Телефон звякнул еще раз. Глеб от злости заскрипел зубами и поспешно выключил его к черту. Лике, кажется, не понравилось, как он отреагировал. – Ты не думай, что мы тут какая-то команда «мстителей». Просто… – Лика сделала глубокий вдох, – пытаемся выяснить, что произошло с нашей близкой подругой. Дружелюбное выражение вдруг пропало с лица Вани, он вгляделся в Глеба. – Ты московский, да? – с подозрением спросил парень. Глеб смерил его взглядом, подняв одну бровь. – Какая разница? Что вы еще выяснили о Гуру? – попытался он сменить тему. Лика все-таки пододвинула ему лавандовое печенье. – Здесь, как и во всякой секте, есть своя система. Трехступенчатая. Первая – мы называем ее «цивильная». Там, где мы сейчас находимся. Приезжие и туристы, самые обычные люди. Им развлекушки попроще. Медитации, лекции. Они ловко прикрываются наукой. Кто-то из персонала, судя по всему, официантка, стал выставлять на барную стойку стопки стаканов. – А еще у нас подозрение, что одному они в welcome drink[62] подмешивают ЛСД[63], – шепнул Ваня. – Ой, да это бред уже, – возмутилась девушка. – После этой медитации под гонг один всегда в истерике[64]. Ты заметила? Прямо что-то неадекватное с ним происходит. – Что с тобой будет, если ты лежишь в абсолютной темноте и бьют в гонг под ухом? – Это просто теория, – Ваня пожал плечами. – Так, значит, это была первая ступень. – Вторая – для искушенных. Тантра – божественные оргии, может, даже кровавые ритуалы, – важно заявила Лика. – Якобы эксклюзивные кружки Гуру, там уже можно встретиться с ним. И там уже дают униформу. – А еще встречи с Гуру всегда происходят в то время, когда сюда привозят поток туристов, чтобы более просвещенные не пересекались с другими. Мы увидели, что ты прошел не через ресепшен, вот и решили, что ты один из них, пусть даже и не в форме. – И что на третьей уже ступени? Лика пожала плечами. – Это мы и пытаемся выяснить. Ходят слухи, что они ритуально сжигают паспорта. Мы надеялись, что ты нам скажешь. – Если я один из секты Гуру, то что мне стоит пойти к нему и все рассказать? – с ухмылкой спросил Глеб. Лика закатила глаза. – Ты выглядишь адекватным. Сломленным, но адекватным. – Очаровательный комплимент. Спасибо. Лика облизнула губы и со страхом, который совершенно не шел ее внешности, взглянула на ресепшен. – Мы просто хотели выяснить, что случилось с нашей подругой. Она пропала год назад, и мы знаем, что она была у Светозара. Связаться с ним невозможно. Первое время мы ошивались здесь в надежде встретить его, но… – она развела руками, – оказались недостойны. – Так что с ней случилось? Первая группа людей зашла в зал. Человек пятнадцать выскочили из автобуса, персонал устремился вперед, чтобы поприветствовать их. Девушка за стойкой в кафе поспешила начать наполнять стаканы какой-то розовой жидкостью. Отвлекшись на суету, Глеб снова повернулся к Ване и Лике. Они глядели друг другу в глаза с одинаковым выражением сожаления и боли. Этот взгляд он узнал моментально. Сева и Марго переглядывались так же. У него от злости скривилось лицо, Глеб неудобно заерзал на стуле, сжимая в руке телефон. – Как ее зовут? Я попытаюсь узнать у Гуру, – коротко бросил он. Звук гонга помешал им. Все оглянулись на тощего балийца в очках, который склонился перед всеми в поклоне. Следующая группа людей из автобуса суетливо вошла внутрь и поспешила разобрать welcome drinks. – Добро пожаловать в ретрит-центр Брахмана. Меня зовут Кетут. Я ваш тьютор. Сегодня нас ждет удивительное путешествие вглубь себя. У балийцев есть особое выражение: «Ты заново родился». Когда человек впервые что-то пробует, будь то сок из драконфрут, йога или медитация, ему говорят: это твое второе рождение. Дело в том, что каждый мальчик на Бали проходит церемонию посвящения, того самого второго рождения. Лика и Ваня делали вид, что внимательно слушают. Остальные были больше обеспокоены бесплатными напитками. – Медитация под гонг – древний ритуал. Но он и вполне современен. Тело состоит на восемьдесят процентов из воды, а вода, как известно, чувствительна к вибрациям. Вечер в клубе, когда ваше тело синхронизируется с вибрациями танцпола, – это тоже медитация под гонг. Зал тихо рассмеялся. Кетут не походил на истеричных гуру, скорее, на приятного учителя математики. Слушать его было сплошное удовольствие. – Во время медитации плакать – это нормально. Я рыдал как ребенок. Но все же оставался тихим. Очень важно внутри пирамиды оставаться тихим, чтобы не мешать своим соседям. Ваня аккуратно коснулся руки Глеба, тот испуганно дернулся. – Ты пойдешь на медитацию? – Не знаю. Наверное, нет, у меня билетов нет. Тут есть вообще билеты? – Их на входе проверяют. Если ты уже здесь, значит, не проверят. Глеб пожал плечами. В принципе, он же обещал Светозару сходить на такую муть. А это звучало вполне безопасно. По крайней мере, по словам Кетута, нужно просто лежать и слушать музыку, а Глеб это умел. После короткого инструктажа их провели в пирамиду. Глеб занял место в углу, рядом устроились Ваня и Лика. Остальные люди выглядели до одури счастливыми и благостными. Кто-то сразу сел в позу, кто-то стал обниматься. Всем выдали плед и маску на глаза. Глеб с удовольствием устроился на диване, подложив вторую подушку под ноги. В центре пирамиды стояли тот самый гонг и еще несколько древних инструментов. На входе их встречал Будда, приветственно подняв руку. – Прежде чем мы приступим, я хотел бы прочитать «Сутру сердца» Праджня-парамиты[65]. Здесь золотом горели свечи. Приятно окутывал теплый полумрак. Глеб впервые за долгое время почувствовал какой-то особый уют, который он обычно находил внутри «Мяса». Но этот уют был особый. Он заключался в мягких ощущениях. Матрац, одеяло, подушка. Он смотрит на купол, слышит тихое сопение рядом. Здесь прохладно. Он видит, как закрывает мир перед собой. – Потому-то в пустоте нет формы, нет в ней чувств и нет в ней восприятия, нет порывов в ней и нет сознания. Нет в ней глаз и нет ушей, нет носа, языка нет, тела нет, ума нет; нет в ней цвета, звука и запаха, нет ни вкуса в ней, ни ощущения, нет ни одного объекта ума; нет в ней царства глаз, вплоть до того, что нет даже области сознания. Он едва может понять, что говорит тьютор. Но слова его идеально вплетаются в пространство. Становятся частью гонга, Будды, расслабленных тел, освещения и запаха. – Нет невежества, нет избавления от него, нет старости, нет смерти, также нет от них и избавления. Нет страданий, нет и их возникновения, прекращения нет, пути нет, нет познания, также нет и достижения, так как нечего достигнуть. Что-то скользит внутри него, хочется рассмеяться. Ядовитая ирония – его защитный механизм, она хочет над всем поглумиться. Мозг тут начинает истерично ворошить мысли. Пустота есть все сущее. Это же экзистенциализм. Как Индия связана с Францией? Это же парадоксальная философия. Нет ничего. Нет. Не может быть такого. Не существует пустоты. – Сделайте вдох. Почувствуйте его внутри себя. Не повинуйся, Глеб, не повинуйся. Но легкие уже следуют за этим голосом. – Вы-ы-ыдох. Сколько их тут человек? Пятьдесят? Все дышат в едином потоке. Связи. Связи. Они все вместе. Вдох. Выдох. – Ом-м-м. Их голоса выходят в вибрацию, он чувствует, как собственное «Ом» и внешнее проходят сквозь его тело. – Наденьте маски и не забывайте дышать. Он погружается в темноту полностью. Лежит плашмя, руки вдоль тела. Делает вдох. Первый удар гонга проходит сквозь него. Прямо через пятки. И вверх, вверх, до самой макушки. Гонг такой громкий, что теперь существует только он. Темнота – способ обострить. Снова удар. Он примет его. Он не испугается. Он чувствует запах земли. Глубину. Падает. Падает. Падает. Нет. Ему только кажется. Движения нет. Его мозг паникует, ведь вокруг лишь элементы смерти. Симуляция погребения. Он не может пошевелиться. Он в темноте. Снова удар. Его мозг паникует. Он начинает показывать картинки. Вот он бродит. Бродит. Ноги болят. Вспомни, что это. Вспомни через боль. Гонг. Белое платье смотрит на него. Он себя душит. Это больно. Все больно. Бешенство. Его сущность – иголки. Они взрываются. Он распадается. Он себя ненавидит. Тебя не должно существовать. Белое платье. Белое платье. Окажись, пожалуйста, ненастоящей. Умоляю. Мне страшно. Будь в моей голове. Я не готов. Я боюсь, что ты реальна. Но все сущее есть пустота, и он – пустота. Гниющее отсутствие. Он падает внутрь себя и будто видит впервые.