Она допила остаток вина. Они говорили об этом и раньше, но вопрос оставался и останется до тех пор, пока ее исследование или кто-то другой не даст ответ. Зачем? Этот вопрос мучил всех и в первую очередь — ее. — Не могу объяснить, даже после всех моих исследований. Честное слово. Это, кстати, тоже часть проблемы. — Ты любила его. Ты сама это говорила. — Любила. Что еще хуже, я думала, что он любит меня. Но он был неспособен на истинные чувства. Амарок подлил ей вина. — Если он хотел убить тебя, почему он не сделал это в самом начале? Зачем притворялся? — До того момента он, вероятно, только фантазировал об убийстве. Еще не переступил черту. Кроме того, это была прелюдия. Возбуждение должно нарастать, это делает кульминацию такой приятной. Она не собиралась вкладывать в свои слова второй смысл. То же самое она сказала бы почти любому в своем кабинете. Но сейчас ее слова внезапно прозвучали двусмысленно. На ее счастье, Макита отвлек их обоих: пес подошел, чтобы лизнуть ей руку. Он как будто понял ее боль и предлагал свое сочувствие. Эвелин невольно улыбнулась и почесала ему под ошейником. Амарок первым нарушил молчание. — Прошлым летом я хотел спросить, но не стал. Похоже, ее ждет очередной трудный вопрос. Эвелин сглотнула. — Какой? — Ты спала с Джаспером до того, как это случилось? — Да. Он не насиловал меня, не было необходимости. — Еще одна причина, почему поведение Джаспера было в ее глазах предательством. Она была готова отдать ему все — не только девственность, но и сердце. — Это мне неприятней всего, — сказал он и поморщился. Чувствуя, что снова озябла, она поправила плед. — Боюсь, я плохо тебя поняла. — Он взял все то, что, по идее, должно доставлять радость, и извратил, превратил в боль и пытку. Амарок повернулся к ней. На этот раз Эвелин не отвела глаз. Ладно. Пусть рассматривает, если хочет, пусть увидит в ней все, что он надеялся увидеть, а также то, благодаря чему наверняка поймет: несмотря на их последний разговор, ничего не изменилось. Да, она отстранилась, но он по-прежнему возбуждал ее, несмотря на ее страхи и шрамы. — Твой единственный сексуальный опыт состоялся с тем, кто намеренно разрушил твое доверие, кто в течение трех дней насиловал и мучил тебя, — добавил он с отвращением. Джаспер с электрическим проводом. Джаспер с ножом. Джаспер с подушкой, перекрыл ей кислород. Воспоминания нахлынули на Эвелин прежде, чем она сумела остановить их. Заметив, что она вздрогнула, Амарок выругался. — Извини. Наверно, я сказал лишнее. — Все в порядке. — Просто мне подумалось — ладно, не будем об этом. Он покачал головой. — Что именно? — спросила она. Он заколебался. — Что? — повторила она. — Я должен был возвести блокпост, должен был упереться лбом и всячески сопротивляться тому, что у нас появится этот твой Ганноверский дом. Я же позволил мэру и всем остальным — всем, кто надеялся тем самым создать здесь рабочие места, — отговорить меня от борьбы с твоим детищем. — Тогда бы мы никогда не встретились. — Ты права. Она поморщилась. — Ты жалеешь, что познакомился со мной? Внезапно его стало не узнать. Он как будто начал подмечать все нюансы ее слов и языка тела. — Не познакомься я с тобой, моя жизнь была бы гораздо легче. Я бы солгал, заяви я, что никогда не думаю о тебе, о нас. — Он поднес к ней свой стакан. — Потому что я думаю постоянно. Так что да, наверное, нам было бы лучше никогда не встречаться. Тогда бы я не знал, чего мне не хватает. Ее огорчило его настроение. В ее планы не входило портить ему жизнь. — Возможно, ты избавишься от меня даже раньше, чем ты думаешь. Сегодня, когда моя машина не заводилась, у меня возникло искушение купить билет на самолет до Бостона. — Твои родители были бы только рады. Кстати, ее сестра тоже; все хотели, чтобы она вернулась домой. Но она отказывалась. Ганноверский дом требовал постоянных забот, и у нее еще не появился тот, в равной степени преданный ее делу, кто был бы готов взвалить на себя ответственность за ее детище. После того, что сделал Джаспер, она, похоже, застряла здесь надолго. Амарок налил себе еще вина. — Ага, ты уедешь, а мы останемся здесь с твоим творением: сотни психопатов всего в нескольких милях от всего, что нам дорого. — Этих психопатов нужно же где-то держать. — Но только не здесь. — Считается, что случаи психопатии участились. Согласно статистике, этим расстройством страдают четыре процента населения — это один из двадцати пяти! С такими цифрами, большинство из нас рискуют столкнуться с психопатом как минимум раз в нашей жизни. — Наличие в Хиллтопе Ганноверского дома гарантирует местным жителям такую встречу. — И все же это шаг в правильном направлении. Знание — сила. Психопаты составляют лишь двадцать процентов заключенных в наших тюрьмах, но они совершают более половины всех жестоких преступлений. И их очень трудно обнаружить. Так что это не только моя проблема. — У нас в Хиллтопе за десять лет не было ни одного убийства. — Учитывая меры безопасности в Ганноверском доме, жителям города ничего не грозит. Он нахмурился, но не ответил. — Ладно, не будем спорить. Давай лучше поговорим о чем-то другом. — Ну хорошо. Предлагай тему. — Сейчас предложу. — И это?.. — Как поживает твой отец? В эти дни его отец жил в Анкоридже, где он и его новая жена занимались экспортом морепродуктов. — Прекрасно. Лучше не бывает. — А мать? Амарок пожал плечами. — Она все еще в Сиэтле? — Думаю, да. — Ты точно не знаешь? — Я с ней не разговаривал. Его мать ушла от отца, когда ему самому было всего два года, и забрала с собой в Сиэтл его брата-близнеца. Хотя Эвелин понимала, почему ему может казаться, будто мать забрала с собой брата-любимчика, а его бросила, по его словам, его беспокоило в первую очередь не это, а тот факт что он рос, не зная собственного брата, тем более брата-близнеца, и впервые услышал его голос по телефону лишь в восемнадцать лет, когда Джейсон ему позвонил. — Когда ты в последний раз разговаривал с ней? — Она позвонила пару месяцев назад. — Из Сиэтла?