Держа девятилапа в здоровой руке, Сидра напряженно уставилась на рану в другой, будто решая в уме некое уравнение. Кровотечение замедлилось, затем прекратилось. – Уже порядок. – Тебя можно ранить, – восхищенно проговорил я. – Ты вовсе не манекен неразрушимый, у тебя есть свои пределы. Больно было? – Я сама решила: пусть будет больно, – вызывающе ответила Сидра. – Боль дает информацию. Информация… – …позволяет оценить обстановку, – закончил я и нахмурился, сообразив, что эти слова пришли откуда-то сами собой, помимо моего желания. – Ответ верен, – сказала Сидра. Я напрягся в скафандре, ожидая удара. К тому, что перегрузка наступит внезапно, я был готов, но никакие тренировки не могли воспроизвести реальные ощущения человека, прикованного к куску хондрита величиной с дом, врезающегося в стальной купол марсианской атмосферы. И это вовсе не обязательно могло быть самым худшим. Мы рассчитывали, что камень распадется на фрагменты задолго до удара о поверхность, но когда это в точности произойдет – предсказать было невозможно. Известно было лишь одно: четыре десантных кораблика и четыре скафандра внутри их (а также тела внутри трех из этих скафандров) способны достаточно успешно выдержать все предсказуемые нагрузки. Если бы эти нагрузки приблизились к пределу выживания, мы, скорее всего, благополучно лишились бы чувств, а в случае превышения этого предела, вероятно, падали бы на Марс уже мертвыми, в виде оплавленных комков. Летя головой вперед, так, чтобы нарастающая сила тяжести посылала кровь в мозг, я ждал признаков приближающегося распада. Между встречей камня с атмосферой и тепловым ударом, который в итоге развалит его, вряд ли пройдет много времени. Естественно, атмосфера не имела ничего общего со стальной стеной, поскольку была разреженной почти до состояния вакуума, но даже она представляла собой существенную преграду для каменной глыбы, примчавшейся из глубокого космоса на скорости тридцать километров в секунду. Как правило, подобные камни не оставляли на поверхности никаких следов; они разрушались на большой высоте и осыпались градом раскаленного щебня. Иногда камень успевал оставить после себя небольшой кратер. Марс был настолько велик, что падение даже таких камней редко имело смысл отражать. Я почувствовал первое прикосновение атмосферы. Камень загрохотал, будто скрежещущий о другие льдины айсберг. Я посмотрел по сторонам, мимо остальных корабликов. Мой горизонт – находившийся всего в нескольких метрах край камня – уже мерцал пурпурным светом. Ощущение грохота усилилось, появилось чувство силы тяжести, будто некие тормоза замедлили падение камня. Пурпурный свет сменился розовым, затем белым. Мимо проносились языки пламени, сходясь позади глыбы. Резкие толчки свидетельствовали о ее неотвратимом разрушении. От камня уже откалывались куски величиной с кулак или голову. За огненной пеленой возникла широкая дуга освещенной солнцем марсианской поверхности. Меня учили визуально распознавать ориентиры, но ничто не показалось знакомым. На глубине нескольких метров в толще камня находились акустические датчики, с помощью которых определялся идеальный момент для расстыковки. Подобную точность невозможно было обеспечить вручную. На долю секунды раньше – и мы лишились бы маскировочного эффекта от взрыва. На долю позже – и нас поглотил бы огненный шар. Я всегда знал, что этот момент наступит неожиданно; так и вышло. С моей точки зрения, пламя лишь вспыхнуло ярче и толчки превратились в тряску… а потом вокруг стало белым-бело, и я понял, что падаю. Камень взорвался. До последнего мгновения прикованный к боеголовке мощностью в мегатонну, я теперь беспомощно кувыркался, удаляясь от расширяющейся границы взрыва подобно сотням таких же разлетающихся вокруг осколков. Все выглядело достаточно убедительно… впрочем, иначе и быть не могло. Разрабатывая операцию, все знали, что второго шанса не будет, и если нам повезет, то, возможно, удастся одурачить сочленителей. Стоило ли рисковать, зная, что проделать тот же трюк дважды мы не сможем? Конечно стоило. Внизу, на Марсе, находился комплекс сочленителей, а внутри этого комплекса – крайне ценный пленник. Один из наших. Рыцарь Кидонии, как и я. Мой брат Невил. Мы знали, что он жив. До нас также дошло по дипломатическим каналам, что его не постигла обычная судьба всех тех, кто был схвачен сочленителями. Его не обратили в чужую веру, машины не закачали в его череп новое содержимое, лишив беднягу всего человеческого и превратив в новую частичку распределенного, не ведающего совести коллективного разума. Сочленители не спешили, поскольку для них он был крайне ценным обменным ресурсом. Взрыв превратился в угасающее грязное пятно высоко надо мной. Десантный кораблик снижался по почти безупречной параболической траектории, естественной для любого пылающего космического мусора. Он даже терял фрагменты корпуса, имитируя распад от жара. Где-то падают еще три таких кораблика, три искорки. В двух из них – Надежда и Любовь, мне их увидеть нельзя. Если вдруг сумею различить их на фоне реальных обломков – значит, что-то пошло не так. Поверхность быстро приближалась, похожая на увеличивающуюся в размерах карту местности. Один из недостатков нашего плана заключался в том, что никто не должен был увидеть, как кораблики тормозят при посадке. Рассмотрев все возможные сценарии доставки на Марс трех живых тел, планировавшие нашу миссию пришли к выводу, что кораблики могут начать торможение лишь на высоте пятьсот метров. Я знал, что будет больно. Но боль, как я любил говорить моим ученикам на занятиях по военному планированию, позволяет оценить обстановку. Прошла неделя, за ней другая. Цитадель леди Арэх вращалась по вытянутой орбите вокруг Йеллоустона, периодически оказываясь в крайних северных и южных широтах, но лишь иногда – над Городом Бездны. А когда это все же случалось, в атмосфере обычно бушевали мощные разноцветные бури, скрывая все следы города. Неразличим был даже термально активный участок Бездны, где из глубин мантии Йеллоустона вырывались раскаленные газы. Наконец в ответ на лазерный сигнал пришел обратный импульс, сообщая, что кто-то ее слышит и готов с ней говорить. Окно для связи закрылось раньше, чем успел состояться хоть сколько-нибудь значимый диалог. Но условия оставались благоприятными и при следующем нашем прохождении. Свиная Королева отозвалась из своего логова. Связь была только голосовая, и окно должно было закрыться через четыре с половиной минуты. Другой возможности для разговора не представилось бы еще три недели. Чтобы обмен мог состояться в ближайшее время, все переговоры следовало провести в пределах этого окна. Леди Арэх это знала. Как и Свиная Королева. – И что же у нас есть сказать друг другу, дорогуша? – спросил исходивший из стен Обзорной хриплый голос. – Ты меня не вызывала, не пыталась со мной связаться. Я думала, разговор окончен, несмотря на мое симпатичное предложение. – Кстати, насчет предложения. Оно еще в силе? – Что ж, если речь идет о том самом предложении… Не ты ли говорила, что я могу засунуть его в свою свиную задницу? И что ты не согласишься на него в ближайший миллион лет? Что, передумала, дорогуша? – Каждый вправе поменять свое мнение, твое свинейшество. – Не сомневаюсь. Но на тебя это как-то не похоже. Да что там – вообще не похоже. – Ты же знаешь, как мне нужны гидеоновы камни. – Знаю. И точно так же знаю, как тебе не хочется посылать ко мне твоего дружка-поросенка. Что изменилось? – Пусть это останется между мной и Пинки. Достаточно того, что я больше не возражаю против условий сделки. – И все-таки придется объяснить. Ты же не просто проснулась однажды утром и решила, что можешь пожертвовать самым преданным сторонником. Шесть лет назад у тебя подобного и в мыслях не было. Зная, что часы неумолимо отсчитывают секунды, леди Арэх все же рискнула слегка помедлить. Я восхищался хладнокровием, на фоне которого ее слова звучали еще убедительнее. – Кое-что произошло. Я верила, что могу рассчитывать на его преданность в любых обстоятельствах, но, похоже, ошибалась. Пинки всегда выступал за более решительные действия в отношении тебя. Немедленные и насильственные. – В то время как ты предпочитала выжидать, зная, что всегда найдется кто-то, готовый воткнуть нож, стоит мне повернуться спиной. – Нет покоя голове в венце, как сказал один из великих. – И ты тоже лишаешься покоя, когда поворачиваешься спиной к этому свину? – Не его вина, что он поступает в соответствии со своей природой. – Леди Арэх вздрогнула, вспомнив, что говорит это в присутствии Пинки. Скорее всего, ему доводилось слышать и худшее, но особую боль могли причинить слова из уст той, кого он считал другом, пусть даже она и не желала ему зла. – Ему подобные не способны заглядывать далеко вперед. Им несвойственно ждать. Они импульсивны, ими движет потребность немедленно удовлетворить свои желания. Во всех смыслах. Свиная Королева одобрительно фыркнула: – Значит, шоры все-таки свалились с твоих глаз. Тебе стоило меня послушать, дорогуша, когда я объясняла, что собой представляют такие, как он. – Признаться, я была о нем лучшего мнения. Пока он не пошел против меня, показав свою истинную физиономию. – Видать, он оплошал, раз ты сейчас говоришь со мной. – Он собрал несколько сторонников, но этого оказалось недостаточно. Я подавила мятеж и пообещала пощадить остальных в обмен на жизнь Пинки. – Ты великодушнее, чем я. Если кто-то посмеет взбунтоваться против меня, я освежую десятерых, выпотрошу их, зажарю и сожру на глазах у их дружков. Так что они у меня смирные. – Мудрый совет, твое свинейшество. К сожалению, я не располагаю таким множеством сторонников. Все они меня в той или иной степени разочаровали, но заменить их некем. Так что я предпочитаю дать остальным шанс исправиться. – В этом твоя ошибка, – произнесла Свиная Королева таким тоном, будто они обсуждали противоположные взгляды на некую бизнес-стратегию. – Но решать тебе, а не мне. В любом случае… не могу поверить, что Пинки стал твоим врагом. Нет, я вовсе не собираюсь отказать себе в удовольствии, но вы с ним были не разлей вода. – Я увидела ту его сторону, которая прежде была от меня скрыта. Его сущность зверя, прятавшегося под маской. Я не могу больше ему доверять, и мне теперь даже смотреть на него тошно. – Да уж, нелегко тебе. Даже неудобно говорить, дорогуша, но я тебе почти сочувствую. – А я тебе почти благодарна. Но буду с тобой честна насчет Пинки. Считай его дефектным товаром. – В смысле? – Во время неудавшегося мятежа он был серьезно ранен. Впрочем, так мне даже проще было решиться. По крайней мере, я знаю, что не обрекаю его на преждевременную смерть. – Но… чисто для ясности… ты ведь представляешь, что я собираюсь с ним сделать? – Да, – не колеблясь, ответила леди Арэх. – И это будет на моей совести. Но такова часть соглашения, к которому мы с ним пришли. Он готов заплатить эту цену в обмен на жизнь сообщников. – Леди Арэх глубоко вздохнула и окинула взглядом собравшихся, каждый из которых понимал, что в переговорах настал критический момент. – Следует ли мне рассчитывать, твое свинейшество, что условия сделки остаются в силе? – Камни все еще у меня. – А у меня – свин. – Тогда решено. Полагаю, у тебя все еще есть корабль. Как скоро ты сможешь сюда прибыть? – Мы наблюдаем повышенную активность волков. Сейчас между нами и Йеллоустоном пролетает целая стая, но примерно через двадцать шесть часов она должна рассеяться. Если это произойдет, мы сможем быстро и тайно опуститься на планету в любое время. – Что ж, подожди денек, а мы тем временем расчистим посадочную площадку и зарядим пушки. Не то чтобы я ожидала каких-либо пакостей с твоей стороны, но… – Вполне разумная предосторожность. – Рада, что мы с тобой думаем одинаково. Ты ведь помнишь, как нас найти? – Не забыла. – Вот и хорошо. Мы расстелем ковровую дорожку. – Послышался треск: лазер терял связь. – И не забудь своего поросеночка. Мы подготовим вертела и раскалим сковородки. В последнее время здешняя кулинария несколько приелась, так что будет повод ее разнообразить.