— Сэм, я твой друг. — Ты фараон, — сказал он. — Нет, не фараон. Не фараон я, Сэм. — А вот и врешь. — Он часто так закидывается, — сказал Марвин. — У него навязчивая идея. Все боится, что его засадят в сумасшедший дом. — Да нет же, Сэм, я не фараон. Если ты не хочешь помочь мне, я уйду. — Фараон, ищейка, копейка, индейка. — Нет, Сэм, нет! Нет! Он наконец успокоился немного. Я перевел дух: — Сэм, у тебя есть знакомая Баблз? — Да. — Сэм, у нее есть подруга по имени Карен? Он устремил взгляд вдаль. Прошло немало времени, прежде чем он ответил: — Да! Карен. — Баблз жила в одной комнате с Карен? — Да. — Ты знал Карен? — Да. — Он часто задышал. Грудь его вздымалась, и глаза расширились. Я осторожно положил руку ему на плечо: — Тихо, Сэм. Тихо, тихо. В чем дело? — Карен, — сказал он, уставившись в дальний угол комнаты. — Она была ужас какая. Она была хуже всех, брат. Хуже всех. — А где теперь Баблз, Сэм? — Нету. Уехала к Энджеле, Энджеле… — Энджеле Хардинг, — подсказал Марвин. — Она, Карен и Баблз жили прошлым летом все вместе. — А где живет Энджела теперь? — спросил я Марвина. Но тут Сэм вскочил и начал во всю глотку орать: «Фараон! Фараон!" Он замахнулся на меня, промазал, хотел брыкнуть, но я поймал его за ногу, и он упал, сшибив по дороге кое-что из своей электронной аппаратуры… Пронзительные звуки, вырвавшись из какого-то прибора, заполнили комнату. Я схватил Сэма и прижал к полу. Он брыкался и отчаянно вопил: — Фараон! Фараон! Фараон! Марвин старался мне помочь, но толку от него было мало. Сэм стал колотиться головой об пол. — Подсунь ему ногу под голову. Марвин не понял. — Да шевелись ты! — прикрикнул я. Наконец он подсунул ногу так, чтобы Сэм не ушиб себе голову. Тот продолжал биться и барахтаться, но я держал его крепко. А потом внезапно отпустил. Он сразу перестал извиваться, посмотрел себе на руки, затем поднял глаза на меня. — Эй, брат, ты что это? — Можешь больше не трепыхаться. — Слушай, брат, а ведь ты меня отпустил. Я кивнул Марвину, он подошел и вытащил вилки электронных приборов. Завывания смолкли. Сэм внимательно посмотрел на меня: — Слушай, брат а ведь ты меня отпустил. Ты и впрямь меня отпустил. — Он продолжал вглядываться мне в лицо. — Брат, — вдруг сказал он, дотронувшись до моей щеки. И поцеловал меня. СРЕДА, 12 октября 1 Раз в месяц Господь Бог сжаливается над колыбелью Свободы и разрешает солнцу посветить над Бостоном. Сегодня был как раз такой день: прохладный, яркий и ясный, с осенней бодрящей свежестью в воздухе. Я проснулся в хорошем настроении, охваченный предчувствием каких-то событий. Я съел плотный завтрак, включая два яйца, которые смаковал виновато, памятуя о содержащемся в них холестерине. Затем пошел к себе в кабинет наметить порядок дня. Начал я с того, что составил список тех, кого уже успел- повидать, и попробовал прикинуть, не может ли подозрение пасть на кого-нибудь из них. По-настоящему подозрение не падало ни на кого. Некоторое время я созерцал свой список, потом позвонил в городскую больницу. Элис на месте не оказалось; трубку взяла другая секретарша. — Вы получили заключение по вскрытию Карен Рендал? — Номер карточки? — Не знаю я номера. — Неплохо бы знать, — ответила она крайне раздраженно. — Так или иначе, пожалуйста, проверьте. На столе прямо у нее перед носом стоит ящике карточками, содержащий отчеты всех вскрытий, произведенных за месяц, исполнить мою просьбу пара пустяков. После длительной паузы она сказала: — Вот, пожалуйста: «Маточное кровотечение в результате перфорации матки, явившейся следствием прерывания трехмесячной беременности. Сопутствующий диагноз: анафилаксия». — Вот как? — сказал я и нахмурился. — Вы уверены? — Я просто читаю то, что здесь написано, — ответила она. Со странным чувством повесил я трубку. Я знал, что могу ошибаться. Допустимо» что микроскопическая экспертиза установила то, что не показала макроскопия. Тем не менее мне это казалось маловероятным. Я позвонил Мэрфи в лабораторию узнать, не закончил ли он анализ, но он его еще не закончил: анализ будет готов только после полудня. Затем я открыл телефонную книгу и стал искать адрес Энджелы Хардинг. Она проживала на Честнат-стрит: адрес весьма респектабельный. Я отправился к ней. Честнат-стрит пересекает Чарлз-стрит у самого подножия Бикон Хилла. Это очень тихий район жилых домов, антикварных магазинов, старомодных ресторанов и небольших бакалейных лавочек. Живут здесь по большей части молодые специалисты: врачи, адвокаты, банковские служащие, которым нужен приличный адрес, но пока что не по карману Ньютон или Уэлзи-стрит. Другая часть ее населения — это специалисты старые — люди лет по пятьдесят, по шестьдесят, чьи дети уже повырастали и обзавелись собственными семьями. Селились здесь, конечно, и студенты, только они обычно набивались из экономии по несколько человек в маленькую квартирку. Пожилые обитатели, казалось, симпатизировали студентам — те вносили в жизнь района молодость и известный колорит, вернее сказать, симпатизировали, пока студенты ходили в приличном виде и вели себя смирно. Энджела Хардинг жила на втором этаже дома без лифта; я постучал в дверь. Открыла тоненькая темноволосая девушка в мини-юбке и свитере и в громадных круглых очках с синеватым отливом: на щеке у нее был нарисован цветок. — Энджела Хардинг? — Нет, — ответила девушка. — Опоздали. Она уже ушла. Но, может, еще вернется. — Меня зовут доктор Бэрри. Я патологоанатом. Девушка закусила губу и с растерянным видом посмотрела на меня. — Вы Баблз? — Да, — сказала она. — А вы откуда знаете? — И тут же щелкнула пальцами: — Ну, конечно. Вы же были вчера вечером у Суперголовы. — Она отступила от двери. — Проходите!