— Не видно ж ничего, — бурчу недовольно, отворачиваясь, — с забора нужного ракурса не получится, а если вход где-то есть, то сто процентов замаскирован. Увидеть можно только сверху. — Ладно, ты права, — слабо морщится, садится и начинает закатывать рукава. — Завещание я оставил, себя не вини и всё такое. — Эй-эй, сдурел?! — округляю глаза, хватая его за локоть. — Я полезу. — Что ты там про воротник говорила? — уточняет едко. — В багажнике есть верёвка, — говорю серьёзно, хоть и даётся это с трудом. Угораздило же ляпнуть, теперь вспоминать будет, пока один из нас в ящик не сыграет. — И тебя я не удержу, если что. Смотрит, хмурится, размышляет. — Нет, — бросает резко и опять высовывается в окно. — Ну, значит, никто не полезет, — бубню, обхватывая его обеими руками. — А говорила — не друзья, — хмыкает самодовольно. — Да ты жить без меня не можешь, Манюх. — Если ты себе башку размозжишь об отмостку, дом ещё в цене упадёт, — отвечаю язвительно. — Плюс следствие, тягомотина вся эта, с бывшим объясняться… короче, одни проблемы. — Да-да, причина именно в этом, — продолжает умиляться и садится поближе, забыв о своём намерении погеройствовать. — Миш, тащи верёвку, — вздыхаю, глядя на него с немым укором. — Не, Манюх, иди-к ты лесом со своими фантазиями, — отвечает просто. — У меня пуританские взгляды и всякого рода извращения я не приемлю. — Ладно, — сдаюсь, невежливо пихая его в бок. — Подвинься, хоть высунусь. — Вот так могу подстраховать… — отвечает загадочным тоном и пристраивает руки чуть ниже талии. — Так я готов страховать очень долго. Смотреть замучаешься. — Анонс впечатляет, — отвечаю со смешком, — жаль, что, как правило, чем больше разговоров… — Ой, вот не надо делать выводов, пока не попробовала, ага? — ворчит недовольно. Отвлёкся, отлично. — Кажется, я вижу границу на газоне, — говорю с воодушевлением. — Реально? Где? — он пытается просунуться в окно, я поворачиваю голову и хмурюсь: — Тут я, вообще-то. — Слышь, постовой, — хмыкает с улыбкой и похлопывает меня по бедру. — Бампер сдвинь, я ж должен знать где носом землю рыть. — Ну так я покажу, — говорю с удивлением. — А, типа, сгоняй посмотри? — искренне возмущается Воронов. — А я, что ли, бегать буду? — всё недоумение мира в моих широко распахнутых глазах. — Манюх, чё т тенденция какая-то нездоровая… — слабо качает головой с недовольным выражением. — Я только лапы приложил, через одежду, попрошу заметить, и даже не туда, куда они просились. Какого хрена ты раскомандовалась? — Ну, как тебе сказать… — тяну задумчиво, — рано или поздно я её сниму. Мы оба это знаем. Но, пока этого не произошло… — А там, глядишь, я и привыкну, — строит рожицу и ползёт к люку. — Как тебе вид? — Потрясающе, — отвечаю честно, — и я в окно смотрю, если что. — Да не звезди, — фыркает весело и разворачивается лицом, начиная спускаться. Ловя мой откровенный взгляд. Ни черта я не увидела, на самом-то деле, а очень хотелось. Задираю юбку. Лезу в окно. Крыша под углом, градусов двадцать, если не меньше, так что вылезла я ловко, не особенно утруждая себя размышлениями о том, каким макаром буду возвращаться. Села поудобнее, с неудовольствием отметив, что начинает накрапывать дождь, и дёрнулась, когда Воронов заорал: — Ёп твою мать, Новикова! Урою! Ты поняла?! Поняла меня?! — Да поняла, поняла… — ответила тихо и махнула на него рукой, разглядывая участок. Забавно, девичьей фамилией назвал, хотя я не меняла обратно после развода. Занятный парень этот Мишка… выходит, справки обо мне наводил… какие ещё у него козыри в рукаве? Воронов быстро ходит по участку, держась за голову, которую периодически вскидывает, проверяя, на месте ли я, а я всё высматриваю. Вид — отменный, должна заметить. У соседей бассейн с горками, кучеряво живут… качели ещё, на них смотреть особенно завидно: маленькие, детские… собака по участку носится, взбудораженная криками Воронова. Странно, что не лает. — Уснула там?! — рявкает снизу и я начинаю рассматривать территорию под домом. И вижу! Вижу участок на газоне квадратной формы, слабо выделяющийся на общем фоне, ближе к забору. Из окна мы бы его точно не обнаружили. — Стой! — говорю громко и он останавливается. Рукой указываю направление, он начинает вышагивать, а я жду. — Стой! — говорю, когда он оказывается рядом. — Шаг влево! Ещё! Тут! Наклоняется, вырывает клок травы вместе с землёй, швыряет рядом и бегом приспускается обратно. Ну, и я… вообще, надо было подождать. Черепица грязная, от дождя стала склизкой, и хоть отползла я всего на метр от края, в юбке не так комфортно, как, скажем, могло бы быть в брюках. Но, не МЧС же вызывать? На смех поднимут… У края осторожно разворачиваюсь, садясь боком, скручиваясь в талии. Свешиваю ноги, вцепляясь руками в чешуйчатое покрытие, отлично при этом осознавая шаткость своего положения. Начинаю сползать вниз и слышу неприятный треск, понимая, что одной рукой сорвала пластину черепицы. Правая нога чувствует опору, но что толку, когда срывается вторая рука, а тело начинает заваливаться назад? Вдыхаю и задерживаю дыхание, сердце как будто перестаёт биться заранее, быстрее мозга осознав последствия моего самодурства, но крепкие руки успевают перехватить меня за талию, вцепляясь с такой силой, что трещат рёбра, давя на переполненные кислородом лёгкие. Воронов втаскивает меня через окно, валится вместе со мной на пол, но тут же садится. Задирает мою юбку на неприличную высоту и с силой припечатывает ладонь к моему оголённому заду. — Ай! — вскрикиваю от боли. — Дура! — рявкает, одёргивая юбку нервным движением. За плечи поднимает, усаживает, обхватывает обеими руками и крепко прижимает к себе, продолжая бормотать: — Твою мать, дура-то какая, оказывается… и я идиот, мог бы и догадаться что ты пакость задумала, поплыл от твоих намёков и всё ради чего?.. — Ты мне синяк оставил, — говорю капризно, неловко тянусь рукой к больному месту. — С переломанными костями, конечно, лучше, — отвечает едко. — Дура! — Ты говорил, — бурчу недовольно. — Пусти. — Обязательно. Когда отпустит. Сердечко долбит, несчастное, микроинсульт схватил. Это ты молодуха, моё-то на семь лет дольше старается. — Старпёр, — фыркаю ему в плечо. — А ты — дура, — отвечает беззлобно и спрашивает ласково: — Где болит? — Где бил — там и болит, — язвлю, пытаясь отстраниться и, хотя бы, сесть поудобнее. — Ща пожалею… — скользит одной рукой вниз, начиная оглаживать. — Маш, не делай так больше. Ну, что за дурость? Жить надоело? — Не бухти, а? — вздыхаю тихо. — Пойдём, посмотрим лучше что там, пока совсем не стемнело. — Очень надеюсь, что на твоей сочной заднице красуется синяк в форме моей пятерни, — ворчит Миша, отпуская меня. — А говорил — не извращенец… — парирую, театрально вздохнув. — Вот и верь мужчинам после этого. — Ведёшь себя как дитя малое — получать будешь тоже как дитя, — отвечает сурово мне в спину. Ну, точнее… в синяк. Спускаюсь, обуваюсь, смотрю на свои грязные руки, юбку, блузку. — Что такое, чистюля? — хмыкает сверху. — Давай-давай, язви, — ухмыляюсь, глядя, как он спускается. — Вот сейчас сниму с себя всё грязное, ну, ты понял, чтоб застирать. — Ну, хоть так спасибо скажешь, — ведёт плечом, вставая рядом.