— Нет, это совершенно безопасно, — возразила Софи. — Я спросила своего врача: татуировка, тем более такая маленькая, мне не навредит. — Но что скажут твои родители? — не унималась я. — Разве тебе не нужно их разрешение? — Они думают, что для меня это просто глупый каприз, — ответила Софи. — Они все ждут, когда я выброшу эту идею из головы. Каждый раз, когда я заговариваю об этом, они будто меня не слышат. — Моя мама была со мной, когда мне делали мою первую татуировку, — сказала Хеллер. — Это была ее идея. Она хотела, чтобы у нас были одинаковые санберсты — это древний знак ацтеков; но я сказала, нет, если она хочет, пусть делает себе санберст, а я хочу дьявола, занимающегося сексом с Хеллоу Китти. Да, банально, но блин, мне было всего восемь лет. Так как Хеллер уже собиралась стянуть штаны, чтобы показать эту тату на своей тазовой кости, я обратилась к Софи: — Пожалуйста, не обращай внимания на Хеллер. Она — очень плохой пример для подражания. Когда мы были маленькими, Хеллер пыталась проколоть мне уши… пока я спала. — Я собиралась потом, когда Кейти проснется, — подхватила Хеллер, — сказать, что это сделала прокалывающая уши фея, но Кейти так чутко спит, что она сразу проснулась и укусила меня. — Это так здорово, — произнесла Софи, — вот бы и у меня была такая подруга. — Такая — это как какая из нас? — спросила я. — Как вы обе, — ответила девочка. — Вы друг друга дополняете. Хеллер классная, забавная и неординарная, а Кейти… — Какая? — спросила я. — Классная, забавная и сумасшедшая, — ответила Хеллер, смеясь. — Я не сумасшедшая! — В хорошем смысле этого слова! Я попыталась решить, можно ли быть сумасшедшей в хорошем смысле, но потом тоже начала смеяться. — Знаешь, Софи, — проговорила Хеллер, — когда мы с Кейти были маленькими, я всегда пыталась заставить ее пробовать что-нибудь новое, и она обычно начинала визжать, но если у меня получалось ее рассмешить, я знала: мы на верном пути. — Но почему ты хочешь татуировку? — спросила я Софи, меняя сюжет на менее личный. — Тебе только тринадцать, а татуировка — она навсегда, на всю жизнь. Зачем ты хочешь сделать это со своим телом? — Ладно-ладно-ладно. Дело вот в чем. Мое тело уже испытало на себе кучу других вещей, — начала объяснять Софи. — Химию, биопсию, переливание крови — все это, по идее, должно идти мне на пользу и спасать жизнь, и, типа, ура-ура и тому подобное бла-бла-бла. Именно это я повторяла себе каждый раз, возвращаясь в больницу, но все, о чем я могла думать, было: «Эй вы, все, почему — хотя бы разок — я не могу сделать со своим телом то, от чего меня не будет тошнить?» Ты абсолютно права, тату — это навсегда, но для меня это «навсегда» может оказаться не таким уж и долгим, потому что я могу как дожить до ста лет, так и умереть буквально через пять минут под колесами грузовика, размазанная по всему шоссе! — Софи! — упрекнула ее я. — Что бы ни случилось, — продолжила Софи, — знаете что? Это, типа, мое тело. Моя жизнь. Вот почему я хочу сделать татуировку. Я по-прежнему думала, что это ужасная идея, но спорить с логикой Софи или с ее решительным выражением лица было довольно сложно. Я не сомневалась в серьезности намерений девочки, потому что она даже не добавила в конце свое «БУ-УМ!». — Проблема в том, — произнесла Хеллер, — что я всегда набивала себе тату на Западном побережье, а здесь у меня нет знакомых мастеров, а нам-то нужен профи. Хотя подожди, я знаю, кто нам может помочь — он же местный и татушки у него классные — Билли Коннорс. — У Билли есть татуировки? — удивилась я. Во время занятия йогой я заметила что-то, выглядывавшее из-под лямки его майки, но надеялась, что это была просто родинка. Мои родители всегда были очень строги в отношении татуировок, даже когда Кастор — а ему уже восемнадцать — попросил разрешения набить ноту на шее. «Ты совершеннолетний, — говорил папа, — так что я не вправе тебе запретить. Но в таком случае я буду звать тебя Ми-Бемолем». Так что Кастор так и не сделал себе татуировку. Мне стало грустно оттого, что у Билли может быть набито что-то на груди, потому что это вызывало у меня желание увидеть его без рубашки, а от этого мне невероятно хотелось или вытащить Билли на пляж, или выйти за него замуж, потому что это были два единственных пристойных способа увидеть его голый торс. — Сейчас ему позвоню, — сказала Хеллер, припарковавшись на обочине. — У Билли есть татушка оргии двух пингвинов с зеброй, прямо на всю спину… — ЧТО? — Да шучу я, — ответила Хеллер, набирая номер Билли. — Софи, скажи, весело провоцировать Кейти, чтобы она вот так вот взвизгивала, правда? Как свисток вскипевшего чайника. Я это обожаю больше всего на свете. Алло, Билли? Это Хел. Ты должен встретиться с нами на углу Восьмой Авеню и 55-й улицы, буквально минут на двадцать. Надень кепку, худи и не говори никому, куда ты собрался. Нет, тебе не разрешено задавать никаких вопросов. Да, Кейти тоже здесь, она говорит, что хочет от тебя двухголового ребенка и что она назовет обе головы моим именем, а еще она говорит, что готова заняться решением этого вопроса прямо сейчас, на заднем сиденье… — ХЕЛЛЕР! К тому времени, как мы добрались до Манхэттена, Хеллер успела объяснить, почему мы вынуждены похитить Билли. — Ради его же безопасности, чтобы не втягивать во все это, ну и чтобы он точно не позвонил Уайатту, родителям Софи или еще кому-либо, кто может попытаться нам помешать. Я выглянула из окна и увидела Билли. Парень стоял на углу улицы в бейсболке, худи и солнцезащитных очках, однако все это наоборот делало его еще более милым — будто приятный, красивый, вежливый мальчик хочет притвориться крутым парнем или гангстером. Я заметила, что так хотели выглядеть все мальчишки старше двенадцати лет, включая моих братьев. — Залезай, — приказала Хеллер, и Софи открыла заднюю дверь. — Привет, Кейти, — произнес Билли, касаясь моего плеча. Почему, даже несмотря на то, что на мне были надеты блузка с пиджаком, казалось, будто он коснулся моей обнаженной кожи? — Привет, Софи, — поздоровался он и с девочкой, и я поняла, что сейчас превращусь в чистое безбожное зло, потому что мой мозг пытался понять, с кем милее общается Билли — со мной или с Софи. Я ревновала его к тринадцатилетней девчонке, у которой был рак и хохолок! — Сначала отдай мне свой телефон, — приказала Хеллер. — Зачем? — Просто отдай или я скажу Кейти, что у тебя гонорея. — Нет у меня гонореи! — возмутился Билли, отдавая Хеллер телефон. — Кейти, даже не вздумай верить всему, что говорит Хеллер! — Я никогда ей не верю. — Хотя я уже думала, что надо будет погуглить, можно ли вылечить гонорею. — Кто тебе бил тату? — потребовала от него ответ Хеллер. — Мою тату? — переспросил Билли. — Я собираюсь сделать себе татуировку, круто, правда? — воскликнула Софи. — Хеллер и Кейти тоже сделают! — СОФИ! — Великолепная идея, — одобрила Хеллер. — Я могу набить себе Линнею, отрубающую Эйве Лили Ларримор голову, а Кейти — Сумеречного Крипера в гольфах. Я всерьез подумывала о том, чтобы открыть дверь машины и выпрыгнуть на шоссе, но тут Билли коснулся моего плеча, и я решила подождать. — Я делаю у одной замечательной женщины в «ДАМБО», — сказал Билли. — Она лучшая, совершенно не торопится и татуировки всегда получаются очень четкими. Она сама смешивает краски. Смотрите! Билли задрал футболку, и в зеркало заднего вида я разглядела замысловатый дизайн — переплетающиеся круги и извивающиеся канаты на его коже. — Кейти, ты в порядке? — спросила Хеллер. — Ты чего скулишь? — Я не скулю, — ответила я, разглядывая татуировку Билли и его накачанные кубики пресса. О них часто говорили мои братья: после соревнований в отжиманиях они всегда делают «оценку кубиков» — так это называет Кастор. Калико однажды рассказала, что Кастор фломастером подрисовывает себе более выраженные мышцы, а я, когда стирала вещи, заметила следы маркера на его футболках. Насколько я могла видеть, кубики Билли не нуждались ни в какой дополнительной ретуши. — Это кельтский символ доверия и всеобщего единства, — объяснил Билли. — Очень круто, — восхитилась Софи. — Мне тоже такую нужно сделать. — НЕТ! — запротестовала я. — Даже одна тату — это уже слишком! — У меня еще есть вот эта прелестная ящерка, вот тут. — Билли оттянул ворот футболки, чтобы показать нам невероятно реалистичное изображение ящерицы, ползущей по его ключице. — Знаете, что? Раньше я никогда не задумывался о том, чтобы дать моей ящерке имя, но теперь я хочу назвать ее Кейти. Теперь я была неспособна ни двигаться, ни говорить, ведь то, что Билли решил назвать в честь меня свою татуировку, было одновременно самым отвратительным и самым романтичным поступком на свете, который когда-либо совершало одно человеческое существо для другого. — Кейти может набить себе крокодила или черепаху и назвать ее Билли, — предложила Софи, а Хеллер достала свой телефон и обратилась к Билли. — Дай мне номер этой татуировщицы. Ты едешь с нами. Как оказалось, «ДАМБО» было аббревиатурой, которая расшифровывалась как «Проезд под Манхэттенским Мостом». Пока мы пытались найти место на парковке около салона знакомой Билли, я барабанила пальцами по приборной панели и пыталась вести себя так, будто я просто немного взволнована, чтобы никто ничего не заподозрил. Сначала я постукивала по три раза, но потом мне пришлось дойти до тридцати подходов по три, иначе, как настаивал мой мозг, Билли попал бы под машину. Тут завибрировал мой телефон. Я хотела ответить, но это был не звонок. — Тебе пришло письмо на электронную почту, — сказала Хеллер. — Ты что, не знаешь, что тебе на телефон могут приходить сообщения? — Она повернулась к Софи и Билли. — В деревне, в которой живет Кейти, запрещены все электроприборы, а также кнопки, молнии и дезодоранты, вот почему эта деревня такая маленькая. Идите вперед, мы вас сейчас догоним. Билли и Софи вылезли из машины, а Хеллер показала мне, как читать почту. Это было сообщение от моей мамы: «Снова отличные новости! Тебя приняли и в Торлингтонскую школу искусств в Северной Каролине. Они предлагают полную стипендию на программу хороведения и исполнительского мастерства! Мы ужасно тобой гордимся!» Что? ЧТО? Мои мысли улетели куда-то за миллионы километров отсюда в страхе от того, куда я пойду учиться и пойду ли вообще. Снова вернулось ужасное состояние, и я начала барабанить пальцами еще быстрее, ведь теперь мне нужно было делать выбор. Когда я узнала, что прошла в университет Парсиппани, мне не нужно было волноваться о том, где я буду жить или что буду изучать. Мое будущее было предрешено, и я могла просто смириться. Но теперь — Торлингтон? И музыка? И лучше всего — и одновременно хуже всего — исполнительское мастерство? — Кейти? — спросила Хеллер. — У тебя все в порядке? — Я… я… Больше всего на свете я ненавижу выступать перед аудиторией в одиночестве. Когда я пою вместе с семьей, я чувствую поддержку, но если мне надо исполнить коротенькое соло в середине общей песни, я начинаю дрожать, пока сестра или брат не возьмут меня за руку. — Кейти? Что с тобой? — Нич… нич… Родители убедили меня подать документы в Торлингтон, потому что специальность «Хороведение и исполнительское мастерство» предполагала бы необходимость подготовки сольных выступлений. Мама настаивала, что это повысит мою уверенность в себе. «Кейтлин, у тебя прелестный голос, но иногда ты просто себя недооцениваешь. Ты слишком юна, чтобы ставить на себе крест», — говорила она. — Кейти, ты вся дрожишь. И потеешь. Это из-за Билли? Ты так готовишься к свиданию? — Я… я… я… — Кейти? Мои руки взлетели на высоту плеч, а глаза заметались из стороны в сторону, отказываясь что-либо видеть. Моему мозгу был просто необходим один из моих привычных ритуалов — счет, постукивание по дереву или повторение имен моих родственников, но ничего не работало. Я снова и снова изо всей силы колотила пальцами по приборной панели, пытаясь раскровить их, чтобы заменить все эти ужасные мысли физической болью.