– Федотка, чегой-то у меня на душе маетно, пойдем до дядек прогуляемся? – предложил Мухин. – Ага, а ежели капрал заметит? Попадет ведь за то, что мы пост оставили. – Товарищ почесал под каской затылок и махнул рукой. – А, ладно, пошли. Если что, так скажем ему, дескать, спросить мы ходили, не слыхали ли наши соседи подозрительного чего-нить. Все-таки они-то ведь опытные егеря, не то что вот мы. До соседней пары ветеранов было шагов сто по узкому берегу. Песок глушил их шаги, и они первые услышали впереди себя какую-то возню. Тихон среагировал мгновенно: сдернув с плеча прусскую фузею, он щелкнул курком, и в ночи оглушительно бахнул выстрел. – А-а-а! – раздался пронзительный крик, загорланили на чужом языке, и в ответ ударило несколько выстрелов. Пули просвистели рядом, и егеря бухнулись на песок. «Бам!» – ударила фузея Федота. – Ах, чтоб тебя! – выругался Тихон и, подпалив фитиль гренады, бросил ее в сторону подбегающих турок. «Бабах!» – свистнули осколки, и на песок упали две фигуры. Остальные развернулись и бросились в сторону темнеющего у берегового среза пятна. Двое тащили туда же кого-то брыкающегося. – Ура-а! – заорал что есть сил Тихон и бросился вдогонку. В левой руке у него была фузея, а правая в это время нащупала в кобуре пистоль. Егерь упал на песок на оба колена и, вытянув вперед руку, выжал пальцем спусковую скобу. Бах! Глухо хлопнул пистоль, один из носильщиков споткнулся и упал. Второй не стал испытывать судьбу, бросил свою ношу и припустил к темнеющему пятну бегом. – Баркас, это баркас, Федотка, бей! – крикнул Мухин, работая шомполом. Пуля пошла по стволу вниз. А рядом раздался выстрел друга. Добежавший уже было до лодки турок повис на ее борту. Раза по два еще успели выстрелить товарищи, пока посудина совсем не скрылась в ночном море. – Кто стрелял?! Что тут у вас?! – к солдатам с криком подбежали трое егерей во главе с капралом. – Турки, Герасим Матвеевич, – кивнул в сторону моря Федот. – На баркасе сюда приплыли. Тишка их первый заприметил и с ходу одного уложил. Ну а потом у нас уже цельный бой был. Егеря рассыпались по берегу, осматривая его. Скоро сюда же подбежали еще несколько караулов, и с дежурным плутонгом прибыл ротный командир. – Ваше благородие, караул из рядовых Мухина и Кириллова приняли бой с разведкой турок, – докладывал капрал. – На берегу обнаружено четыре неприятельских трупа и еще двоих раненых. Ну, и наших тоже двое, один Елисей, вусмерть зарезанный, а второй Филимон, слегка приглушенный. – Та-ак, раненых турок перевязать и срочно к командиру батальона, – распорядился поручик. – Эти, что ли, здесь бой приняли? – кивнул он на стоящих рядом молодых егерей. – Так точно, ваше благородие, они самые, из моего отделения егеря, умелые, – солидно и с гордостью проговорил капрал. – Молодцы! – похвалил их офицер. – Теперь-то уж точно себе хвост на каску заслужили. Благодарю вас за проявленную доблесть, братцы! – Служу России и матушке императрице! – слаженно рявкнула егерская пара. * * * – По тем сведеньям, которые стали нам известны от перебежчиков греков и от захваченных сегодняшней ночью турок, их десантная операция начинается завтра с бомбардировки нашей крепости и прилегающего к ней берега судами османской эскадры, – рассказывал собравшимся в главной цитадели старшим офицерам Суворов. – У турок в Очакове сейчас находится три 60-пушечных линейных корабля, четыре 34-пушечных, четыре бомбардирских судна, четырнадцать канонерских лодок, вооруженных двумя крупными пушками, и еще двадцать три транспортных судна. Всего же на османских кораблях более четырех сотен орудий. Десант предполагается высадить в двух местах. Основной из шести тысяч выйдет на оконечности косы, а вот вспомогательный – в глубине лимана у деревни Биенка, что стоит в пятнадцати верстах от нас. Задача вспомогательного – это перерезать дорогу, оттянуть на себя наши силы и не допустить подхода подмоги к самой крепости. Поэтому я принял решение опередить турок и подвести резервы в Кинбурн заранее. Ну а с основным десантом тут и так все понятно: высадившись, они постараются вытянуть нас из крепости на себя, нанесут нам огневое поражение корабельными орудиями и потом возьмут саму крепость штурмом. К сожалению, наш флот прикрыть Кинбурн от турок не сможет. Контр-адмирал Мордвинов при недавней встрече поведал мне о том, что его корабли к баталии еще пока не готовы. Они не укомплектованы полностью людьми и вооружением. Так что будем обходиться здесь своими силами. В помощь нам будет выделена только лишь одна галера «Десна», капитан которой только недавно проявил себя как весьма отважный и искусный боец. Но сами понимаете: что он может один сделать против всей османской эскадры? 1 октября с рассветом к Кинбурнской крепости подошли три линейных корабля, четыре фрегата, четыре бомбардирских корабля и четырнадцать канонерок. Началась артиллерийская дуэль. В девять часов утра неприятельский отряд в количестве пяти сотен человек высадился возле деревни Биенки и перерезал дорогу к крепости со стороны Херсона. Примечательно то, что этот десант состоял в основном из бывших запорожцев, некоторое количество которых перешло на службу к туркам после упразднения Екатериной II Запорожской сечи. Выдвинувшийся заранее к месту высадки отряд из батальона Муромского пехотного полка и эскадрона донских казаков под командованием генерал-майора фон Река легко сбил неприятеля с позиций. Две сотни запорожцев были убиты или взяты в плен, а остальные ушли на баркасах в сторону Очакова. Пока происходило отражение десанта «султанских запорожцев», транспортные суда турок начали высадку своих главных сил на оконечности косы. Это был большой и хорошо вооружённый отряд численностью около шести тысяч человек. В его состав входило два алая султанской гвардии – янычар, тысяча привезенных с Балкан албанцев и плюс отборные части из Очаковского гарнизона. Командовал всей операцией по захвату Кил-буруна янычарский ага Сербен-Гешти-Эиб. Ему активно помогали восемь участвовавших в десанте французских советников-офицеров. Высаживающиеся на оконечности косы турки сразу же построили эстакад из вбитых в песок свай. Это сооружение предназначалось для защиты кораблей от артиллерийского огня и для наведения временного причала. Сотня за сотней выходили турецкие воины на берег, неся на себе оружие, боевые припасы и множество пустых мешков. Под командой французских военных инженеров безо всякого промедления на косе началось сооружение ложементов, которые представляли собой неглубокие окопы с насыпкой валов брустверов и установкой на них набитых песком мешков. Всего было устроено пятнадцать таких перекопов-ложементов, возводимых поперек косы. И с каждым новым позиции неприятеля все более приближались к крепости. Пока турки, не жалея сил, занимались окопными работами, генерал-аншеф Суворов находился на богослужении в гарнизонной церкви. На рапорты о высадке неприятеля и о приближении его к крепости он ответил только лишь одно: «Пусть все вылезут» – и, сохраняя полное спокойствие, продолжил службу в храме. Батальон егерей, выстроенный на крепостных валах, вел беспокоящий огонь по туркам. На последнем, пятнадцатом перекопе неприятель потерял около шести десятков своих солдат убитыми и ранеными. До русских позиций противнику оставалось теперь не более трех сотен шагов. Османские суда, словно бы приглашая русских атаковать свою пехоту, вот уже два часа как прекратили дуэль с крепостной артиллерией и отошли от берега, но атаки от русских бастионов все не было. Поняв, что заманить войска Суворова под корабельные орудия не удалось, османский командующий дал приказ готовиться к штурму. Около полудня турки совершили намаз, а через три часа они начали атаку. Впереди всех шел авангард из янычар. – Без команды не стрелять! – скомандовал Егоров. – Отсчет до двух сотен шагов! На указанной дистанции к залпу ружей егерей по турецкому авангарду присоединились и крепостные орудия. Они ударили в упор картечью, сметая самых нетерпеливых. По команде Суворова из крепостных ворот выбегали солдаты Шлиссельбургского и Орловского пехотных полков, которые тут же, возле валов, выстраивались в колонны. С левого фланга по прибрежному мелководью атаку пехоты готовилась поддержать и конница. На прямую наводку выкатилось шесть полковых орудий. Всего из крепости вышло 1 100 пехотинцев, пять сотен кавалерии из Павлогорадского и Мариупольского легкоконных полков и тысяча донских казаков. Пока они выстраивались в боевые порядки, их прикрывали своим непрерывным огнем егеря. – Ваше высокопревосходительство, турецкие корабли приближаются! – доложились Суворову. – Время дорого! В атаку! – воскликнул он и самолично повел колонны на неприятеля. Турки сопротивлялись яростно и упорно, каждый их ложемент приходилось брать в жестоком бою. Особенно большие потери понесли орловцы, шедшие в самой первой линии. Несмотря ни на что, русская пехота выбила врага из десяти траншей и приготовилась идти дальше. Но тут к месту боя подошли османские многопушечные суда. Турецкие моряки, видя рукопашную схватку и тесное сближение противников, тем не менее ударили из своих орудий картечью. Боевые порядки атакующих расстроились, многие офицеры, включая генерал-майора фон Река, получили ранения. Картечина пробила бок у Суворова прямо под самым сердцем. Истекая кровью, Александр Васильевич приказал бить отход. Нужно было укрыться от огня кораблей, перегруппироваться и дождаться спешивших на помощь крепости подкреплений. Прикрывали отход русских войск пехотинцы Шлиссельбургского полка и егеря Егорова. – Пятимся, пятимся! Только не бежим! Веселее глядеть, братцы, турки и сами вас боятся! – ободрял своих стрелков Алексей. – Штуцерники, в первую очередь выбивать командиров! Первый стреляет, второй его прикрывает! Цепи в зеленых мундирах, огрызаясь огнем, отходили к крепости. «Вжиу!» – картечный заряд с моря ударил по растянутым рядам русской пехоты, сбивая с ног сразу пятерых. – Санитара! – закричали солдаты, поднимая своих товарищей с песка. – В крепость несите всех! – прокричал Егоров. – Там перевязывайте! Мы уже пару десятков от огня кораблей потеряли! – махнул он рукой в сторону моря. – Эх, Серега, до темноты еще часа три, точно здесь кровью умоемся. Где же наш флот?.. – и грубо, матерно выругался. С истошным воем по цепи опять ударили свинцовые шарики, и еще несколько истекающих кровью солдат потащили на себе в крепость их товарищи. Преследующие русские порядки турки заорали, ускорились и врубились в отходящую шеренгу Шлиссельбургского полка. Несколько янычар, прорвавшись вперед, окружили Суворова, желая его пленить или зарубить. Спас полководца гренадер Степан Новиков. Одного турка он застрелил из ружья, второго проткнул штыком и кинулся к третьему. Тот, устрашившись, не принял боя и отскочил вместе с несколькими своими товарищами назад. Пехотинцы и егеря под командой майора Милорадовича, увидев, что их командующий в опасности, бросились в яростную контратаку и отбили генерала. В пятом часу дня войска Суворова отступили за крепостные валы. Батальон егерей своим точным огнем замедлил наступление неприятеля, и турки, отвоевав обратно все свои траншеи, остались на месте. К ним постоянно походили подкрепления, высаживаемые на оконечности косы. Начало смеркаться, одиночная русская галера «Десна» под началом недавно произведенного в лейтенанты Джулиано Ломбарда воспользовалась удобным моментом и атаковала левый фланг османской эскадры в том месте, где стояли канонерские лодки. Одну из них она потопила, а остальные начали суматошно маневрировать. Несколько канонерок после своих неудачных перемещений приблизились вплотную к крепости и попали под огонь ее артиллерии. Две из них были потоплены, а остальные отступили в сторону Очакова. Раненный в бок картечью Суворов был полон решимости продолжить атаку на неприятеля. К нему уже подошли подкрепления, и, самое главное, с наступлением сумерек интенсивность огня артиллерии с османских судов резко снизилась, а после отчаянной атаки «Десны» они и вовсе отошли от косы в море. В девятнадцатом часу генерал-аншеф вывел все свои войска из крепости. Потрепанные Орловский и Шлиссельбургский пехотные полки были усилены Муромским и Козловским, а легкоконные и казаки – несколькими подошедшими кавалерийскими эскадронами драгун. Пехота ударила турок в лоб, а конница, совершив обходной маневр по мелководью, врубилась им во фланг. Все имеющиеся полковые пушки были выкачены на прямую наводку и разили врага картечью в упор на короткой дистанции. Штыком и огнем выбивали неприятеля из каждой траншеи. Турки, оказывая яростное сопротивление, начали пятиться к оконечности косы. Сербен-Гешти-Эиб, желая укрепить боевой дух своих подчиненных, повелел отойти всем транспортным судам в море. – Воины султана, победа или смерть, убейте всех неверных или умрите сами! Нам нет пути к отступлению! Только вперед! – кричал он, подбадривая своих людей. Батальон егерей, разбившись в стрелковые пары, сражался в боевых порядках наступающей пехоты. Алексей теперь и сам действовал как самый обычный стрелок. Бам! Штуцер ударил в набегающего турка тяжелой пулей, пробив ему грудь, тот рухнул на песок, а из-за него тут же выскочили двое с ятаганами. По подставленному ружью со скрежетом ударил один из клинков, Алексей резко отвел его вбок и на возврате вогнал штык в шею янычару. Не успевая выдернуть его обратно, он каким-то чудом сумел отпрянуть, и клинок второго турка лишь просек левую руку у локтя. – Командир, держись! – Из суматохи рукопашной вынырнул подпоручик Самойлов и в упор застрелил второго турка из своего пистоля. Хлоп! Ружейная пуля влупила ему в ногу, и он рухнул рядом со своей жертвой. Три егеря подскочили и оттеснили назад уже подступающих к офицеру турок. – Ваше высокоблагородие, вы как, на ногах держитесь? У вас вон рука сильно кровит. Давайте мы вас в тыл сведем? – предложил капрал. – Подпоручика гляньте, Агафон, – кивнул Егоров на лежащего и стонущего на песке Самойлова. – У него ранение сильное. У меня есть гренада, последняя, – хлопнул он ладонью по сумке. – Запаливайте! – и вытащил ручную гранату наружу. «Щелк, щелк, щелк», – ружейный курок, высекая искры, подпалил сухой трут, а тот уже воспламенил затем и фитиль. Хорошо размахнувшись, Лешка запустил гренаду вперед. Грохнул взрыв, и взвизгнули осколки. – Режь, да не стащишь ты его так! – крикнул он солдату, копавшемуся с сапогом раненого. – Голенище ножом подсекай, а потом и штаны! – Да-а, эта рана сурьезная, – покачал головой капрал. – Эдак можно и без ноги остаться, вона даже сама кость видна. Действительно, для этого времени такая рана была страшная. Как правило, в полевой медицине в таких случаях было только одно проверенное и надежное средство – пила. – Держи! – Алексей щедро пролил из своей фляжки крепким хмельным саму рану и всю голень вокруг нее. Обильно струилась кровь, но вот осколков от перелома или следов размозжения при ударе пули видно не было. – Шины мне дайте, лубки! – крикнул он двум стоящим рядом пехотинцам. – Дык где же их взять-то тута, вашвысокоблагородие?! – воскликнул чернявый. – Балда! Да вон же флаг валяется, тащи его сюды, турке он теперяча вообще не нужон! – крикнул капрал, и солдатик бросился к брошенному османскому знамени. – Руби древко на четыре части, – кивнул Лешка и вскоре, выправив ногу подпоручика, наложил в виде шин все четыре деревянных обрубка. – А вот теперь мы и крахмалом все это засыплем, – пробормотал он, достав провощенный холщовый мешочек из гренадной сумки. – Вот та-ак, порошок не жалеем. Не переживай, Николя́, ты еще на балах со столичными мамзелями скакать будешь! – подмигнул он бледному офицеру. Крахмал остановил кровотечение и, пересыпанный между слоями бинтов, создал что-то типа фиксирующей гипсовой повязки. – На-ка, хлебни, подпоручик, хлебни, я тебе говорю! – крикнул Лешка и влил в рот раненому несколько глотков из своей фляжки. – Во-от, не шампань, конечно, но зато на поле боя оно самое то! – Рядовой! – крикнул он чернявому солдату. – Стоишь на карауле возле их благородия. Никого, окромя лекаря, из егерей к нему не допускать. Его сейчас просто так трясти и тревожить никак нельзя. Потом, уже после боя, подпоручика на носилках заберем. – Ваше высокоблагородие, у вас рука вона кровит! – из хаоса боя выскочил вестовой Кокин. – А я вас потерял при последней янычарской атаке, насилу вот отыскал. Давайте я вам руку перевяжу! – Перетяни ее выше локтя, Никита, – приказал подполковник. – Потом, как только турок сломим, аккуратнее уже обиходим. Алексей выхватил саблю из ножен и поспешил вперед, туда, где в это время шел ожесточенный ближний бой. Неприятель оказывал яростное сопротивление. Отбиваясь и переходя время от времени в контратаки, он все же отступал к оконечности косы. Когда до нее осталось лишь полверсты, турки пошли в свою последнюю и отчаянную контратаку. В это самое время Суворов был ранен повторно ружейной пулей в левую руку навылет. «Есаул Кутейников перевязал мне рану своим галстуком с шеи, я омыл на месте руку в Черном море», – писал позже в своем рапорте Александр Васильевич. Вскоре сопротивление неприятеля было сломлено, и в девятом часу вечера десант окончательно был сброшен в море. Выжившие в рукопашной схватке пытались спастись вплавь, чтобы добраться до стоящих в отдалении кораблей. С берега по ним велся непрерывный и прицельный ружейный огонь. Согласно реляции генерал-аншефа убито у русских: один штаб-офицер, один обер-офицер и 136 нижних чинов. Ранено было 17 офицеров и более трех сотен солдат и унтер-офицеров. Вражеские потери оказались на несколько порядков выше. Только около шести сотен турок смогли добраться до своих кораблей, все остальные из шеститысячной группировки либо погибли на косе, либо утонули. Пленных в этом бою русские не брали. Погиб и османский командующий Сербен-Гешти-Эиб-ага.