— Не знаю, я не взял трубку. — И ты ей не перезвонил? — Я был занят. — Ты хочешь сказать, что ты ее не простил. — Дело не в этом. Она ненавидела Аляску. Ей было здесь плохо. Мне понятно, что заставило ее уехать. Все имеют право на поиски счастья и все такое прочее. Я даже могу понять, почему она считает, что с ее стороны было справедливо взять с собой только одного сына и оставить другого. Но она уехала двадцать семь лет назад. И между нами не было никаких контактов, пока не позвонил Джейсон. Я плохо ее знаю, поэтому разговор обычно не клеится. — Он зевнул, посмотрел на часы и встал. — Уже поздно. Нам пора спать. Если буран стихнет, завтра будет адски тяжелый день. По тому, как Амарок отвечал на вопросы о матери, Эвелин поняла: ему не хотелось говорить о ней. — Это из-за снега? — Да, и из-за разрушений, которые он может оставить. — А если он не стихнет? — она почти надеялась, что так и будет. Хотя она сказала и ему, что ей не нужны серьезные отношения, ее по-прежнему тянуло к нему. Вряд ли бы она сильно расстроилась, если бы провела здесь с ним еще денек. — В таком случае придется все отложить до того, пока он не стихнет. Она допила вино. — Спасибо, что приютил меня. Он протянул ей руку, и она позволила ему поднять ее на ноги. — Вы очень накладный гость, но ничего, как-нибудь справлюсь. К тому же вы обеспечили обед. — По тому, как блеснули его зубы, она поняла, что он улыбается, но тень не дала рассмотреть выражение его лица. Он шагнул было прочь, она сжала его пальцы в своих. Он на миг замер, как будто ее реакция удивила его. Впрочем, она удивила и ее тоже. Она ведь дала понять, что не намерена заводить с ним роман. Он посмотрел на их переплетенные пальцы и жестом, полным эротики, большим пальцем описал круг на ее ладони. — Ты понимаешь, что подаешь мне противоречивые сигналы? — Понимаю, — ответила она, но пальцев не разжала. Хотя раньше она всячески давала понять, что не намерена делить с ним постель, внезапно ей безумно захотелось оказаться в его объятьях. Амарок несколько секунд смотрел ей в глаза. Затем наклонил голову и прижал губы к ее губам. Она чувствовала, что он осторожен, как будто он не надеялся, что она позволит целовать себя со всей страстью. Но в одном не было сомнений: она чувствовала то, что на ее месте чувствовала бы любая другая женщина, которую целует мужчина, который ей нравится. Никакого страха. Никакого желания вырваться из его объятий. Лишь приятное головокружение, а его губы пьянили вдвое сильнее, чем вино. Может, это потому, что она сама пьяна? Впрочем, какая разница. Будь что будет. Его губы касались ее губ легко и нежно. Она же поймала себя на том, что ей этого мало, что она жаждет чего-то более сильного. Однако, похоже, Амарок держал себя на очень коротком поводке. — Мне так приятно, — прошептала она. В ответ на ее комплимент он осмелел. Его язык проник к ней в рот и нащупал ее язык, как будто не испробовав его на вкус, он не мог оторваться от ее губ. Но затем все же оторвался, отпустил ее и отступил назад. — Ты слишком много выпила. Тебе пора спать. * * * Эвелин разбудил какой-то звук. Сначала она подумала, что это погода. Снежная буря не утихала. За окном завывал ветер, его порывы низко гнули деревья, отчего ветки громко стучали о стены дома. Лежа в теплой постели в запасной спальне Амарока, в которой пахло примерно так же, как на чердаке ее тетушки Дот, потому что здесь никто не жил, Эвелин сонно открыла глаза, затем перевернулась на другой бок и снова задремала. Но затем она услышала поскуливание пса и чей-то негромкий голос и поняла: это Амарок вместе с Макитой собрался выйти на улицу. Она с трудом представляла себе, чего стоит сделать такую простую вещь здесь, на Аляске, но из-за волков и медведей Макита не мог выйти погулять один — тем более ночью. Судя по звукам в коридоре, Амарок одевался, чтобы на пять минут вывести пса сделать свои дела на улицу. Держать собаку — всегда ответственность и самопожертвование. Держать ее здесь — вдвойне. Эвелин с содроганием представила, как сержант выходит на холод. Что касалось пса, похоже, давали о себе знать последствия поедания человеческой пищи. Но затем ее мысли вернулись к их совместному вечеру, к тому, как ей было приятно в обществе Амарока. Ей давно уже не было так хорошо… с тех пор как она была вместе с ним прошлым летом. Амарок был… Она даже не знала, как его описать. Хозяин своей судьбы. Уверенный в себе. Легкий в общении. Спокойный до такой степени, какая ей даже не снилась. Время, проведенное с ним рядом, помогло затянуться зияющей ране в ее душе — с которой, как казалось Эвелин, ей жить до конца ее дней. Амарок показал ей, как это здорово — избавиться от старой боли. А потом был его поцелуй и несколько секунд неуверенности, когда их контакт мог перерасти в нечто большее. Она все еще ощущала вкус ее губ. Ощущала их прикосновения, настойчивые и вместе с тем нежные. Эти мгновения возбуждали. Возбуждали так, что одно воспоминание о них пробуждало в ней аппетит. К тому моменту, когда он вернулся в дом, Эвелин лежала на спине, широко открыв глаза, и смотрела в потолок. Алкоголь уже выветрился, а вот желание, пробудившееся в ней, пока они грелись у камина, никуда не делось, Эвелин поймала себя на том, что, отдохнув и согревшись, она еще острее ощущала присутствие Амарока и никакая фальшивая эйфория не заглушит ее желание. Ее тело было готово принять его. При одной только мысли, что его кожа будет касаться ее кожи, она начинала чувствовать между ног биение пульса. Но как насчет ее сознания? Пережитая ею эмоциональная травма была куда сильнее и долговечнее травмы физической. Эвелин отнюдь не была уверена, что ей хватит доверия, которое подразумевает физическая близость. После Джаспера она даже не пыталась это сделать. Тогда почему она должна делать это сейчас. После того, что она сказала Амароку, что повторения прошлого августа не будет? Или все дело в его готовности холодной, снежной ночью впустить ее к себе в дом, когда она не могла попасть к себе домой. Или к тому, как он оборвал поцелуй, хотя мог бы целовать ее и дальше. Он признался, что хочет ее. Но она его оттолкнула. Как он поступит, если она сейчас спустится к нему? Не станет рисковать и тоже отвергнет ее? Или же все же рискнет и…? Но даже если он пустит ее в свою постель, вряд ли секс с ним чудодейственным образом излечит ее душу. Она не тешила себя иллюзиями на сей счет. И все же это был бы крошечный шаг вперед, как когда-то, много лет назад, ей советовал ее психотерапевт. Хватил ли ей сил на столь смелый шаг? Что будет, если она инициирует контакт, но не сможет довести его до конца? Ведь в этом случае она разрушит тот небольшой прогресс, которого сегодня вечером достигла их дружба. Возможно, ей стоит удовлетвориться их единственным поцелуем. Подождать, посмотреть. Вдруг со временем между ними возникнут более глубокие, более близкие отношения. Она вот уже двадцать лет как не была с мужчиной. Она привыкла быть начеку, никого не подпускать к себе. В прошлом году Амарок пытался, но получил отпор. Эвелин вспомнила про свой костюм, висевший в его шкафу. Утром, при свете дня, когда она вернется к своему обычному «я» и своей работе, старые страхи, возможно, вновь напомнят о себе с прежней силой. И тогда то, что могло случиться, не случится уже никогда. Амарок зашел в туалет. Раздался звук смываемой в унитазе воды, затем в коридоре под его ногами скрипнули половицы. Он снова направлялся к себе в спальню. Останься она сейчас в своей постели, упустит момент. 4 У каждого свои вкусы. Я, например, люблю трупы. Анри Бло, парижский некрофил Стоило ей прикоснуться к его голой спине, как он мгновенно напрягся, как будто ждал этого прикосновения. Эвелин не сомневалась: он слышал ее шаги, да и скрип открываемой двери тоже выдал ее с головой. При этом он, похоже, не знал, как ему отреагировать на этот ее небольшой ночной визит. — Тебе тепло? — спросил он не поворачиваясь. — Да. — Тогда почему у тебя холодные пальцы? Она опустила руку. Вдруг ему неприятно ее прикосновение? — Наверно, потому что я нервничаю. Она не предполагала, что разговор получится таким неловким. Тем более после того, что было у них прошлым летом, и сегодняшнего поцелуя. Увы, без помощи алкоголя у них вряд ли получится загладить урон, который она нанесла их отношениям. Ей было так страшно, что он отвергнет ее, — пусть даже лишь с той целью, чтобы она тоже попробовала горькую пилюлю, которой угостила его, — что ей не давал покоя вопрос, зачем она вообще покинула свою постель. Подобная смелость совершенно не в ее духе! Ведь если честно, она его почти не знала и в свое время предпочла положить конец любой близости между ними прежде, чем та началась. И все же она не могла заставить свои ноги вернуть ее в ее спальню. Она хотела его. Хотела независимо от того, было ей неловко или нет, был ли он слишком для нее молод или нет, осмелится она или нет посмотреть ему в глаза. Наконец он повернул к ней. В темном коридоре он был почти не виден, однако по голосу она смогла определить, где он и куда повернуто его лицо. — Я не хотел будить тебя, — сказал он. Как же ей на это ответить? Она понятия не имела. Интересно, он знает, чего она хочет? Неужели не догадался? Конечно догадался! Что означало, что ему это неинтересно, иначе он бы уже как-то намекнул ей. — Я должна понимать это как «нет»? Ей было слышно, как он вздохнул в темноте, затем потер бороду. — По идее да, — ответил он. — Это потому, что ты на меня обижен? — Это потому, что в моей жизни не было никого, кто прошел бы через то, через что прошла ты. Не хочу делать тебе больно, не хочу будить в тебе воспоминания или делать что-то такое, что заставит тебя снова замкнуться в себе. Не хочу оказаться в твоих глазах в одной компании с тем ублюдком, который сделал тебе больно.