Они усаживаются на подушки. Таваддуд зажигает на столике две свечи. В их тёплом свете латунный глаз Абу приветливо поблёскивает. – Как ты обо всём узнал? – спрашивает она. – О стремительной погоне над кварталом Тени? – Абу качает головой. – Это невозможно скрыть. Я рад, что ты не пострадала. Он протягивает руку над столиком и сжимает её пальцы. – Я и представления не имел, что ты окажешься в такой опасности. Я ужасно себя чувствую из-за того, что поставил тебя в такое положение. Одно дело – добиваться доверия отца, но рисковать жизнью ради… – Он снова качает головой. – Поверь, я знаю цену мечтам. – Что ж, похоже, что на этом моё участие в опасных делах заканчивается, – говорит Таваддуд, высвобождая руку. – Мой отец считает, что я недостойна даже прямого взгляда. И… Она старается сдержать слёзы, но тщетно. – Что случилось? – спрашивает Абу. – Ты можешь всё мне рассказать. Знаю, я чужой для тебя, но если я могу чем-то помочь, я это сделаю. Он понимает. Таваддуд вытирает слёзы рукавом. – Это глупо. Я обнаружила кое-что в сознании карина Алайль. И мне кажется, я знаю, кто её убил. Но доказательств у меня нет. Я не могу сказать об этом отцу, он ни за что мне не поверит. Абу кладёт руку ей на плечо. – Если… если хочешь, скажи мне. Я мог бы встретиться с твоим отцом и снова поговорить с ним. Меня он выслушает. Его голос звучит так ласково. Таваддуд вспоминает пламя, вспыхнувшее в ней там, в палатке, и поглотившее её всю без остатка. В неровном свете свечей отголоски этого пламени различимы в человеческом глазу Абу. А по спине ползёт холодный страх. Таваддуд качает головой. Глупости. Я просто устала. – Спасибо, но не надо, – произносит она вслух. – Ты сделал достаточно, а моего отца способна была переубедить только мама. Абу отводит взгляд. – Как хочешь. – Он довольно долго молчит. – А что будет с нами? – Я не знаю, Абу. Я так устала. – Да, конечно. Я должен был дать тебе отдохнуть. – Он встаёт. – У меня есть предложение: поужинай со мной завтра в моём дворце. – Он поднимает руку. – Это ни к чему тебя не обязывает: ты показала мне свой мир, и я в ответ хочу показать тебе свой. Таваддуд кивает: – С удовольствием. – Отлично. Знаешь, в тот вечер я рассказал тебе свою историю не до конца. Возможно, тебе станет легче. – Он потирает латунный глаз. – После того как муталибуны нашли то, что хотели, они бросили меня в пустыне умирать, чтобы я не привёл в это место никого другого. Но я выжил. Я остался один в пустыне дикого кода, в городах Быстрых. Там были дома с окнами-глазами, были машины-звери и другие машины, которые выглядели почти людьми, но не были ими, и… прочие ужасные вещи. Но я шёл домой. Сотни раз я думал, что умру, но продолжал идти. У меня была цель, и она поддерживала меня, как бы ни было плохо. Так что тебе не стоит отчаиваться. Ты ещё покажешь отцу, на что способна. А если ты мне позволишь, я буду тебе помогать. Тебе не придётся идти по пустыне одной. Таваддуд окатывает тёплая волна. – Спасибо тебе, – шепчет она. У выхода она целует Абу. Его губы холодны, но он крепко обнимает Таваддуд. Наконец она отстраняется. – Увидимся завтра, – с улыбкой говорит он. – А что это было? – спрашивает Таваддуд. – О чём ты? – Что помогало тебе идти? Абу снова улыбается. – Месть, – отвечает он. – Что же ещё? Спокойного сна, Таваддуд. После ухода Абу Таваддуд вынимает шкатулку Дуньязады. Месть. Крик Ярости. В то время ей было восемь лет. В небе появились горы. Хрустальные облака и алмазные пирамиды заслонили собой синеву. Вдали прогремел гром. До Осколка донеслись испуганные крики. С небес протянулись белые лучи. Увидев их, Таваддуд весело засмеялась. – Мама! – крикнула она. – Посмотри, идёт дождь из света! Мать испуганно взглянула в небо Соборности. После приступа безумия она сильно изменилась: всё время молчала и страдала от кошмаров. Таваддуд надеялась, что чудеса в небе обрадуют её. А вместо этого мать выбежала на балкон и спрыгнула вниз. Пламя свечей дрожит от залетевшего снаружи ветерка. Таваддуд закрывает окно, берёт медицинскую сумку и отправляется к Сумангуру. Гостевые покои находятся в Шафрановой башне, самой высокой из пяти горизонтальных башен дворца Гомелеца, и оттуда открывается великолепный вид на Сирр. Таваддуд выбирает длинную извилистую лестницу, ведущую из её покоев в обход жилой части дворца по выпуклой поверхности Осколка. Ночной воздух и физическая нагрузка проясняют её мысли. Город плещется внизу морем золотистых огней, напоминая о другом Сирре, показанном ей Абу в атаре. Таваддуд неожиданно обнаруживает, что скучает по нему. По крайней мере, хоть что-то хорошее во всём этом. Сумангуру сам открывает ей дверь. Белые брюки и рубашка из гостевого гардероба оттеняют его смуглую кожу: в этой одежде он похож на кабельщика, только покрытого шрамами. Сумангуру вопросительно смотрит на Таваддуд. – Я не ожидал увидеть вас так скоро, – произносит он. – Вы хотите мне что-то сказать? Таваддуд опускает взгляд. – Господин Сумангуру, я желала осмотреть ваши раны и убедиться, что выстрелы из бараки и дикий код не повредили Печати. Мой отец очень заботится о благополучии гостя. – Состояние физического тела меня нисколько не беспокоит, но я не могу отвергнуть жест гостеприимства. Входите, прошу вас. По просьбе Таваддуд Сумангуру садится и снимает рубашку. У него гладкое безволосое тело с рельефными мышцами. Грудь покрыта бесчисленными ранами, но бо́льшая их часть уже заживает, намного быстрее, чем у обычного человека. Его Печати в атаре всё так же выглядят неповреждёнными, а немного присмотревшись, Таваддуд видит под кожей сеть узелков – сложные устройства, которые атар не в состоянии определить. – Я не знал, что вы ещё и доктор, – замечает Сумангуру. – Я многое умею. – Таваддуд ощупывает крепкую шею: на ней есть подходящий глубокий порез с левой стороны. – Здесь остался обломок иглы, который необходимо удалить, чтобы предотвратить проникновение дикого кода. Будет немного больно. – Боль не имеет значения. Действуйте. Она вынимает из сумки скальпель. Убийца Драконов. Действительно ли ты тот, за кого себя выдаёшь, Сумангуру Бирюзовой Ветви? Она зажимает его плоть, готовясь сделать надрез, и чувствует, как он напрягается. Почему же ты боишься летать? Она опускает скальпель. Нет, Дуни. Я не стану играть в твои игры. Только не в эти. – Если вы собираетесь это сделать, приступайте, – говорит Сумангуру. – Если уж мне суждено погибнуть, почему бы не принять смерть от рук хорошенькой девушки? Таваддуд делает шаг назад. – Господин Сумангуру, я… Сумангуру поворачивается. В его руках открытая шкатулка Дуньязады. Внутри, словно драгоценный камень, блестит крошечный предмет. – Превосходно, – произносит он. – Технология зоку. Где вы это взяли? Он смотрит на неё с любопытством. О зоку Таваддуд имеет очень слабое представление: далёкая цивилизация с древними традициями, которая когда-то, очень давно, вела войну против Соборности. Какое отношение могла иметь к ним Дуни? Таваддуд отступает ещё на шаг, медленно поднимает крепко зажатый в руке скальпель. Сердце готово выскочить из груди. Почему я ничего не могу сделать правильно? – Успокойтесь, – говорит Сумангуру. – Я не сделаю вам ничего плохого. Я только пытался вас напугать. Я и сам испуган. Вам ведь известно, кто убил Алайль. – Кто вы? – свистящим шёпотом спрашивает Таваддуд. Сумангуру усмехается. – Лучше спросить, кто же в действительности вы, Таваддуд Гомелец. Но я думаю, вы не та, кто может причинить вред гостю в доме своего отца. Это он послал вас? – Нет. У Таваддуд немеет лицо. Она проводит языком по губам, но не ощущает их. Мысли переплетаются, словно змеи-химеры из пустыни. Дуньязада. Рамзан должен был доложить ей о том, что мы нашли карина. Она знала, где достать ружьё-бараку. Скальпель со звоном падает на пол. Сумангуру медленно выдыхает. – Так-то лучше, – замечает он.