* * * — Почему это тебе ни с того ни с сего вдруг понадобилось это знать? — ответил Джесон вдруг напрягшимся голосом, когда она спросила его, что произошло между его бывшей женой и Хаён. Залпом допил остатки кофе, который налил себе из стоящего в ординаторской автомата, и неистово раздавил бумажный стаканчик в кулаке. Появление Сонгён в больнице без звонка его явно озадачило, но когда она объявила, что хочет поговорить с ним про Хаён, Джесон охотно уделил ей некоторое время. Он только что закончил прием и сказал, что можно было бы сходить пообедать вместе. Ему, похоже, тоже хотелось поговорить о дочери. Однако его настроение сразу изменилось, едва она завела речь о его бывшей жене. Сонгён смутно знала, что между ним и ею что-то произошло, и это, похоже, глубоко ранило как его, так и Хаён. — По-моему, ты и так уже все поняла из того, что я тебе уже рассказывал, — буркнул он. — Чтобы я могла понять, что сейчас чувствует Хаён, мне нужно знать, какие взаимоотношения у нее были с матерью и что между ними произошло, — не отставала Сонгён. Отвернувшись к окну, несколько секунд он молча разглядывал небо. А потом наконец начал рассказывать, слегка охрипшим голосом, про то, как у них все происходило: — Она вечно жаждала большего… Когда я давал ей одну вещь, ей хотелось две; когда получала две, требовала три, требовала десять… Желала, чтобы я всегда был под боком. Ее не волновало ничего, кроме меня, и она хотела, чтобы и меня тоже не волновало ничего, кроме нее. Просто с ума сходила, если мое внимание было сосредоточено не на ней. Это была не любовь, это была одержимость! Я чувствовал себя так, будто меня душат. Чем сильней она цеплялась за меня, тем дальше мне хотелось убежать. После развода я подумал, что наконец-то свободен, но все стало только хуже… Когда они начали отдаляться друг от друга, его бывшая стала использовать ребенка, чтобы держать его поближе к себе, тогда как его самого она интересовала все меньше и меньше. Она поняла, что если речь идет о Хаён, то он моментально ответит, в то время как прочие звонки и эсэмэски напрочь игнорирует. И стала постоянно сообщать Джесону, что Хаён заболела или поранилась, потому что знала, что он обязательно откликнется. — Ты… ты когда-нибудь слышала про ДСМ? Сонгён кивнула. Этот термин уже приходил ей на ум, когда она услышала историю Хаён. — Поначалу это не приходило мне в голову. А когда я осознал, что Хаён слишком уж часто ранится или попадает в больницу, то задал ей этот вопрос. Она не знала, почему так получается. Естественно, не знала — ну как она могла даже просто представить, что ее мать намеренно причиняет ей вред? Но со временем Хаён и впрямь начала это смутно подозревать, когда частенько вдруг плохо чувствовала себя, съев что-нибудь, что дала ей мать, или попадая во всякие происшествия, когда та была рядом, — продолжал Джесон. ДСМ расшифровывается как «делегированный синдром Мюнхгаузена» — расстройство, при котором кто-то обижает или ранит своего ребенка или домашнее животное, только чтобы привлечь к себе внимание. Мать Хаён подвергала собственного ребенка опасности, чтобы добиться внимания бывшего мужа. Сонгён проявляла интерес к этому вопросу, еще когда только изучала психологию, и до сих пор хранила кое-какие материалы по этой теме. Собственно синдром Мюнхгаузена — это психическое расстройство, при котором люди симулируют какое-то заболевание ради привлечения внимания. Лгут, будто чем-то больны, чтобы получить сочувствие и заботу, а когда внимание иссякает, якобы заболевают чем-то другим. — Так было и в тот день, когда погибла твоя жена? — спросила Сонгён. — Думаю, что да. Я сказал ей, что не приеду, даже когда она сказала мне, что Хаён получила травму. Меня уже так это достало… Она, должно быть, впала в глубокое отчаяние, осознав, что использовать Хаён теперь уже без толку. По его словам, в тот же день, когда его бывшая жена покончила с собой, Хаён сломала ногу. Из того, что говорила Хаён — что она боится свою мать, которая регулярно является ей во сне, — Сонгён поняла, что девочке по-прежнему приходится тяжело из-за этих воспоминаний. Все жертвы ДСМ помещаются на лечение теми, кого они любят и на кого полностью полагаются. Хаён, по всей видимости, так и не сумела понять, какая из двух сторон ее матери была настоящей. — После смерти ее матери я всего пару раз заезжал проведать Хаён, — сказал Джесон. Бабушка с дедушкой Хаён со стороны матери, присматривавшие за ней, окончательно отбили у него охоту ее навещать. Они решили, что лучше уж им самим воспитывать ее, чем отправлять в новую семью, когда он женился вторично. Тогда, еще только начиная новую жизнь с новой женой, он счел их доводы вполне разумными. Но каково при этом пришлось самой Хаён? Она уже и так испытала сильный шок после смерти матери — это решение взрослых могло оказаться для нее еще одним ударом. Похоже, она решила, что отец просто бросил ее на произвол судьбы — некоторое время она даже отказывалась с ним видеться. Сонгён хотелось заметить, что выбор Джесона был довольно эгоистичным, но она не смогла высказать это вслух. Нечего и говорить — она ведь и сама была частью причины, по которой он принял такое решение. Если бы в дом бабушки и дедушки Хаён не пришла беда, жизнь Сонгён так и не пересеклась бы с жизнью ребенка. За рулем по дороге из больницы Сонгён не переставала думать о Хаён и ее матери. Девочка потеряла маму в десятилетнем возрасте. И хотя та обижала и ранила ее, мать — безусловная фигура для любого ребенка. Могла ли она уже знать это в свои десять лет? Могла ли хоть как-то понимать взрослого человека, который приносит в жертву собственное дитя, потому что жаждет чьей-то любви и внимания? Хаён скучала по матери, которая именно так и поступала. Впала в ярость, визжа, как резаная, когда едва уловимый запах матери удалили с плюшевой игрушки. Сонгён вздохнула, припомнив этого медведя. Вновь осознала, как своевольно себя повела. Даже и не подумала подождать, пока Хаён вернется из школы, чтобы ее спросить. И дело не только в плюшевом медведе — она еще и украсила комнату Хаён, купила ей одежду, основываясь на своих собственных вкусах и суждениях. Сама выбрала занавески и одеяло, даже не зная, какую расцветку предпочитает Хаён. Вообще-то она все-таки несколько раз интересовалась мнением девочки при покупке одежды, но принимала решения, даже не выслушав ее ответы. Оглядываясь назад на несколько последних дней, она видела, что кормила, одевала и укладывала девочку спать так, как хотелось ей самой, а не ребенку. Сонгён осознала, что не оставила ей никакой свободы выбора. Припомнились слова Хиджу, что точно так же, как она наблюдает за девочкой, та тоже наблюдает за ней, оценивает ее. Сонгён не хотелось даже просто представить, как она может выглядеть в глазах Хаён, какой та ее видит. Бессердечной и безразличной? Жесткой и бесцеремонной? Ей нужно признаться хотя бы самой себе, что она не готова воспитывать ребенка. Сонгён вновь и вновь корила себя. Было грустно при мысли, что она успела очень сильно обидеть девочку, которую и без того немало обижали. Сердце, переполненное сожалением, налилось тяжестью. Нельзя, чтобы все так и шло тем же чередом. Нужно попросить Хиджу помочь ей отыскать путь к ребенку. И надо сделать все, чтобы Хаён забыла про раны, нанесенные ей матерью. Это не случится в один день. Это потребует ежедневных усилий, мало-помалу. В машине по дороге домой, полностью погруженная в мысли о девочке, Сонгён вдруг поймала себя на том, что смотрит прямо на дорожный указатель, показывающий дорогу к новой школе Хаён. Это было почти что знаком свыше. Повинуясь какому-то непонятному побуждению, она решительно повернула руль и покатила к школе. 18 Глянув на часы, Сонгён поняла, что уроки скоро закончатся, и решила немного подождать. Наконец прозвенел звонок, и вскоре на школьный двор с гомоном высыпала гурьба ребятишек. Один за другим они выбегали за ворота. Сонгён, которая сидела в машине, вышла, чтобы случайно не пропустить Хаён. Глядя на выскальзывающих в переулок детей, она во все глаза высматривала ее. Но зря волновалась — через несколько минут та появилась в поле зрения. Девчонка примерно того же возраста что-то без умолку ей рассказывала, а Хаён тихо шла рядом и только слушала. — Хаён! — окликнула ее Сонгён, помахав рукой. Та подняла голову, огляделась и наконец заметила ее. Глаза ее удивленно распахнулись. Сонгён поспешила к ней. — А это кто? Подружка? — спросила Сонгён. — Мы сидим за одной партой. Меня зовут Чёй Каюн, — ответила вторая девочка. — О, рада познакомиться! Итак, вы, девчонки, сидите вместе… У Хаён тут пока не так много друзей, так что помоги ей еще с кем-нибудь подружиться, — сказала Сонгён. — Конечно! Все мои друзья — теперь друзья Хаён. Это ваша машина? Ого, круто! Хотя Каюн продолжала болтать без умолку, Хаён хранила молчание, не обращая внимания на Сонгён. Та быстро забрала у нее школьный ранец. — Ты, должно быть, проголодалась. Можем, заскочим куда-нибудь перекусить? Не хочешь к нам присоединиться? — произнесла она, поворачиваясь к Каюн. — Ой, правда? — обрадовалась та. — Иди лучше домой, — буркнула ей Хаён. — Но… — Я сейчас тоже просто домой. Хорошо? Каюн недоуменно уставилась на Хаён, которая вдруг столь резко рявкнула на нее, и повернулась, взглянув на Сонгён. — Ой, прости… Похоже, Хаён хочет поскорей попасть домой. Обязательно угощу тебя в следующий раз, Каюн. А сейчас, увы, до свидания, — сказала Сонгён. — Ладно, до свидания. Пока, Хаён! — откликнулась Каюн и направилась к дороге. Славная девчушка, подумала Сонгён. С такими светлыми и жизнерадостными детишками и остальные чувствуют себя так же. Она почувствовала облегчение при мысли, что у Хаён такая соседка по парте. Сделав вид, будто ничего не произошло, Сонгён похлопала Хаён по плечу. — Ну что, тогда поехали? Та ничего не сказала в ответ. Сонгён направилась было к машине, но Хаён не двинулась с места. Сонгён обернулась к ней, а Хаён, крепко сжав губы, шагнула к ней и протянула руку. — Отдайте мне мой ранец, — потребовала она. — Давай поедем домой вместе. — Нет. Я хочу пойти пешком. — Хаён, ну пожалуйста! Даже не глядя на Сонгён, Хаён ухватилась за ранец. Почти сдавшись, но продолжая удерживать его, Сонгён произнесла: — Прежде чем я отдам тебе ранец, мне нужно тебе кое-что сказать. Хаён ничего не ответила, и Сонгён продолжила: — Прости за вчерашнее. Это я во всем виновата. Мне надо было сначала спросить у тебя, но я сделала так, как мне самой больше нравится. Прости. Я не знала, как важен для тебя этот медведь. Хаён не произнесла ни слова. — И прости, что я разозлилась на тебя и шлепнула тебя по щеке. Это больше никогда не повторится, — добавила Сонгён. Хаён по-прежнему не смотрела на нее, но Сонгён чувствовала, что она прислушивается к ее словам. Сонгён наклонилась и заглянула Хаён в глаза. — Я ничего не знаю. Вокруг меня одни взрослые, и я понятия не имею, как подружиться с такой маленькой девочкой, как ты, — произнесла она, добавив, когда Хаён ничего не ответила: — А я хочу подружиться с тобой… Научишь меня как?