Захожу я, значит, такая вся из себя будничная, в бар. Бармен поднимает руку вверх, разговоры тут же смолкают, Воронов разворачивается на барном стуле, сияя улыбкой, слышатся шепотки и тихие смешки. — Какого… — бормочу себе под нос, оглядывая замерших присутствующих быстрым взглядом. Миша с деловым видом делает знак бармену, тот приседает, выныривая со старым магнитофоном, бахая его на барную стойку. Воронов подготавливает указательный палец правой руки, дунув на него, как на ствол только что стрелявшего пистолета, нажимает кнопку и я слышу до боли знакомые первые аккорды, начиная пунцово краснеть. — Солнце осветило горизонт, утро оборвало мой сладкий сон… — затянул Воронов, подпевая, и все тут же подхватили: — Я проснулся, я был поражён, ощутил годам урон… Начали подниматься по своих мест, оставляя кружки, сжимая меня в плотное кольцо довольных лиц, горланя недружным хором куплеты, но с поразительным единодушием громыхая припев. В этот день родили меня на свет В этот день с иголочки я одет В этот день теплом вашим я согрет Мне сегодня тридцать лет! В этот день скажу юности: "Привет!" В этот день я в зрелость возьму билет В этот день и водка не во вред Мне сегодня тридцать лет! Сектор Газа , «30 лет» С иголочки, правда, были одеты все, кроме меня. Идеально выглаженные рубашки, брюки, у каждого в руках по букету. Я сгорала со стыда пока они пели, мои щёки пылали на торжественном вручении цветов, я не знала, куда мне деться, но испытывала такой острый прилив счастья, такой эмоциональный подъём, что не променяла бы этот бар в те минуты ни на что другое. — Даже не думай! — рявкнул Воронов, когда поздравить подошёл Матвей, склонившись для дежурного поцелуя в щёку. — Да все же! — воскликнул он возмущённо, развернувшись, так и не успев прильнуть губами к моему лицу. — Все, кроме тебя, — ответил Миша ехидно. — Свали нахер. Потеснил его плечом и подошёл последним, без цветов, заполонивших всю барную стойку. — Ты за это ответишь… — протянула угрожающе. — С удовольствием, — хмыкнул самодовольно. Рывком притянул к себе, положив одну руку на мой затылок, а вторую — на спину, сделал подсечку под ноги, «роняя» и тут же целуя. Под свисты и аплодисменты. — Стервец, — засмеялась смущённо, когда он вернул моему телу вертикальное положение. — А теперь ты у меня попляшешь, — выдал свою лучшую улыбку, сделал знак бармену и началась дискотека девяностых, которая, вопреки здравому смыслу, пришлась по вкусу всем. Свет приглушили, под потолком оказался диско-шар, которого совершенно точно там никогда не было, замигали стробоскопы, взрослые мужики всех возрастов нацепили бутофорские очки кислотных цветов, блестящие парики и прочую нелепую атрибутику, и резвились, как дети. — Сколько ты в них влил? — спросила, когда мы устроились за столиком подальше от начавшейся вакханалии. — Влил, — фыркнул Воронов. — Я положил на бар банковскую карту и она сделала всё за меня. — Халява… — протянула мечтательно, смакуя каждую букву. — А имениннице положено? — Конечно! — возмутился, тут же поднимаясь. — Момент! Вернулся через минуту с двумя полулитровыми кружками в одной руке и двумя рюмками в другой. — Сейчас ты узнаешь страшную тайну, — сказал заговорщицки и подмигнул. — За тебя! Чокнулись, я подготовилась ощутить давно забытый вкус водки, набрала жидкость из рюмки в рот и так и осталась сидеть, раздув щёки, как хомяк. — Манюх, глотай, — хохотнул Миша игриво. Я проглотила самую обычную воду, взяла кружку по его примеру и отхлебнула из неё. Грушевый лимонад. — И помни золотое правило, — поднял вверх указательный палец и прикрыл глаза, важничая. — Не пали, — хохотнула тихо и покачала головой. — Ты не алкоголик, ты жулик! — Да тихо ты! — шикнул громко и воровато осмотрелся, сказав по слогам: — Ри-ел-тор. Повтори. — Дуралей, — фыркнула весело, улыбаясь так широко, что, будь я на приёме у стоматолога, не понадобился бы даже ретрактор, чтобы подлечить восьмёрку. — К вам уже можно присоединиться? — появился возле столика Матвей. — Конечно, — скривился Миша и пересел на стул рядом со мной, освободив ему тот, что был напротив. — Руки на виду! — И ноги на ширине плеч, — хмыкнул Матвей, устраиваясь и говоря уже серьёзно, с облегчением: — Мы его взяли, Маш. 8.2 Матвей сделал несколько глотков из своей кружки и блаженно прикрыл глаза. — Ну же, не томи! — сказала я со стоном, капризно надув губы. — А ты такое в свой адрес слышал? — самодовольно ухмыльнулся Матвей, весело посмотрев на Мишу. — Ты точно хочешь в нос, — изумился Миша. — Не, — отмахнулся Матвей беспечно и поднял вверх руку. К столику тут же подошёл Сергей и невесть откуда взявшийся Андрей. — Привет, — улыбнулся бывший муж, — с днём рождения. Обошёл стол, поцеловал в щёку и пододвинул для себя стул от соседнего стола, сев с торца, по правую руку от меня. Воронов поиграл желваками, бросил теперь уже ненаигранный недовольный взгляд на Матвея, тот в ответ слабо пожал плечами и повисло неловкое молчание. — Я ненадолго, — сказал Андрей, почувствовав себя лишним, — любопытно послушать. — Ага! — воодушевился Матвей и громко хлопнул в ладоши. — Приступим. Ваш Елисеев закончил подписывать бумажки, вручил нашей соседушке пухлый конверт нала и срулил, оставив её в приподнятом настроении, которое мы с Серёгой поспешили испортить. Сунули ей корочки под нос, тётка тут же заёрзала, уже тогда стало понятно, что дело в шляпе. — Не знаю, — хмыкнул Серёга, — мне лично стало понятно, когда она попыталась удрать. — Серьёзно? — скривился бывший муж и осуждающе покачал головой. — В общем, беседу перенесли из приятной для неё обстановки в приятную нам, — продолжил Матвей с усмешкой, — и дамочка запела, как соловей. Правда, очень много фальшивила. — Я не я и хата не моя? — хмыкнула я, а Матвей повёл плечом: — Стандарт. Она наивно полагала, что единственный, кто мог опровергнуть её слова, скончался, но тип, которого мы взяли, один на дно не захотел, да и сама она пару раз серьёзно прокололась. — Давай по порядку, мы так никогда к сути не перейдём, — перебил его Миша хмуро, а Андрей хмыкнул, глядя в стол. Я поморщилась, Матвею и Серёже стало неловко, вновь повисло молчание, которое прервал Воронов: