— Это даже не остроумно, — отмахиваюсь с ленцой, но всё равно тупо улыбаюсь. Да, шутка идиотская. Да, сам он — настоящий придурок. Да, я влюбляюсь и ровным счётом ничего не могу с этим поделать. Крошечные сушки в кармане! Откуда они там вообще взялись, это нечестно… я была слишком голодна, он застал меня врасплох! — О чём замечталась, Манюх? — спрашивает весело. — Вспоминаю, как раскрошила одну сушку во второй карман твоего дорогущего пиджака. — Не гони, — хмыкает самодовольно, — если бы ты запустила в него свою ручку, непременно бы заинтересовалась тем, что там лежит. — Там только крошки, — заявляю уверенно, внутренне сгорая от любопытства. — А ты хороша… — тянет задумчиво и лезет в карман пиджака, который пристроил на своих ногах, а потом выдаёт довольно: — Не, всё на месте. — Что там? — выпаливаю, бегло оборачиваясь. — Так я тебе и сказал! — фыркает злорадно. — Тебе столько, пять?! — возмущаюсь, резко перестаиваясь. — Трижды два, — отвечает странно и серьёзно. — Шесть. — Эту шутку я не поняла… — А потому что это и не шутка… — продолжает говорить загадками и тут же переводит тему: — Так, ладненько. Обедаем, забираем распечатки и торопимся в наше гнёздышко. Аж зудит всё как хочется поскорее окунуться в атмосферу томящего ожидания. — А это как понимать? — совершенно перестаю поспевать за его мыслью. — А я не говорил? — уточняет невзначай. — Мы с ночёвкой, — собираюсь возмутиться, но он сбивает с мысли, поиграв пальцем с одним из крошечных сердечек на моём браслете: — Миленько. Оставшуюся дорогу рулю на автопилоте, погрузившись во мрак воспоминаний. Больница, первый выкидыш. Слёзы градом, я не была готова к такой жестокости судьбы, но врачи уверяли, что подобное случается довольно часто, что всё будет хорошо. Нужно лишь выждать, дать организму восстановиться, попробовать снова. При выписке, на стойке медсестёр, мне пожелали удачи и подарили первое сердечко, серебряного цвета, простецкое, но значащее слишком много. Странно, но именно оно помогло смириться с утратой. В первый раз. Во второй я испытала дикую обиду, но взяла его, прицепив на браслет, на котором, как я думала, навсегда останется лишь одно. В третий накрыло волной отчаяния. Что, если будут ещё? Я не выдержу, просто не смогу. Смогла, выдержала, с раздражением взяла сердечко и сказала себе — это последнее. И пришла ещё, со злобой внутри, с обидой, с обвинениями в пустоту. Надо было остановиться… мама отговаривала, ругала, умоляла, убеждая, утверждая, что это не мой мужчина, что мы биологически не подходим друг другу, мой организм не принимает его. Но я не послушала и повесила последнее, шестое, после которого приняла самое тяжёлое решение в своей жизни — перевязать маточные трубы и сохранить себе жизнь, потому что точно знала — не остановлюсь, не смогу. Буду испытывать судьбу снова и снова, надеясь до последнего вдоха. И ни разу после этого не сняла браслет с руки, в какой-то момент перестав его замечать, слившись с ним. — Манюх, чё скисла? — преувеличено бодрый голос Воронова кажется издевательским. — Представила, сколько времени с тобой придётся провести, пока разбираемся, — отвечаю язвительно, высматривая место на парковке. — Боишься, что долго не сможешь противостоять моему обаянию? — хмыкает на столько самодовольно, что хочется ему врезать. В основном потому, что он прав. — Боюсь, в доме станет на одну смерть больше ещё до продажи… — тяну певуче, ловко паркуясь в узком пространстве и блокируя двери с его стороны. Мелочь, а приятно. Разворачиваюсь, чтобы он видел мою искреннюю улыбку относительно его положения, выхожу и смотрю, как он корячится в салоне, перемещаясь на водительское место. — Проверяешь возможности моего тела? — спрашивает озорно, захлопывая дверцу и нажимая на мой палец, лежащий на кнопке на брелке. — Готов продемонстрировать в более интимной обстановке… Разворачиваюсь и капитулирую в ресторан, краснея от собственных мыслей, настырно лезущих в голову. 4.2 Степан уже сидит за столиком и лениво жуёт стейк, запивая шампанским из высокого бокала. — Однако, — бурчу в сторону, практически не шевеля губами. — Аристократ, — слабо хрюкает Воронов и немного ускоряется, подходя к столику на пару шагов раньше меня. — Стёп, печень тебе привет передавала. — Чья, твоя? — хмыкает, поднимаясь и протягивая ему руку. — Мария, рад встрече. Берёт мою руку в свою, переворачивает тыльной стороной и целует, продолжая смотреть в глаза. — Взаимно, — жеманничаю, давя рвотный рефлекс. Воронов заказывает глаза за его спиной и складывает пистолет из пальцев, приставляя к своему виску и имитируя выстрел. Отвожу взгляд от обоих, пытаясь не улыбаться. Должно быть, выглядела смущённой, потому что, когда села и вновь посмотрела на Степана, на его лице играла довольная ухмылка. — Маша, Вы могли бы попросить меня лично, — говорит Суриков, пододвигая ко мне папку, — исключив лишних посредников. Так это я, выходит, об одолжении попросила? Миленько. — Он всё равно был мне должен, — отмахиваюсь, наступая под столом Воронову на ботинок. — Простите мне мою назойливость… — продолжает Степан, — но, разве это на столько необходимо? Прослеживать всех владельцев дома с момента постройки. — А в этой папочке все владельцы? — на моём лице появляется блуждающая улыбка. — Росреестр функционирует лишь с 2008 года. — Обижаете, Маша, — хвастливо вскидывает подбородок Степан. — Я нашёл всех. Впрочем, это было несложно, дом долгое время принадлежал лишь двум гражданам, прежде чем пошёл по рукам. Так к чему это? — Вы правы, необходимости нет, — слабо киваю, прикрыв глаза. — Но я люблю делать всё основательно, оставшись со своим клиентом взаимно удовлетворёнными результатом. Ну прям по школе Воронова пошла, сверля Степана взглядом. Но ответ пришёлся ему по душе. — Не возражаете, если я поем? — спрашиваю, открывая меню. — Наелась сухомятки с голодухи, а хочется чего-то поизысканнее… — Разумеется, — хмыкает Суриков. «Ай!» — приходит сообщение от Воронова через полминуты. — Ай! — повторяет громко и обиженно, когда мы выходим из ресторана, оставив Степана заливаться шампанским. — Зато клиент доволен, — пожимаю плечами, даже не думая прятать ухмылку. — Харя у него треснет от таких удовольствий… — ворчит себе под нос. — Давно вы знакомы? Общение явно неформальное, — вспоминаю ремарку о печени. — С института. Мы с ним, можно сказать, школу жизни вместе прошли, — отвечает, останавливаясь у машины. Представляю, что там за обучение было… — Ты же не заставишь меня вновь проходить через это унижение, правда? «Через это — нет…». — Униженный, — фыркаю, садясь за руль. И повторяю уже при закрытых дверях: — Да что ты знаешь об унижениях… Прогреваю двигатель, выезжаю, останавливаюсь, но, чуть только он протягивает руку, плавно трогаюсь, продвигаясь на десяток сантиметров. Должна признать, выдержка у него что надо. Он вышел из себя лишь на пятый раз. Обошёл машину со свирепым лицом, открыл дверцу с моей стороны, пролез в салон и отстегнул меня. — Эй-эй… — запаниковала, когда он потащил меня из моей же машины, прихватив мобильный из подставки. — Эй-эй, — передразнил с ехидной моськой. Присел, перекинул через плечо, и, не давая опомниться, понёс к багажнику. — Сдурел?! — взвизгнула, когда он усадил меня в него.