~**~ Два с половиной года назад, когда я решила бросить учебу и попытать счастья в мясорубке под названием Лос-Анджелес, я была девушкой с мечтой в руке и песней в сердце. Ничто меня не волновало. Я перенесла много несчастий и выжила. Я думала, что справлюсь со всеми испытаниями. Какое-то время я справлялась. Полтора года я сносила провальные пробы, суровые отказы и разочарования. Я не забывала о том, чего хотела. Только когда Рену предложили сняться в рекламе отбеливающей пасты, я всерьез начала сомневаться в выборе профессии. Однажды вечером, после того как один напыщенный режиссер безжалостно меня послал, я посмотрела на себя по-настоящему. Разнесла себя в пух и прах. Поразилась тому, насколько я отличалась от начинающих актрис, с которыми соперничала. Тогда я все поняла. Это фарс. Лицо слишком заострившееся, кожа слишком бледная. Уши очень торчат. Я слишком низкая. Там, где не надо, слишком худая. Волосы слишком каштановые. Глаза слишком серые. Я слишком скучная. После того вечера я ни разу не ходила на пробы. Ни для кино. Ни для сцены. Ни для рекламы. Я удалила свое имя из всех списков, а неделю спустя устроилась работать в «Счастливую жизнь», где объемный белокурый парик, тонна тонального крема и розовое бальное платье скрывали мою заурядность. Рен назвал это «лопнувший пузырь», но на самом деле это было нечто большее. Необходимая перемена, возвращение в реальность. Вроде превращения гусеницы. Знаю, о чем вы думаете. Как только я упомянула гусеницу, вы представили, как она вылупляется из ярко-зеленого кокона и взмахивает разноцветными крыльями. Вы вообразили бабочку. Вам кажется, что это метафора. Вы наверняка слышали сотни историй о перерождении гусеницы, полных витиеватых оборотов и светлых образов. Вы видели их в мультфильмах. Слышали в песнях. Может, они даже вам снились. Однако некоторые гусеницы не становятся бабочками. Некоторые гусеницы становятся молью. Это я. Моль. Выбросив из головы путаные мысли, я громко вздыхаю и сосредотачиваюсь на дороге. Проверяю адрес квартиры Джули. Включаю поворотник и съезжаю на Тихоокеанское шоссе. Морской ветер задувает в окно, льется мягкая музыка. Несколько километров спустя местность сменяется с городской на жилую. Скачущее сердце наконец-то унимается, а гнев и смятение улетучиваются. К тому моменту, когда я сворачиваю на дорогу, окруженную песчаными холмами, меня уже почти не трясет. Дорога уходит влево и становится шире, а солнце, пробиваясь сквозь кроны деревьев, заливает мир золотой патиной. Наклонившись к рулю, я осматриваю место, где мне предстоит жить. Двухэтажное здание в ярком солнечном свете выглядит мрачновато. Плоская крыша из оранжево-терракотовой черепицы придает зданию вид ветхой асьенды, похожей на старую закусочную. Несколько окон треснули, а штукатурка возле крыши осыпается. Водосточная труба отделена от стены, по всему зданию змеится грязно-коричневая плесень. Ищу на приборной панели листок с адресом Джули. Надо проверить, туда я приехала или нет. Но найти адрес я не успеваю: распахивается черная железная калитка и к машине несется малорослая девушка с широкими округлыми бедрами и рыжевато-золотистыми волосами, собранными в высокий хвост. На ней синий свитер с рукавами три четверти в стиле рокабилли, украшенный белыми и черными цветами, и горчичная юбка клеш. Выбираюсь из машины. Лучшая подруга подпрыгивает на носочках, размахивая руками, и радостно кричит: — Это ты! Это ты! — Это я! — кричу я в ответ, машинально приподняв уголки губ. Джули бросается ко мне в объятия и наклоняет нас вбок. — Я так по тебе соскучилась. — Я тоже соскучилась, — пискляво отзываюсь я. — Как себя чувствуешь? — спрашивает она, впиваясь ногтями мне в руки. Задумываюсь, тяжело дышу. В голове не укладывается, что я опять готова разрыдаться. — Пока что сложно ответить. Джули делает шаг назад и всматривается в мои слезящиеся глаза. — Оно и понятно, Джем. — Она забирает из машины косметичку и чемодан на колесиках. — Идем в квартиру. Вздохнув, я беру переноску и показываю Уибита Джули. За клеткой и остальными вещами можно вернуться позднее. — У меня столько планов, — говорит она, шагая по неровному тротуару к боковому входу. Миновав узкий коридор, мы попадаем во двор. Звуки шагов из гулких становятся мягкими. Мы проходим по террасе с четырьмя каменными ступенями, что ведут к прямоугольному бассейну, наполненному зеленоватой водой. Двор заброшен и пуст, если не считать несколько горшечных алоэ, рваных пальм и шезлонгов, сложенных возле гриля. Чуть живая лоза обвивает южную стену, тянется до второго этажа и опутывает железную изгородь. — Все хорошо? — Да, отлично. — Ты побледнела, Джемма. — Разрушенная жизнь и не такое с тобой сделает, — огрызаюсь я. Что бы она подумала, если бы увидела меня несколько часов назад? Здорово, что перед отъездом я приняла душ и оделась в чистые вещи. — Знаю. — Она останавливается у лестницы. — Но теперь ты здесь. — Извини, — качаю я головой, чувствуя себя ужасно. Не хочу ругаться с Джули. Родители и Рен исчезли с горизонта. Кроме нее, у меня больше никого не осталось. — Ты права. Я здесь. — Клянусь, все наладится, — ласково говорит она, а я облегченно улыбаюсь. — Если хочешь, можно сегодня куда-нибудь сходить. Или останемся дома, накрасим ногти ярко-розовым лаком и слопаем традиционное мороженое. Можно есть пиццу, пока не затошнит, и до рассвета смотреть кино. — Давай посмотрим какой-нибудь драматический сериал о неблагополучной семье, — шучу я. Я насчитываю двенадцать квартир: шесть наверху и шесть внизу. — Может, сопливую историю о вампирах? — хохочет она. — Голосую за мюзикл о скромной девушке, которая получает главную роль в школьной пьесе. — Или можно посмотреть все серии «Шерлока». — Другой разговор. Бенедикт Камбербэтч — мой земляк. — У него такое длинное лицо, он старый и белый, как швейцарский сыр, но что-то в нем есть. — Она пожимает плечами. — На сто процентов крут. — И он британец. Она взлетает по ступеням, волоча за собой чемодан, останавливается возле квартиры рядом с лестницей и два раза стучит кулаком по двери. — Здесь живут Клаудия и Смит. Помнишь, я тебе рассказывала? — Та самая Клаудия, которая готовит хумус с песто? — Нет, это Смит, ее возможный парень. Мы с Клаудией учимся на одном факультете. В августе, когда мне увеличили плату за жилье, она нашла эту квартиру. — Точно. — Пытаюсь вспомнить, что она рассказывала о соседях. — А что значит «возможный парень»? Джулс пожимает плечами. — Они друзья. Любовники. Бисексуалы. Очень прогрессивно. Разобраться я так и не смогла, поэтому вопросы задавать перестала. — Просто смирилась? — Именно. — Она резко тормозит перед дверью 6В и ищет в кармане юбки ключи. — Напротив Риа и Лэндон. В конце миссис Хили. С ней аккуратнее. Если зазеваешься, она припрет тебя к стенке. — Это плохо? Лучшая подруга стреляет в меня безумным взглядом и крутит пальцем у виска. — Она с приветом. Я морщусь. — В каком смысле? Вроде серийного убийцы? — Нет, ничего такого. — Она вставляет ключ в замочную скважину. — Поначалу она кажется нормальной бабулей, но потом выясняется, что пришельцы проводят над ней опыты, а правительство следит за каждым шагом. Поверь на слово, Джем, ее теория заговора вызывает серьезное беспокойство. Если не будешь осторожна, гарантирую, что спать ты не сможешь неделю. Опасения усиливаются. Я заглядываю за угол. У стены стоит серфборд, а рядом — дверь, украшенная стеганым венком и деревянной черно-зеленой птичкой. Наверное, это квартира миссис Хили. — Ладно.