– За эти сутки, проведенные на правом берегу Буга, вы не на шутку всполошили все османское командование Очаковской группировки, – подводил итоги операции на совещании старших командиров пограничной линии полковник Баранов. – Турки бросили на вас два конных и еще два пехотных алая, которые вы хорошо потрепали. Обеспокоенные создавшимся положением, подумав, что мы начали большое наступление, они прислали позже еще два конных и три пехотных алая, которые к бою подойти уже не успели. Но теперь они вместе с теми подразделениями, что понесли потери, заняли оборону на своем берегу. Казаки Касперова за ночь и половину дня успели пройтись по тылам неприятеля и, как доложился сам Сергей Федорович, порубили его там, в открытой степи, не менее трех сотен. Егеря из батальона генерал-майора Кутузова, усиленные волкодавами Егорова, уничтожили укрепления противника на островах Буга. Более сотни турок там было убито и примерно столько же взято в плен. Захвачено при этом семь малых орудий и много боевого припаса. Ну и, собственно, особый батальон Егорова. Им было отбито семь атак, уничтожено большое количество солдат и командиров неприятеля. Как я уже упоминал ранее, на правом берегу Буга было изрядно потрепано четыре алая. Но самое главное – это то, что добыта достоверная информация о нынешних намерениях турок. Теперь мы знаем точно, где нам ждать их наступления. Кинбурн – вот та крепость, где они нанесут по нам вскоре свой удар. – Баранов ткнул пальцем в лежащую перед ним карту. – И, оценив общую обстановку здесь, на юге Новороссии, все становится совершенно понятно и логично. Вот эта длинная песчаная Кинбурнская коса очень далеко выходит в море, а ее оконечность находится как раз напротив Очаковской крепости. По месту своего расположения она имеет огромную важность, ибо препятствует свободному проходу османских военных судов к Днепру и тем самым перекрывает самый удобный путь из Очакова в Крым. Командование Днепровской армии после получения нужных сведений теперь приняло решение о переброске части сил к Суворову Александру Васильевичу в Кинбурнскую крепость, которую он вот уже второй месяц готовит к обороне. С этой пограничной линии решено снять только отдельный особый батальон егерей. Всем остальным войскам предписывается готовиться к обороне и всячески показывать туркам, стоящим на правом берегу, что мы сильны и можем повторить свой недавний десант. Пусть они там не успокаиваются и продолжают держать на Буге как можно больше своих сил. Алексей Петрович, когда твой батальон сможет выйти на марш? – обратился он к подполковнику. – Думаю, нам хватит пары дней для подготовки к выходу, – немного подумав, ответил Егоров. – Дольше тянуть тоже нет смысла, погода сейчас самая хорошая для дальнего перехода: летняя жара спала, а дождей пока что нет. Нужно выходить без промедления. – Хорошо, – согласился Баранов. – Тогда я докладываю командующему, что вы выходите к Кинбурну утром седьмого. По прибытии в крепость поступаете в непосредственное распоряжение генерал-аншефа Суворова и будете находиться под его началом до особого распоряжения. * * * Десятого сентября переправившись у Херсона паромом через Днепр, батальон егерей топал по пыльной дороге в сторону Голой Пристани. Впереди стрелковых рот и по бокам колонны шли дозоры первой конной сотни. В хвосте следовали две тыловых крытых повозки, санитарный фургон и три полевых кухни. Горячее питание прямо на марше и отсутствие задержек с готовкой в артельных котлах дали хорошее ускорение, и уже тринадцатого числа батальон шел по Кинбурнской косе. В это самое время события вокруг нее все более обострялись. В начале сентября командующий Севастопольской эскадрой контр-адмирал Войнович получил приказ выйти в море на поиски противника и атаковать, буде такой обнаружен. В дальнейшем ему предписывалось не допускать подвоза в Очаков турецких войск и запереть флот неприятеля в его гавани. Предприятие это окончилось весьма печально. Восьмого сентября у мыса Калиакрия эскадра попала в сильнейший шторм, в результате которого практически все корабли получили серьезнейшие повреждения и теперь нуждались в долгом ремонте. Фрегат «Крым» затонул, а оставшийся без мачт 66-пушечный линейный корабль «Мария Магдалина» отнесло к Босфору, где он и был пленен турками. На Черном море полновластным хозяином оставался османский флот, который продолжил заниматься интенсивной переброской своих войск в главный опорный пункт Северного Причерноморья – крепость Очаков. Несколько раз за первую декаду сентября чувствующие себя хозяевами на море турки тайно приближались к косе и даже высаживали на ее песчаный берег свои малые десанты. Но каждый раз они обнаруживались казачьими разъездами и после обмена выстрелами отходили обратно в море. 13 сентября к крепости со стороны Очакова подошли десять канонерских лодок и один бомбардирский корабль турок, которые открыли огонь по русским укреплениям. Потери гарнизона были десять человек. Крепостная артиллерия состояла на тот момент из 19 медных и 30 чугунных орудий, распределенных по всему периметру укреплений. Она вступила в противоборство с неприятелем и повредила несколько его судов. Артиллерийская дуэль продолжилась и в сумерки. В эту же ночь более полсотни турок под руководством военного французского инженера Андре-Жозефа де Лафитта скрытно высадились на самое оконечности косы. Находящийся на турецкой службе француз провел промеры глубин у берегов для планирования будущей высадки. С целью отвлечения внимания от его группы турки высадили десант из семи сотен человек в нескольких верстах от крепости, ближе к Херсону. – Ваше благородие, впереди казачий разъезд! – доложился Хлебникову капрал из передового дозора. – У них на руках два раненых, говорят, совсем недавно бой с турками приняли на косе. Дескать, те из больших баркасов выпрыгнули и дорогу рогатками перегородили. Станичники, стало быть, к ним порысили, а те по ним залп из ружей дали, трех лошадей убили и вот еще в двоих верховых попали. – Сколько турок всего было? – перебил капрала капитан-поручик. – Говорят, что очень много! – ответил командир дозора. – Сотни две на дороге стояли и на берегу столько же, а еще и в баркасах полно. – Понятно, – кивнул командир роты. – Филипп, скачешь к господину подполковнику, доложишься ему обо всем том же, что и мне сейчас говорил. Первый плутонг Луковкина идет авангардом на расстоянии в три сотни шагов. Остальные следом в полной боевой готовности. Рота, вперед! Ширина косы в том месте, где высадились турки, была примерно около трех верст. Прямо посредине ее шла хорошо набитая дорога, вот на ней-то и обосновалось около двух сотен десантников. Первая конная остановилась возле трех десятков спешенных казаков. Они перебегали с места на место и суетливо постреливали в сторону турок. Те отвечали им частым огнём. В пыли у дороги лежало два окровавленных трупа и, привалившись к камню, сидел раненый. – Тыловая группа с восьмым отделением отводят коней подальше, всем остальным спешиться и приготовится к бою! – скомандовал капитан-поручик. – Фрол, перевяжи казака! – Ну что, станичники, будем ворога вышибать? – крикнул офицер казачьему уряднику. – Отомстим за убитых! Всем в цепь! – махнул он рукой. – Работаем парой, как на учениях. Один бьет, другой цель выбирает! Огонь самостоятельно, по готовности! «Бам! Бам! Бам!» – ударили первые выстрелы из растянутой цепи. В ответ им раздалось несколько со стороны турок. Две с половиной, три сотни шагов до цели для гладкого ружья – это было запредельное расстояние. Над головой егерей свистели пули, но попаданий в них пока что не было. А вот их «особая» с расширением на тыловой части свинцового цилиндрика на этом расстоянии работала вполне себе уверенно. То в одном, то в другом месте из стоящих шеренг турок выпадали на песок косы фигурки, и с каждой минутой их становилось все больше. Да и била сотня егерей гораздо чаще неприятеля. Когда к месту боя подоспела бегущая батальонная колонна, неприятель уже откатывался в сторону берега. За ним на расстоянии пары сотен шагов следовали стрелки первой роты. – Батальон, в две шеренги становись! – скомандовал Егоров. – Примкнуть штыки! Идем скорым шагом, дыхание беречь! Через полверсты из-за дюн показалась цепь стрелков Хлебникова. Егеря перебежками отходили к основным силам батальона и вели огонь в сторону приближающейся толпы неприятеля. Пять сотен турок неслись следом за ними с криками. – Батальон, стой! – крикнул Егоров. – Первая шеренга с колена, вторая стоя, залпом, дистанция стрельбы – полторы сотни шагов. Це-елься! Начальнику штаба вести отсчет до цели! – …Двести пятьдесят, двести, сто семьдесят!.. Стрелки первой роты заскочили в стоящие шеренги, уплотнив их. – …Сто шестьдесят, сто пятьдесят!.. – продолжал отсчет капитан Гусев. – Огонь! – Шесть сотен стволов ударили в подбегающих турок. Полторы сотни их упали на песок. Но основная масса, чуть замедлившись, словно бы в недоумении и растерянности, продолжала бежать на шеренги в зеленых мундирах. – Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… – давал отсчет времени перезарядки начальник штаба. Егеря хладнокровно работали со своими ружьями, слышался только лишь стук шомполов о стенки стволов и щелчки взводимых курков. – …Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать!.. – Огонь! – Залп в упор с расстояния в тридцать-пятьдесят шагов буквально разорвал, положил на песок половину всех наступающих. – В атаку! Стена штыков, блестя острой сталью, мерно качнулась вперед. Три сотни оставшихся в живых турок не приняли ближнего боя и, развернувшись, кинулись в сторону недалекого берега. А за ними, сберегая дыхание, бежали цепи егерей. В баркасы, отталкивая их от берега, десант заскакивал уже под россыпь выстрелов. В Очаков из семи сотен вернулось сто девять человек. * * * – Ваше высокопревосходительство, особый отдельный батальон егерей прибыл в ваше распоряжение! Докладывает подполковник Егоров! – Алексей, представившись, резко отбросил ладонь от козырька каски. – Орел! Рад, очень ряд я вам! – Суворов весело тряс его за плечи. – Вот кого мне тут не хватало, так это отменных стрелков! Ну и еще пару десятков хороших полевых пушек! – и он весело рассмеялся. – За сколько свой путь осилили? Как добрались? – сыпал он вопросами. – Седьмого вышли, ваше высокопревосходительство, – ответил Алексей. – Чего-о?! – с удивлением воскликнул генерал-аншеф. – Седьмого?! Да не может того быть! Насколько уж я люблю быстрые марши, но вот та-ак! Как же это удалось вам, голубчик?! А ну-ка, поведай свой секрет! – продолжал он сыпать резкими и эмоциональными фразами. – Шли скорым маршем, ваше высокопревосходительство, – пояснял Егоров. – На привалы останавливались только лишь в ночь. Спешили очень. А пищу на походных кухнях в пути готовили. Полковник Баранов сказал, что нужно сюда успеть, ибо турки уже к наступлению изготовились. В семи верстах от крепости разбили семь сотен из их десанта. У нас потерь нет, только лишь три егеря получили легкие ранения от шальных пуль. У них едва ли более сотни к себе морем ушло. – Молодцы! – воскликнул Александр Васильевич. – Мне казаки доложили уже о вашем деле на Кинбурнской косе. Хорошо вы турок там потрепали! А мы здесь от их кораблей отбивались, совсем уже басурмане обнаглели. Будь крепостная артиллерия в лучшем состоянии, так и не допустили бы их до себя. Но воюем тем, что имеем! В эту же ночь турки в нескольких местах свои мелкие партии высаживали, с казачьими пикетами перестрелку вели. Крутятся они, выискивают слабое место, где бы им вцепиться в нас было лучше. Походные кухни?! Очень интересно, покажешь мне их потом! Так, милостивый сударь, вы пока располагайтесь на постой, ужинайте, а вот после ночевки, с утра прошу вас быть на командирском совете. Будем вместе думать, как нам лучше неприятеля встречать. 15 сентября в район косы прибыл корабельный отряд из состава Лиманской флотилии, который был направлен к Кинбурну по требованию Суворова. В его состав входили фрегаты «Скорый» и «Херсон», бот «Битюг» и четыре галеры. Командовавшему отрядом капитану второго ранга Обольянинову флотское руководство поручило действовать как можно осторожнее и не ввязываться в бой с превосходящими силами противника. Русские суда встали в нескольких верстах от крепости, ведя наблюдение. В это самое время турецкий флот в количестве нескольких десятков вымпелов вновь подошел к Кинбурну и открыл по нему огонь. Русские корабли продолжали при этом бездействовать. Все, кроме одной галеры. Эта галера под названием «Десна» была переделана в свое время под плавучий ресторан. И буквально несколько месяцев назад она принимала участие в путешествии Екатерины II на юг. С прибытием же в лиман ее вновь перевооружили, и она опять стала военным судном. Командовал этой галерой мичман Джулиано де Ломбард, мальтиец по происхождению, человек удивительной судьбы, поступивший на русскую службу этим летом. Тщетно ждал он приказа командующего отрядом идти на помощь крепости. «Атаку запрещаю», – последовал ответ на его запрос с флагмана. Два часа наблюдал он за неравным боем крепостной артиллерии с турецкими судами. Не выдержав, мичман приказал сблизиться с противником. С палубы был удален в трюмы весь экипаж, состоявший из ста двадцати человек Тамбовского полка. Судно под всеми парусами пошло на сближение с турецкой эскадрой. Нет ничего страшнее для деревянного парусного корабля, чем пожар. Именно поэтому на любом флоте более всего опасались брандеров, делом которых как раз-то и было поджигать и взрывать. Турки вполне справедливо посчитали, что одинокое русское судно, без людей на палубе и быстро сближавшееся с ними, есть не что иное, как такой брандер. Это вызвало у них большой переполох. Обстрел крепости был прекращен, и в суете они начали спешный отход к Очакову. Солдаты Тамбовского полка поднялись из трюма на палубу и вместе с немногочисленной корабельной артиллерией повели огонь по неприятелю из своих ружей, что только усилило неразбериху у турок. Два их судна столкнулись между собой, одно пошло ко дну, а другое, сильно поврежденное, еле смогло добраться до Очаковского порта. Александр Васильевич Суворов, наблюдавший за этим сражением вместе с гарнизоном крепости, был в совершенном восторге от подвига мальтийца. Он напрямую ходатайствовал перед князем Потемкиным о награждении мичмана. Контр-адмирал Мордвинов, напротив, решил осудить храбреца: «…за неподчинение приказам, резвость и нарушение инструкций, могущих послужить гибелью вверенного ему корабля и экипажа…» Так или иначе, но флот турок отошел, и гарнизон крепости приступил к устранению повреждений, полученных после массированного обстрела. Приближался октябрь. Уже совсем скоро на Черном море начнется длительный штормовой период. Командованию турецкой группировки и их французским советникам изрядно надоело это затянувшееся дело с обстрелом Кинбурна, да и Стамбул торопил, намекая на упущенное время. Приготовления к большой десантной операции в Очакове были теперь всемерно ускорены. * * * – Внимание, слушать всем! – Перед выстроенными войсками гарнизона Кинбурнской крепости стоял невысокий худенький генерал. Светлые букли, выбившиеся из-под его треуголки, развевались на морском ветерке. Барабанный бой резко оборвался, и Суворов развернул бумажный свиток. – Матушкой нашей, всемилостивой императрицей, Екатериной Алексеевной от седьмого сентября сего года издан манифест, который и доводится до всего русского воинства. «Оттоманская Порта, утвердивши торжественными договорами перед лицом света вечный мир с Россией, опять вероломно нарушила всю святость оного… Мы полагаем в том Нашу твердую надежду на правосудие и помощь Господню, и на мужество полководцев и храбрость войск Наших, что пойдут следами своих недавних побед, коих свет хранит память, а неприятель носит свежие раны». – Братцы, – обратился к войскам генерал-аншеф, – совсем скоро нам предстоит здесь бить турка. Многочисленный неприятель изготовился к атаке, и со дня на день он пойдёт на нас. Я намерен его истребить всего. А вам сейчас даю свой завет: «Бей неприятеля, не щадя ни его, ни себя самого, держись зло, дерись до смерти, побеждает тот, кто меньше себя жалеет!» И помните: «Мы русские, мы всех одолеем!» * * * – Господа, а давайте представим себя на месте противника, – предложил на военном совете Суворов. – Иван Григорьевич, ну, вот вы, скажем, паша, а все остальные – это его советники, в том числе и грамотные французские офицеры. И что бы вы делали, чтобы взять приступом нашу крепость? Помощник командующего, генерал-майор фон Рек, окинул взглядом большую карту с планом укреплений и всех ее окрестностей. – Я бы сковал наши силы в крепости их многочисленным флотом и под прикрытием корабельных пушек начал десантную высадку вдали от нее. Выбить турок в море мы бы не смогли. Попробуй только выйди из самой крепости – и они нас тут же перемешают с песком своими ядрами и картечью. – Вот! Совершенно верно! – воскликнул Суворов. – Турки абсолютно уверены в том, что они превосходят нас как в убойности, так и в плотности, да и в самой дальности ведения орудийного огня. Их корабельная артиллерия, словно бы дамоклов меч, нависает сейчас над нами. Отойди мы всего на полверсты от своих бастионов – и на нас можно насесть, уже даже и вовсе не боясь огня крепостных орудий. И этот факт французские советники, разрабатывая план штурма, уверяю вас, господа, будут непременно учитывать. Мою атакующую манеру ведения сражений они все прекрасно знают. И тут, по их мнению, я или поведу свои войска вперед, напропалую, в бой, попав в огневой мешок. Или же, подавленный такой вот огромной огневой мощью, все-таки испугаюсь очевидного и запрусь внутри стен. И вот тогда нас уже можно будет взять в крепости штурмом. В любом случае, навязывая свою манеру ведения баталии, они лишают нас главного преимущества – это проводить свои самостоятельные атакующие действия. По их мнению, мы будем вынуждены только лишь отвечать им, лишенные всякой свободы маневра из-за сильного флота. Мне же сие совершенно не подходит. Я не согласен даже и на вялую победу в обороне. Нет, нет и еще раз нет, господа, неприятель должен быть разгромлен решительно и наголову, а таковая победа добывается только лишь в атаке. Поэтому доводите эту мысль и до всех своих подчиненных. И помните три воинских искусства: первое – это глазомер, второе – быстрота, а третье – натиск. Будем применять их все три в бою! * * * В ночь на 28 сентября по своим дозорам и пикетам выходили казачьи сотни и егеря. Несколько раз уже за последние дни отгоняли они от песчаного берега баркасы турок, но те все продолжали настырно кружить, проводя разведку. Седьмое отделение четвертой роты несло караульную службу ближе к оконечности косы. Егеря, разбившись по парам, тихонько переговаривались и слушали ночь. Морские волны после небольшого волнения с легким шумом накатывались на берег. – Тихо-то как, хорошо! – проговорил еле слышно Федот. – Октябрь месяц на носу, вона Покров уже совсем рядом, а тут теплынь такая стоит. У нас уже в зипунах, поди, ходят, скоро капустку на зиму солить будут. – Тихо ты, капустка, – чуть слышно прошептал Мухин. – Кажись, скрип какой-то только что вот был, – и кивнул в сторону моря. – Да не-ет, показалось тебе, – отмахнулся друг. – Я ничего не слыхал. Волны только гальку катают на бережку, вот она и шуршит. – Ну, не знаю! – пожал плечами Тихон. – Можа, и вправду показалось, ближе к концу караула всегда ведь бывает так. Ухо и глаз устают все примечать. Вот с того-то и мерещится. Егеря замолчали, думая каждый о своем.