Часть 22 из 44 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Как и ожидалось, Джесон очень на нее рассердился. Вскоре вошел в кабинет, встал и долго стоял так, глядя в окно и не произнося ни слова. Потом подвинул стул и сел напротив нее.
— Может, объяснишь, что тут произошло? — поинтересовался он более спокойным голосом, чем она ожидала.
Подобное ледяное спокойствие, однако, заставило Сонгён еще больше занервничать. Джесон относился к тем людям, которые чем больше злятся, тем тише разговаривают.
— Произошло… Да, я была неправа, что ее ударила. Я, наверное, в тот момент совсем вышла из себя. Я… я просто не вынесла, что она так орет и ругается на меня, — произнесла она.
— Почему она орала и ругалась на тебя?
— Не пойму, с чего она так взбесилась.
— Должна же быть какая-то причина.
— Это всего лишь ее плюшевый медведь. Я увидела, какой он грязный. И все, что я сделала, это его постирала.
— И всё?
— И ничего больше. Она стала искать этого медведя, как только вернулась домой из школы, так что я сказала ей, что он постиран, и… Она отнесла его наверх, все еще мокрого, и просто разорвала на куски.
Сонгён опять прошиб озноб, когда она представила себе, как Хаён разрывает обожаемого медведя на части. Откуда такая ярость? При виде лица девочки, когда она тыкала в него ножницами, с ненавистью сверля ее взглядом, у Сонгён едва не остановилось сердце. Ей сейчас не хотелось в этом признаваться, но, если честно, она жутко испугалась. Испугалась ребенка. Этот страх и заставил ее шлепнуть Хаён по щеке.
Джесон все равно не поймет. Как сказать ему, что она испугалась его собственной дочери?
Что-то надо делать. Надо срочно принимать какие-то меры, подумала она.
15
После того как отец вышел из комнаты, Хаён обмякла и рухнула на пол.
Если б он вовремя не появился, могло произойти что-то ужасное. Глядя на ножницы на полу, Хаён припомнила лицо Сонгён. Ведь и в самом деле едва ее не пырнула! Все это никак не укладывалось в голове. Хотя как Сонгён посмела трогать чужие вещи? Подумав о ней, Хаён опять разозлилась.
Она принялась хватать и тут же отшвыривать все, что попадалось ей под руку, громко визжа. Потом ей пришло в голову, что если она будет продолжать в этом духе, может опять объявиться отец. Не хотелось, чтобы он опять капал на мозг. Придется вести себя потише.
В ее самый первый день в этом доме он подхватил ее на руки и прошептал на ухо:
— Если хочешь жить тут со мной, придется тебе ее слушаться.
Из-за этих его слов она все безропотно сносила, как бы ей тут много чего не нравилось. Не стала жаловаться, даже когда Сонгён выбрала какие-то унылые старомодные шмотки. Девочки в ее возрасте не носят такой детсадовский отстой! Словно играя в куклы, Сонгён потащила ее по магазинам, заставила мерить то одно, то другое, когда только ей самой все это и нравилось. Хаён проголодалась, у нее болели ноги, но она все это сносила, поскольку так велел отец.
И теперь это розовое одеялко на кровати! Едва она вернулась домой и узрела его, ее чуть не стошнило. Пришлось промолчать, поскольку Сонгён маячила поблизости, но становилось просто жутко при мысли, что отныне придется спать под розовым одеялком. И вдобавок эти занавесочки, в розово-желто-зеленую клеточку… Едва она вошла в комнату, как ну прямо в животе закрутило от этой идиотской расцветки! Розовый — это цвет, который она ненавидит больше всего на свете. Но она не стала жаловаться по этому поводу.
Вела себя тише воды, ниже травы, потому что так велел папа, но взрослые никогда к тебе не прислушиваются. Просто заставляют тебя делать то, чего от тебя хотят. Если пытаешься выразить свое мнение, быстренько тебя затыкают, называют наглой и своевольной. Еще живя с собственными родителями, Хаён быстро поняла, что лучше всего вообще помалкивать в тряпочку. И сейчас все мало чем отличалось от житья с ее маманей. Та даже не позволяла называть себя мамой.
Даже когда Хаён как-то сломала руку и попала в больницу, мать не позволяла ей отвечать ни на какие вопросы отца или доктора. Стоило только открыть рот, как мать тяжело наваливалась ей на сломанную руку, которую якобы придерживала. Так сильно прижимала, что глаза у Хаён наполнялись слезами, и она тут же прикусывала язык. И мать начинала отвечать за нее. Вспоминать про мать было очень безрадостно. Хаён быстро помотала головой, чтобы выбросить оттуда все мысли о ней.
Да, ей не нравилось в этом доме, но все-таки здесь было в сто раз лучше, чем у бабушки в Ынам-дон.
С того самого момента, когда она утром открывала глаза, до самого вечера, когда укладывалась спать, бабушка постоянно пилила ее без всякой нужды, даже когда Хаён уже спала. Когда Хаён входила в дом в носках, ругалась, что она не отряхнула с них пыль; когда входила просто босиком, устраивала целое представление из-за оставленных на деревянном полу следов. Выговаривала за то, что ест слишком быстро, а потом за то, что долго рассусоливает над тарелкой.
Бабушку, судя по всему, абсолютно все в ней не устраивало — она постоянно таскалась за ней по пятам, шлепала ее и за что-нибудь бранила. Однажды Хаён решилась и, всхлипывая, попросила бабушку отправить ее жить к папе. Та лишь фыркнула на нее. Пригрозила палкой и велела больше никогда не говорить таких вещей, потому что ему вообще плевать на Хаён, потому что теперь у него новая жена.
Хаён уже некоторое время знала, что бабушка все врет. Папа очень хотел жить с ней. Но бабушка не отпускала ее, поскольку они с дедушкой жили на те деньги, которые он им давал каждый месяц за хлопоты с Хаён — услышав однажды, как они ссорятся, Хаён наконец выяснила, почему бабушка не отпускает ее к отцу, пусть даже и терпеть ее не может.
Из-за всего этого Хаён становилось все сложней и сложней поговорить с папой, даже по телефону. Она волновалась, что больше никогда его не увидит. Если б не пожар, бабушка по-прежнему шлепала бы ее по попе и пилила.
…Самое лучшее в этом новом доме — это что в нем тихо. Когда она лежала в своей комнате совсем одна, то не слышала ни звука. Этого жуткого розового тоже не видно, если закрыть глаза. Сонгён постоянно торчит дома, но она редко выходит из кабинета. В результате у Хаён была бездна времени, чтобы все обдумать без посторонних.
Как и велел папа, придется слушаться эту Сонгён, чтобы жить с ним в одном доме. Он слишком уж многим ей обязан, делает все, что она ни предложит, без единого слова. Хаён злилась оттого, что, похоже, он иногда больше верил словам Сонгён, чем ей, но решила не обращать на это внимания.
Чем дальше, тем все меньше она видела в нем от того папы, которого знала, но это не страшно. Ее мечта осуществилась, она живет с ним в одном доме. Вот почему она без лишних слов делала все, что велит ей Сонгён. Даже смирилась с этой розовой расцветочкой.
И ей было бы вообще плевать на Сонгён, на что угодно плевать, если б та не стала лапать плюшевого медведя.
Когда Хаён вернулась из школы, вошла в свою комнату и обнаружила, что оставленный на кровати медведь куда-то девался, то просто не поверила собственным глазам. Обыскала всю комнату, но нигде его не было. Поняла, что Сонгён рылась в ее вещах в ее отсутствие. Сообразив, что это Сонгён и забрала плюшевого медведя, лихорадочно ссыпалась вниз по лестнице. Боялась, что та его просто выбросила. К ее большому облегчению, медведь остался в доме.
Но сейчас не время сидеть и распускать нюни. Вытерев кулачком слезы с лица, Хаён принялась собирать оставшиеся от медведя обрывки ткани и ватной набивки, раскиданные по полу. В углу одежного шкафа заметила пластиковый пакет, в котором недавно лежало одеяло. Подобрала его, смела в него все клочки, обрывки и раскрошившийся пенопласт. Вытащила остатки ваты из живота у медведя, но того, что она искала, там не оказалось.
«Это точно должно быть там!» — в отчаянии подумала она.
Еще раз размяла в пальцах мягкую набивку, чувствуя все бо́льшую и бо́льшую тревогу. Не дай бог это потерять! Это ведь подарок от папы и единственная вещь, оставшаяся в память о маме.
Залезла в раскромсанную башку медведя и вывернула ее наизнанку. И, наконец, вот оно!
Хаён испустила вздох облегчения. Затолкала оставшийся мусор в пластиковый пакет, отставила его в сторонку. Заперла дверь, присела на кровать и посмотрела на то, что держала в руке. Маленькая коричневая бутылочка тускло блеснула в солнечном свете.
Хаён решила хорошенько ее спрятать — так, чтобы никто и пальцем до нее не дотронулся. Очень не хотелось, чтобы она вообще хоть кому-нибудь попала в руки. Огляделась по сторонам, и по лицу ее расползлась довольная улыбка.
Вот оно — место, в которое никто и не подумает сунуть свой нос…
16
Ночи опять становились все длиннее. Кошмары, которые Ли Бёндо вроде бы давным-давно изгнал из головы, вернулись опять.
Не надо было просить Сонгён принести яблоко! Не надо было нюхать его! Не надо было пробовать его! Стоило ему это сделать, как все стремительно понеслось под откос.
Едва он взял у нее яблоко и надкусил, как жажда, которую он долго держал под спудом, вновь моментально обуяла его. И как раз из-за этого яблока его так потрясла беседа с Сонгён. Попав ему в рот, оно словно распространилось по всему телу, вернув одно за другим воспоминания более чем десятилетней давности. Воспоминания о тех краях, куда ему уже больше никогда не вернуться — воспоминания, которые он вроде бы надежно запечатал, которые сглодал до костей в своих снах.
Лежа с закрытыми глазами на холодном деревянном полу камеры, Ли Бёндо вновь ощущал леденящую прохладу яблочного погреба.
Яблоки, некогда заполняющие сотни ящиков, за зиму в основном были проданы, а с первыми оттепелями оставшиеся уже начали подгнивать, испуская сладковатый душок. Солнце пекло все жарче, так что женщина и девочки тщательно отобрали испорченные яблоки, а он покидал их в ящик и выбросил в реку позади сада.
Глядя, как яблоки уплывают вниз по реке или застревают возле берега, он тогда подумал: «Я теперь сам как испорченное яблоко». Никто еще ничего не заметил, но при звуках знакомой материнской песенки его разум стал мало-помалу подгнивать. Он задремал было, поеживаясь от смутной тревоги, но вдруг рывком проснулся, заслышав шум раскачивающихся на ветру ветвей.
«Осматривай их повнимательней. Всего одно гнилое яблоко может испортить все остальные в ящике».
Женщина отбраковывала даже те яблоки, которые выглядели нормально. Сам он ничего такого не видел, но ее было не обмануть. И как раз именно она первой заметила, что он уже не такой, как прежде.
«Что с тобой? Что-то случилось?»
Вел он себя точно так же, как и раньше, но она все равно заметила в нем перемены. Вроде не замыкался в себе, не страдал отсутствием аппетита, но она ощутила холодок в его сердце. Он не смог ничего сказать в ответ. Просто помотал головой, показывая, что ничего ровным счетом не случилось, но она улыбнулась, пытаясь скрыть жалость в глазах.
«Если надо, ты всегда можешь поговорить со мной».
Ему хотелось вытряхнуть это из себя. Хотелось выбить эту гнильцу из головы и жить так, будто и впрямь ничего не случилось, как он ей и сказал. Но дудки. Воспоминания о матери, которые уже распространились по всему телу, заразили его кровь, плоть и кости. Подумав, что быстро загнивает сам, он тоже бросился в текущую мимо воду вслед за яблоками.
Тот день запомнился Ли Бёндо пронизывающим до костей холодом, от которого надо было избавиться. Он ничем не отличался от порченых яблок, выброшенных в реку. Если б он остался, то лишь отравлял бы вонью гнили и зла тот воздух, которым дышали женщина и девочки.
Потому он так и не вернулся к ним.
* * *
…В тот день, когда Ли Бёндо хоронил свою мать, он думал о доме с садом. Вспоминал ту огромную, крепкую яблоню, яблоки с которой всегда ел. На ней наверняка еще оставались сочные плоды, способные утолить его жажду. Но в конце концов лишь помотал головой. Увлекаемый течением, он уже не мог повернуть назад. Окончательно оставив то место позади, уже не мог вернуться. И поэтому полностью выкинул сказочные годы в том яблочном саду из головы.
Если б он не встретился с Сонгён, то пошел бы на виселицу со всеми этими воспоминаниями, надежно запертыми на замок.
В тюрьме Ли Бёндо заполнял медленно тянущиеся часы, вновь проигрывая у себя в голове многочисленные убийства, которые совершил. Было еще больше десятка случаев, о которых он полиции не рассказывал — те, что продолжал держать надежно упрятанными в памяти и о которых тайком вспоминал. Это, конечно, не сладкие пахучие яблоки, но ничего и не стояло у него на пути. Он думал, что это неплохо — ожидать смерти подобным образом.
Пока не повстречался с Сонгён.
book-ads2