Ли Бёндо уставился на нее, склонив голову набок. — У вас ведь была еще одна мать — не такая, как та, что обижала вас? — не отставала она. — Это… — начал он, похоже, все-таки проявляя желание говорить об этой своей второй матери, в отличие от убийств, о которых предпочитал помалкивать. — Это наверняка не более чем сон. Сон настолько чудесный… что от этого все гораздо страшней. Тревога в его глазах сменилась тоской. Тон его тоже изменился. Он бродил по просторам собственного воображения? Или вспоминал какие-то далекие дни? Сонгён очень хотелось выяснить, была ли эта его «меховая» обезьянья мать кем-то существовавшим в действительности. — А она… была похожа на меня? — осторожно спросила она. Взгляд Ли Бёндо утвердился на ее лице. Покопавшись в памяти, он заговорил: — Может, и да… это было так давно, что я не могу доверять собственной памяти. Хотя, наверное, это просто мое воображение так приукрасило мои воспоминания, — произнес он. Хорошие воспоминания имеют свойство искажаться в лучшую сторону — как раз потому, что они хорошие, и со временем приобретают все более розовый оттенок. Как и воспоминания о первой любви, эта мать в его памяти тоже могла оказаться изрядно приукрашенной. Лицо Ли Бёндо смягчилось, пока он предавался воспоминаниям, но вдруг напряглось, и он надтреснутым голосом проговорил: — Это был мой единственный шанс… Единственный шанс… а я все испортил! По какой-то причине он злился на самого себя. — В чем был этот шанс, господин Ли? — попробовала уточнить Сонгён. — Я… Я его упустил. Все испортил. Я, и только я, — практически прошептал он, повесив голову. Но тут же поднял на Сонгён горящие глаза и с надеждой в голосе спросил: — Вы дадите мне еще один шанс? Дадите? Сонгён не поняла, о чем он говорит, но, тронутая отчаянием в его глазах, молча кивнула. Его лицо, только что перекошенное от гнева, разгладилось, и Ли Бёндо облегченно выдохнул. Невольное согласие Сонгён явно даровало ему душевный покой. — Вам когда-нибудь доводилось убивать кошек? — вдруг неожиданно для себя спросила Сонгён. Она не планировала задавать такой вопрос. Помнила, конечно, про любимую кошку его матери и про то, как он ее к этой кошке ревновал; просто его история перемешалась у нее в голове с тем, как Хаён с другими детьми обидели кошку, и вопрос вырвался просто помимо воли. На миг он изумленно уставился на нее, а потом принялся хихикать. — Ну что, догадались наконец? Все женщины — как кошки. Убегают, едва к ним потянешься… и появляются опять, когда ты думаешь, что они удрали с концами. Все женщины, которых я убивал… были такими. Ластились ко мне, а потом расцарапывали меня в кровь и тут же сматывались. Вот почему я пел им ту песенку. Некоторые даже подпевали, не зная, что она означает, — проговорил Ли Бёндо, продолжая отрывисто хихикать. Он едва мог сосредоточиться на том, что говорила Сонгён, постоянно погружаясь в свои собственные мысли. То, о чем он рассказывал, много чего пробудило у нее в голове. История про тот день, когда он убил свою мать, и история про женщин, которых он убивал, полностью согласовались между собой. Похоже, что ему хотелось убить этих женщин, потому что он видел в них свою мать. Насколько Сонгён было известно, этих женщин не объединяли какие-то общие физические черты. Не напоминали ли они ему ее в психологическом, эмоциональном смысле? Ли Бёндо все время тревожно озирался по сторонам, не способный спокойно усидеть на месте; под конец поднялся, заявив, что устал. Когда охранник выводил его за дверь, Сонгён не стала сообщать ему, что это была их последняя встреча. Даже если она придет к нему опять, он вряд ли расскажет, кем были его остальные жертвы, совершил ли он еще какие-то убийства. Сонгён не понимала, почему он хранит молчание относительно других жертв, но Ли Бёндо явно хотелось похоронить эту тайну навек. И хотя выкопать ее из могилы ей было не под силу, на этот раз она очень многое про него узнала. Всего этого более чем хватит, чтобы директор Хан остался доволен отчетом. Со смешанными чувствами Сонгён оглядела импровизированную переговорную. В самый первый день она здесь едва не задыхалась, чувствовала себя скованной и зажатой. Однако со временем, с каждой новой встречей, понемногу сознавала, что ограниченное пространство помогает ей сосредоточиться. Собрав сумку и уже поднявшись на ноги, Сонгён вдруг заметила оставшееся на столе яблоко. Подобрала его и, секунду посмотрев на него, осторожно надкусила. Свежий яблочный вкус расплылся во рту. Положив надкушенное яблоко обратно на стол — может, Ли Бёндо когда-нибудь его доест, — она вышла из комнаты. Часть IV 24 Утром Джесон улетал в Вашингтон. Накануне вечером Сонгён рассказала ему про Хаён. Предложение проверить дочь у психотерапевта и при необходимости провести курс сеансов изрядно его разозлило. — Ей что, действительно это надо? Она ходит в школу, нормально ко всему приспосабливается, — в сердцах бросил он. — Ты и впрямь думаешь, что она нормально приспосабливается? — А ты считаешь, что у нее какие-то проблемы? С самого появления Хаён у них в доме Сонгён поняла, что дочь у Джесона — слабое место. Тот маялся чувством вины за то, что не был хорошим отцом, пока они с Хаён жили по отдельности. И это не давало ему посмотреть на проблему незашоренным взглядом. Сонгён рассказала ему, что случилось в школе, и передала слова Хиджу. — Понимаешь ведь, что тут что-то неладно? — спросила она. Он ничего на это не сказал. — То, с чем успела столкнуться Хаён, отличается от нормального опыта любого обычного ребенка. Сначала самоубийство матери, потом пожар… Было бы странно, если б это на ней никак не отразилось. — Я просто думал, что со временем она обо всем этом забудет и все будет хорошо. — Это тебе просто хочется так думать! — Но она же нормально себя ведет, разве не так? — спросил он, не думая уступать. — Только на поверхности. И это еще сильней меня беспокоит. Внутри она может быть вся изранена и одинока, и просто не может сказать, насколько ей больно. Джесон промолчал. Ему всякий раз становилось неуютно, когда она заводила разговор о проблемах Хаён. Мало бывая дома и не имея возможности лично заботиться о дочери, он никак не желал признать существование у той каких-либо проблем. А может, думал, что сам во всем виноват. Сонгён говорила как можно мягче, больше намеками, чтобы это не выглядело так, будто она порицает его. — Эта встреча с психотерапевтом будет чем-то вроде диспансеризации, когда тебя осматривают опытные врачи-диагносты. Если будут выявлены хотя бы малейшие симптомы каких-то неполадок, можно будет предотвратить что-то куда более серьезное. Ты же врач, должен понять. Она прошла через то, с чем не справиться в одиночку. Кто знает, какие раны это у нее оставило? Разве ты можешь сказать, что всё с ней в порядке, только потому, что обычным глазом этих ран не видишь? Если они обнаружатся, нужно будет поскорей их вылечить, чтобы не запустить окончательно, — продолжала Сонгён, и он наконец сдался. Кивнул, соглашаясь с тем, что Хаён требуется помощь психотерапевта, хотя это явно его не обрадовало. Сонгён с облегчением вздохнула. Хорошо, что он согласился — в противном случае наверняка пришлось бы действовать более агрессивно, чтобы заставить его признать наличие проблемы. Правда, Джесон попросил ее обязательно дождаться, пока он не вернется из поездки, сказав, что лучше он сам сообщит эту новость Хаён. Сонгён не стала спорить. В конце концов, если дочь услышит это от отца, то воспримет более спокойно. Он долго не мог распрощаться с дочерью. По нескольку раз повторял, как той следует себя вести. Неумеренно раздавал обещания сходить с ней в луна-парк, на пляж и так далее, когда вернется домой, поскольку приближались летние каникулы. Казалось, просто пытался хоть как-то компенсировать недостаток внимания к ней. Зато Хаён будто и дела не было, что он уезжает. Видимо, решив, что десятков уже сделанных обещаний недостаточно, Джесон добавил, что купит ей даже еще более здоровенного плюшевого медведя, чем прежний, и наконец отбыл. Едва он вышел за дверь, как Хаён поднялась к себе собираться в школу. Джесон планировал вернуться домой только через десять дней. Все это время Сонгён решила максимально сосредоточиться на Хаён. Как они проведут эти дни, во многом определит их будущие взаимоотношения. Обняв ее в тот день после встречи с учительницей, Сонгён теперь пользовалась каждым случаем еще раз обнять ее, выразить свою привязанность к ней не только на словах. После того дня они заметно сблизились — Сонгён казалось, что как раз из-за этого физического контакта, взаимного обмена теплом. Хаён пулей слетела с лестницы, бросив на бегу, что сегодня задержится. Подбежала к передней двери и уже обувалась, когда Сонгён окликнула ее — та быстро подбежала к ней и обхватила за талию. Коротко обняв, поспешно выскочила за дверь. Оставшись дома одна, Сонгён распахнула настежь переднюю и заднюю двери дома и приступила к уборке. В этот самый момент зазвонил ее мобильник. Номер был незнакомый. Ответив, она услышала приятный низкий голос и сразу узнала сержанта Ю. Сонгён одновременно и обрадовалась, и удивилась, когда он ни с того ни с сего позвонил. Потом в голове промелькнула мысль, что, наверное, дело о поджоге раскрыто. Однако, вопреки ее ожиданиям, тот попросил о встрече, сказав, что ему нужно кое-что ей сообщить. Сонгён ответила, что готова встретиться с ним в управлении Столичной полиции, и отключилась. По спине пробежал холодок плохого предчувствия. * * * В управление полиции Сеула, расположенное неподалеку от ворот Кана´мун[21], Сонгён приехала сразу после обеда, около двух часов дня. Вышла из метро на станции «Канамун» и прошла по бульвару за центром сценических искусств «Седжон». Палящее полуденное солнце плавило асфальт. Сонгён старательно выискивала даже малейшие клочки тени, отбрасываемой зданиями и деревьями на бульваре. Добравшись до управления, подошла к информационной стойке и сообщила по внутреннему телефону, что уже на месте, после чего ее впустили, выдав временный пропуск. Сразу за проходной она увидела сержанта Ю, который выходил из лифта. Тот поспешил ей навстречу, поздоровался. — Спасибо, что не сочли за труд приехать в такую даль в такую жару, — добавил он. — Нет проблем, — отозвалась Сонгён. Оба направились к составленным группой диванчикам в вестибюле. Пока она устраивалась, сержант Ю выудил из кармана несколько монет и двинулся к торговому автомату. — Что желаете? — спросил он.