– Ну ладно, – нерешительно сказала Индия. – Ты задаешь вопросы, и я отвечаю. Чтобы приободриться, она сделала глоток кофе. Кое-что об отце Индия знала очень хорошо, но не могла рассказать бабушке; она должна быть начеку, чтобы не сказать ничего, что могло бы испугать или слишком удивить Большую Барбару. – О, я так рада! – воскликнула Большая Барбара. – Индия, бери чашку, пойдем на веранду и посмотрим на залив. Насладимся бризом! Большая Барбара и Индия пересекли двор и уселись на качелях на веранде МакКрэев. Стоя у перил крыльца, можно было увидеть единственное одеяло, на котором загорали Люкер, Ли и Дофин. Из комнаты Индия вынесла принадлежности для рукоделия и синюю рубашку, которую украшала вышивкой. – Хорошо, – сказала она бабушке, захлопнув пяльцы вокруг нагрудного кармана, – что ты хочешь узнать? – Хочу узнать все! Говори, что хочешь. Индия подумала, затем улыбнулась. – А если я расскажу тебе о своей матери? Большая Барбара оттолкнулась назад так быстро, что качели затряслись на цепях, и Индия сломала иглу о наперсток. – Ни слова, деточка! Не упоминай эту женщину! Эту профуркушку! Я бы закатала ее душу в асфальт! Вот что сделало бы меня счастливой! – Что такое «профуркушка»? – спросила Индия. – Что-то между профурсеткой и потаскушкой – такой и была твоя мать! – Тогда мне жаль, что я ее упомянула. Давай посмотрим. Что еще я могу рассказать? Я расскажу… – Что ты о ней знаешь? – продолжила Большая Барбара. – Ты же с ней не виделась, так? Деточка, эта женщина бросила тебя на произвол судьбы. Надеюсь, сейчас она ходит по домам с энциклопедиями, надеюсь, она собирает картошку в Луизиане, надеюсь, она на краю земли, надеюсь… – Она живет примерно в двух кварталах от нас, – спокойно сказала Индия. – Я хожу в школу вместе с мальчиком, который живет в том же здании, но этажом выше, и я не… – Что! – воскликнула Большая Барбара. – Ты хочешь сказать, что виделась с ней? – Конечно. Я все время прохожу по улице мимо нее. В смысле, не «все время», но, может быть, раз в неделю. Я… – Люкер сказал мне, что знать не знает, что сталось с этой женщиной! – Наверное, он не хотел тебя расстраивать, – сказала Индия спустя мгновение. – Он же не думает о… примирении? В смысле, он же с ней не встречается? – Боже, нет! – засмеялась Индия. – Он с ней даже не разговаривает. И на улице полностью игнорирует. – Ты не должна доверять этой женщине, слышишь, Индия? – строго сказала Большая Барбара. – Засовывай пальцы в уши, когда она с тобой говорит, и, если увидишь, что она идет по улице, прошу, разворачивайся и беги в другую сторону со всей мочи. Прежде чем ты уйдешь, я хочу дать тебе стопку четвертаков. Хочу, чтобы ты всегда держала при себе эти деньги затем, что, если увидишь эту женщину на улице, сможешь сразу прыгнуть в автобус и уехать от нее! – Она мне ничего не сделает, – сказала Индия. Она проигнорировала то, что казалось очередной попыткой Большой Барбары ее перебить. – Давай я расскажу, что с ней стало, и тогда ты перестанешь расстраиваться. – Индия, расскажи мне все! Хотела бы я оказаться в одной комнате с ней и с ванной кипятка! Индия протянула иглу с зеленой нитью сквозь синюю ткань и начала: – Когда мама сбежала, Люкер не придумывал никаких историй и просто сказал мне: «Твоя мать сбежала, я не знаю куда». И все было нормально лет восемь, а потом однажды мы шли в кино или еще куда-то, и она подошла к нам на улице – я узнала ее по фотографиям. Итак, она подошла к нам и сказала: «Привет», а Люкер ответил: «Отвали, сука»… – Индия! – воскликнула Большая Барбара, ошеломленная бранью, пусть и в качестве цитаты. – …и мы ушли. Я ей ничего не сказала. В другой раз я шла по улице одна, она увидела меня и сказала, что хочет поговорить со мной пару минут. Ну, я и согласилась. – Ох, Индия, это была ошибка! – Оказалось, ее дом примерно в двух кварталах от нашего. Она живет с психиатром по имени Орр, он очень богат, а у нее легкая работа – пиар для аукционной галереи. – Не могу поверить, что ты позволила ей так с собой разговаривать! – Ну, было не так уж и плохо. Я просто сидела, а она рассказывала мне всю эту чушь о том, что хотела бы иметь шанс наладить какие-никакие отношения, что придет время, когда мне понадобится мать… – У тебя всегда буду я! – …и я послушала то, что она хотела сказать, и ответила: «Посмотрим». – И это все, что случилось? – Нет, – ответила Индия. – Произошло кое-что еще. Однажды я была одна дома. Люкер охотился в горах Поконо, и я знала, что он не вернется допоздна. В дверь постучали, я пошла и открыла. Там стояла она – не знаю, кто пустил ее в здание. Если бы она позвонила в звонок, я бы ей отказала. В руке у нее был пакет из продуктового, и она сказала: «Можно войти и немного поговорить с тобой – я принесла немного копченого лосося». Я не хотела ее впускать, но я без ума от копченого лосося. Не знаю, как она узнала. – Дьяволу все известно! – Как бы то ни было, я ее впустила, и она была очень вежлива, мы поговорили несколько минут, и затем она сказала: «Позволь, я пойду на кухню и все приготовлю». Она спохватилась, что забыла купить что-нибудь выпить, дала мне пятидолларовую купюру и сказала, чтобы я купила минералки Перье и лаймов. Так я и сделала… – Ты оставила ее одну в квартире Люкера! – Да, – сказала Индия. – Это было очень глупым поступком. Когда я вернулась, ее уже не было – она даже лосося забрала! – А что еще? Она, должно быть, сделала что-то еще! – Да. Она пошла к холодильнику и откусила кусочек от всего, что там было. Я только что испекла три дюжины печений с шоколадной крошкой, и каждое было надкушено. Она проделала крошечные дырочки во всех яйцах и перевернула их. Очистила все бананы и выдавила всю миндальную пасту. Там был свежий батон, она распаковала его, взяла формочку для печенья и вырезала середину из каждого ломтика. Пробила отверстия в наборе контейнеров и смешала все специи в кухонном комбайне. А еще достала чашу для пунша и вылила туда все бутылки вина и ликера в доме! – О, нет! – простонала Большая Барбара. – Бедное дитя! Что же ты сделала? – Я расстроилась, потому что не знала, как объяснить Люкеру, что произошло. Я села и плакала, и плакала, и когда Люкер пришел домой, он сказал только, что нужно быть настоящей тупицей, чтобы ее впустить. Он сказал, что мне следовало бы выколоть ей глаза, оторвать сиськи и захлопнуть дверь перед носом. – Я бы так и сделала, – самодовольно сказала Большая Барбара. – Люкер обратился в полицию? – Нет, мы только позвонили ей. Он был на одной линии, я на другой, и когда она ответила, мы оба засвистели в полицейский свисток изо всех сил. Он сказал, что мы вполне могли разорвать ей барабанные перепонки и что, наверное, весь телефон в крови. И теперь, когда мы с ней видим друг друга на улице, то даже не разговариваем. Однажды доктор Орр – психотерапевт, с которым она живет, – позвонил мне и сказал, что хочет поговорить со мной об отношениях между матерью и дочерью в целом, и я сказала ему катиться к чертям собачьим. – Ох, деточка! – воскликнула Большая Барбара, обнимая внучку. – Если бы не твой язык, я бы сказала, что Люкер вырастил тебя ребенком, которым мы все можем гордиться! Глава 11 Большая Барбара преувеличила, когда сказала Индии, что всю ночь не смыкала глаз. Ничто не могло помешать этой женщине заснуть, и совсем немногое помешало бы спать спокойно. После того как Одесса подала на обед гамбургеры и картофельные чипсы, Большая Барбара надела купальный костюм и реквизировала одеяло, которое было расстелено на берегу залива. Через несколько минут подошел Люкер и накинул большое полотенце на тело спящей матери, чтобы та не обгорела. Чтобы не смущать Большую Барбару, Люкер унес второе одеяло подальше из поля зрения трех домов, разложил его на песке, снял плавки и лег обнаженным под солнце. – Ты мерзкий, – сказала Индия, разбудив его примерно через час. Он открыл глаза, заслонил их ладонью и посмотрел на нее, но в свете солнца смог различить только ее бесцветные очертания на фоне неба. – Почему? – еле слышно прошептал он; солнце выпарило из него не только энергию и интеллект, но и голос. – То, как ты загораешь, – ответила она. – Ты не был на солнце полгода, но теперь оказался здесь и уже начинаешь становиться темно-коричневым. На Индии были длинные брюки, рубашка с длинными рукавами и широкополая шляпа. Она села на песок рядом с ним. – А теперь посмотри на меня. Единственное, что неприкрыто – это ступни, и они уже начинают обгорать. – Невезуха, – сказал Люкер. – Можно, я возьму твою камеру? – Конечно. Только осторожно. Песок здесь очень быстро попадет внутрь. Что ты собралась фотографировать? – Третий дом, конечно. Что же еще? Люкер помолчал какое-то время. – Я думал, ты хочешь, чтобы я его сфотографировал, – осторожно ответил он. – Нет, я решила, что сама это сделаю. Ты и не собираешься, это очевидно. – Почему ты так думаешь? – Я тебя знаю. Ты и близко не подойдешь к этому месту. Если бы я попросила тебя сфотографировать, ты бы отмазался, и еще раз отмазался. Так что я решила, что сделаю все сама. – Индия, – сказал Люкер, – я не хочу, чтобы ты снова залезла на эту дюну. Это опасно. Ты вчера чуть не потеряла там ногу. Пусть это будет тебе уроком. И на веранду тоже не залезай. Не думаю, что эти доски надежные. Ты можешь провалиться. Эти обломки сожрут тебя заживо. – Как только ты возвращаешься в Алабаму, сразу начинаешь строить из себя отца. Индия, делай это, Индия, не делай того. Послушай, третий дом настолько же безопасен, как и остальные два, и ты прекрасно об этом знаешь. Дай мне камеру и позволь сделать несколько снимков. Я не собираюсь раздувать из мухи слона и уж тем более не собираюсь залезать внутрь – по крайней мере сегодня. Я просто хочу сделать пару снимков дома с разных ракурсов – как он выглядит, как на него наступает песок. Не могу поверить, что ты его никогда не фотографировал – мог бы продать миллион копий.