Наступила тишина – связь окончательно прервалась. Леди Арэх прикрыла рукой микрофон, будто все еще оставался риск, что ее слова дойдут до Йеллоустона. – Прости меня, друг. – Не за что, – проворчал Пинки. – Ты всего лишь сказала то, что она должна была услышать. – Хочу, чтобы ты знал: я не… – Единственное, что оскорбило бы меня, – если бы ты подумала, будто я не знаю, что ты на самом деле чувствуешь. – Его тон слегка смягчился. – Все в порядке. Дерьмо еще то, но вывалить его было нужно. Леди Арэх не лгала, упомянув о пролетающей между ее цитаделью и Йеллоустоном волчьей стае. Снежинка отслеживала уменьшение потока волков, сопоставляя сведения с разнообразных датчиков на орбите планеты. Некоторые из этих устройств были запущены с шаттла, летевшего с Иоанна Богослова, но другие изначально принадлежали Ржавому Поясу: маяки, мониторы движения, следящие устройства и прочее, возвращенные к некоему подобию жизни и запрограммированные для тайного наблюдения в тех диапазонах и модальностях, где вероятнее всего могли обнаружиться перемещения ингибиторов. Увидеть отдельные кубики, как правило, было невозможно, но когда большое их число собиралось в некую структуру или организованный поток, имелся шанс заметить всплески массы или фонового излучения. Вторая, не менее сложная задача состояла в том, чтобы переправить с трудом полученные данные в цитадель так, чтобы об этом не пронюхали волки. Как и на Михайловом Дне, сеть Снежинки передавала информацию в виде крайне слабых пакетных импульсов, замаскированных под случайный шум. Это означало, что обновления поступали нерегулярно, иногда с промежутком в несколько часов. Тринадцать часов спустя поток начал ослабевать, распадаясь на составляющие, которые разлетались в разные стороны, а по прошествии суток от него не осталось и следа. По крайней мере, приходилось на это надеяться – сеть датчиков была неоднородной, с изрядными слепыми пятнами, и можно было лишь догадываться, что замышляют затаившиеся в тени волки. Но на что-то лучшее рассчитывать не приходилось. «Коса» покинула орбиту первой. Сидра вела ее в одиночку, соблюдая крайнюю осторожность и принимая все меры для маскировки. Преодолев руины Ржавого Пояса, она вошла в межорбитальное пространство между самым нижним поясом космического мусора и тошнотворного цвета атмосферой Йеллоустона. Последний ее сигнал, посланный по направленному лучу в цитадель, подтверждал, что она не обнаружила одиноких волков, а также их скоплений в ограниченном радиусе действия ее датчиков. Затем «Коса» вошла в атмосферу, и мы потеряли с ней связь. Глава 14 Прежде чем улететь, Сидра договорилась обо всем необходимом с Розой-или-Нет. Отчасти экипированные для предстоящей миссии, но пока без дополнительной брони и дыхательных устройств, мы с Пинки легли на стоявшие рядом медицинские койки. Затем нас привязали ремнями, что отнюдь не добавило мне уверенности. Мое предплечье осталось свободным, так что в него с легкостью можно было воткнуть катетер для переливания крови. У Пинки для этого лучше подходила внутренняя сторона бедра. Приятного было мало – чтобы справиться с большим объемом крови, требовался катетер солидных размеров. Однако, поскольку нам предстояло намного худшее, было решено, что применять обезболивающее не имеет смысла. Затем началась сама процедура. Роза-или-Нет вкатила между нашими койками тележку со стойкой, с которой свисали мешки для охлажденной крови, как пустые, так и полные. Литр за литром из нас выкачивали кровь, чтобы сохранить ее в мешках и потом вкачать обратно – если мы вернемся из Города Бездны. Каждый изъятый литр крови заменялся литром обогащенного кислородом буферного агента – безопасного с медицинской точки зрения кровезаменителя, применявшегося в военно-полевой хирургии, который вызывал лишь легкое недомогание. Его задача заключалась лишь в том, чтобы поддерживать в пациенте жизнь, но не более. Буферный агент был только промежуточным шагом. Едва он заполнил кровеносную систему и было сочтено, что организм хорошо его воспринял, начался настоящий процесс. Литр за литром – но на этот раз медленнее – буферный агент заменялся гемокластом, вводившимся из пары стоящих вертикально металлических резервуаров. Я был прав насчет названия – гемокласт являлся заменителем крови, использовавшимся в качестве оружия. Он обладал теми же цветом и вязкостью, и мог достаточно долго поддерживать жизнь в реципиенте. Но на этом все биологическое сходство заканчивалось. Эта «кровь» состояла из быстрой материи, крошечных машин, плавающих в похожей на плазму среде. Поскольку она распределялась по всему телу, совпадая по плотности и ферромагнитным свойствам с биологической кровью, она проходила все проверки, включая рентгеновское, резонансное или ультразвуковое сканирование. Она также могла переносить кислород, хотя и не столь эффективно, как обычная кровь. Внутри наших тел гемокласт представлял собой функционирующую, пусть и не вполне совершенную, систему жизнеобеспечения. Вне их он становился автономной машиной для убийства, приспосабливающейся к любым условиям. Но за это приходилось платить дорогой ценой. С каждым закачанным литром боль нарастала. Сперва я думал, что сумею ее вытерпеть, загнав в дальние уголки сознания, но после третьего литра понял, как сильно ошибался. Казалось, во мне циркулирует поток лавы, сжигая изнутри. Сердце отчаянно протестовало, легкие уподобились кузнечным мехам, заполненным тяжелым расплавленным металлом. Мы с Пинки корчились в ремнях. Мое тело судорожно извивалось, руки и ноги напрягались и расслаблялись так, что казалось, их вот-вот вырвет из суставов. Еще через несколько секунд я почувствовал, как некая сила раздирает каждую мою мышцу, разрывает связки. Я бы наверняка закричал, если бы Роза-или-Нет не сунула мне какую-то штуковину в зубы. Но даже эту женщину, похоже, удивила столь жестокая реакция. На соседней койке стонал Пинки, отказавшийся от кляпа. Возможно, теперь он об этом жалел. – Сидра кое-что говорила на этот счет, – сказала леди Арэх, когда Роза-или-Нет начала вводить последний пыточный литр. – Боль – всего лишь ложный сигнал. Ваше тело сбито с толку заменителем крови, циркулирующим в нем. Надеюсь, зная об этом, вы притерпитесь к неприятным ощущениям. – Скажи Сидре… – начал Пинки. Разжав челюсти, я вытолкнул изо рта кляп, за которым потянулась ниточка слюны. Роза-или-Нет, завершив процедуру замены крови, извлекала катетеры. – …что она может засунуть все это себе в задницу, – закончил я за Пинки. Каким-то чудом после того, как я несколько минут полежал, спокойно дыша, возникла надежда, что когда-нибудь я смогу вынести эту боль. Хотя бы на миг вновь обрету способность ходить, говорить и думать. Или не смогу? Ответ выглядел проще некуда: у меня нет выбора. Я обречен участвовать в операции, а для этого мне нужно нормально функционировать. Даже если во мне не осталось места ни для чего, кроме боли, я был бы вынужден лгать себе, что на самом деле все не так, и благодаря лжи выполнять задачу. – Паршиво, – сказал я вслух, проверяя тембр и твердость голоса, и сам удивился, насколько решительно тот звучал. – Но думаю, выживу. Сидра права: надо помнить, что вреда от этой крови совсем немного. Ко мне подошла Снежинка: – Больно, Клавэйн? – Да. – Запомни эту боль. Это одна десятая того, что ты испытаешь, если Пинки не вернется. – Да вернется он, куда денется! – Я склонил голову, чтобы посмотреть на него, и не сдержал стона. – Как же я… обойдусь без его преприятнейшего общества? – Я протянул руку. – Помоги мне, Снежинка. У него-то вид основательно помятый, как и должно быть по легенде, а вот я должен выглядеть свежим, по крайней мере, пока леди Арэх не оставит меня в покое. Снежинка дернула меня за руку, помогая сесть. Я глубоко вздохнул. В груди отдалась слегка возросшая потребность в кислороде, но по сравнению с пылавшим в каждой вене и артерии огнем это нельзя было даже назвать болью. – Спасибо, – выдохнул я. – Я серьезно. – Не сомневаюсь. Я бы скорее предпочел, чтобы ты была на моей стороне, а не наоборот. – Первые твои разумные слова с тех пор, как мы познакомились, – проворчал Пинки. – Значит, мы находим общий язык. – Преодолевая боль, я спустил ноги с койки. – Я тоже серьезно, Снежинка. Я видел, сколько усилий тебе пришлось приложить, чтобы добыть хоть какую-то информацию из сети датчиков. На Михайловом Дне мы боролись с такими же точно проблемами. Только у нас было в сотни раз больше людей и вдесятеро больше технических ресурсов, чем у вас. Ты бы нам пригодилась. Снежинка что-то неразборчиво буркнула, не отвергая моих слов, но и не желая показывать, будто они ее тронули. Я прекрасно ее понимал. – Привези нам камни, и, возможно, хоть что-то из моих трудов окажется ненапрасным. Вернулась Роза-или-Нет с двумя таблетками на ладони. – Прими одну, да. Сидра сказала, они ненадолго притупляют симптомы, воистину да. Таблетки выглядели одинаково, так что я взял наугад и проглотил. Она оцарапала мне горло, сухая и безвкусная, точно камешек. – Почему ты не дала нам таблетки до того, как вводить кровь? Роза-или-Нет взглянула на меня так, будто я задал совершенно идиотский вопрос. – Потому что ты должен знать, каково тебе будет, когда их действие закончится. – И как скоро оно закончится? – Через два-три часа. Да и да. Если что, я буду в шаттле вместе с Омори. Но как только ты окажешься снаружи, тебе уже никто не поможет. – А если что-то случится до того, как я окажусь снаружи, вряд ли и ты сможешь помочь. Я прав? Мне показалось, будто Роза-или-Нет разрывается между желанием ответить честно и стремлением заверить меня, что ничего случиться плохого не может. На второе она явно не решалась. – Воистину да. – Что ж, пока мне сопутствовала удача. С чего бы ей вдруг меня оставить? – Я не слишком хорошо тебя знаю, Клавэйн. Ты кажешься мне воплощением лжи в облике человека. Думаю, ты совершил много дурного. – Вполне вероятно. – Но сейчас ты совершаешь доброе дело. Да. – Спасибо, – прошептал я. Не знаю, что было тому причиной – то ли крупица доброты от Розы-или-Нет, то ли действие таблетки, – но я испытал некоторое облегчение, огонь внутри меня как будто ослаб. Он никуда не делся, как и все неприятные ощущения, но стал вполне терпимым. Я взглянул на Пинки, который тоже принял таблетку, и понадеялся, что для него наступила такая же передышка. Над ним склонилась Снежинка, шепча на ухо какие-то обещания, а когда они поцеловались, я отвел взгляд, чувствуя, что вторгаюсь в их уединение. «Я верну его», – поклялся я себе. Вряд ли я мог сейчас сделать что-то большее. Сперва Города Бездны не было видно нигде, а потом он возник повсюду. Пройдя через последний слой облаков, мы оказались над покрытой развалинами равнине. Моим глазам потребовалось несколько мгновений, чтобы приспособиться к зрелищу, а мозгу – чуть больше, чтобы воспринять масштабы разрушений, а также смертей, которые те повлекли за собой. Я знал, что там произошло, знал о каре, которая обрушилась на нас за то, что мы высокомерно обратили свой взор к звездам. Но никакие абстрактные знания не могли подготовить меня к наглядному свидетельству нашего падения, воплощенному в руинах величайшей метрополии. Тяжелее всего было осознавать, что здесь когда-то был город. Слой пепла, оплавленный кратер или голый камень воспринимались бы куда легче, чем эти корявые останки. Руины рассказывали нам свою историю. Они тянулись километр за километром – черные или пепельно-серые огрызки того, что когда-то было огромными, как горы, зданиями. Они уподобились жалким сгорбленным фигурам в плащах из мешковины, с пустыми, как у черепа, глазницами. Некоторые рухнули, нанеся урон одному или нескольким соседним. Остовы зданий торчали из щебня, будто надгробья с отбитыми краями. Все это накрывала просвечивающая насквозь пелена ветхих городских куполов. Нигде ни движения, ни огонька – вообще никаких признаков жизни. Прежде у меня не вызывали вопросов упоминания об уцелевших жителях Города Бездны, но теперь казалась абсурдной сама мысль о том, что здесь могут существовать хоть какие-то организмы, не говоря уже о людях. Город скользил под нами, кошмарно-однообразный, пока в серой дымке вдали не появилась сама Бездна, зияющая пропасть в самой середине мегаполиса. Леди Арэх снижала скорость по мере того, как мы приближались к загибающемуся внутрь краю, возле которого сужающейся спиралью выстроились мертвые здания, будто процессия готовых обрушиться в водоворот кораблей. Турбулентность усилилась. Из Бездны поднимались густые, нездорового цвета облака, скрывая все, кроме верхней ее части. Шаттл остановился и начал осторожно снижаться. У меня подступил комок к горлу. – Как вы? – спросила Роза-или-Нет. – Не хуже прежнего, – ответил я. – Пинки? – Не хуже прежнего, – повторил он. Я подумал, что, если мы с ним хоть в чем-то согласны, пусть даже в том, что нам обоим сейчас паршиво, есть надежда, что вместе справимся. Мы опустились ниже края Бездны, и я увидел остатки приросших к ее стене зданий, ряды которых уходили все глубже вдаль. Через пропасть беспомощно тянулись друг к другу выгнувшиеся и обвисшие обломки мостов. Леди Арэх вела шаттл среди руин, накрытых акрами полуразвалившегося купола. С каждым километром, по мере того как стены росли все выше, крепло жуткое ощущение замкнутого пространства. Сквозь облака Йеллоустона пробивалось лишь слабое подобие дневного света, а к тому времени, когда мы опустились в Бездну на пять километров, почти не стало и его.