— Здравствуй, Артём, ты узнаёшь меня? — Ещё бы, ты бомж и попрошайка с Курского вокзала, по кличке Однолапый. Вали отсюда, это наше место, а не то… — Артём, я Пётр, муж Виолетты, твоей сестры. Я её давно ищу. Ты знаешь что-нибудь о ней? На глазах Артёма появились слёзы, которые быстро скатывались по его заскорузлой щеке. — Петька, неужели это ты? А ведь Вилка говорила, что ты погиб в Афгане. Боже, ты ещё хуже, чем я, — искренне шептал Артём. От нахлынувшего волнения его всего затрясло. — Петенька, скорее купи вон в том ларёчке портвейна, а то мне очень плохо. Пётр пошарил по своим карманам, но, вспомнив, что отдал всё до копейки, тоже искренне произнёс: — У меня нет денег, я их все отдал. — Вот, возьми в кепке, что набросали. Только, пожалуйста, побыстрее, Петенька, мне плохо, мне очень плохо. — Может, «скорую»? — наивно произнёс Пётр. — Какую, на хрен, «скорую»? — заорал Артём. — Гони быстрее за портвейном, пока я не сдох. Петру ничего не оставалось, как быстро доехать до ларька и купить «лекарство». Артём тут же осушил полбутылки и немного успокоился. Его сразу перестало трясти. — Спасибо, Петруха! Лекарство помогло, и я тебе теперь многое расскажу. Артём тяжело вздохнул и присел на свой гармазон. — Виолетта долго проживала у беззубой Клавки со своей дочуркой, кажется, Мариночкой. Да, точно, Маринкой. Так вот, там она спуталась с Витькой-напёрсточником, и они вдвоём шелушили публику. А потом случилось страшное. Артём отхлебнул из бутылки и, вытаращив глаза, боязливо произнёс: — Там, у Клавки на квартире, они замочили какого-то крупного бандюгана и слиняли в неизвестном направлении, прихватив кучу денег. Подельники этого бандюги ищут их. И, не дай бог, найдут! Всё, Петруха, а больше я ничего не знаю про Вилку. Да и знать не хочу, ведь она и меня кинула, зараза. Бандюганы эти и меня трясли. Только что с меня взять? Пару раз по мордам дали и всё. Аллес капут. Немного посидев, Артём сделал ещё несколько глотков из бутылки. — А ну её к чёрту, мою сеструху, — икнув, произнёс Артём. — Ты лучше расскажи о себе, братан. Где такую крутую тачку купил? — Да, похоже, и от тебя ничего я не узнаю, — грустно промолвил Пётр. Он ощутил голод и навалившуюся усталость, пожалев, что не попил чайку у старушки. — Слушай, Артём, а что у тебя гармонь так визжит и скрипит, как несмазанная телега? — А потому что старая, а новую мне из консерватории не прислали, — осклабился Артём. — Вот. Я там у них на особом учёте стою. Они меня предупредили, что как брошу пить, сразу возьмут по классу фортепиано. — А ну-ка, композитор, дай мне её сюда. У тебя есть отвёртка или хотя бы нож? Ох, ты. Да у тебя и заплечный ремень отсутствует, как же ты её держишь? Ладно, куплю как-нибудь. — Да бог с ним, с ремнём. А вот отвёртка есть завсегда. И Артём, немного повозившись, извлёк из своих карманов замусоленную отвёртку, которая, по-видимому, выполняла много функций, начиная с ножа и кончая вилкой. Вскрыв панели старенькой гармошки, Пётр присвистнул. Перепускные клапаны держались на добром слове. Затянув и закрутив расхлябанные элементы двухрядки, Пётр протянул гармонь Артёму. — А ну, попробуй. Каким бы Артём не был пьяным, но когда дело касалось гармошки, он сразу преображался. Вот и в этот раз, взяв в руки музыкальный инструмент, он заиграл. Да так, что возле него собралась большая толпа зевающих пассажиров. По залу ожидания полились мелодии прекрасных вальсов, любимые мелодии из кинофильмов и особенно обожаемый Артёмкой полонез Огинского. У многих женщин на глазах блеснули слёзы. Привычным движением Артём сбросил с головы кепку, в которую медленным дождём полились помятые рубли, трёшки, пятерки и даже несколько десяток. Закончив игру, Артём хлопнул по плечу Петра и радостно произнёс: — Вот это по-стахановски мы поработали, Петруха. Это дело надо спрыснуть, ни разу столько не нагребал. И всё благодаря тебе. Так что иду за вином и закуской, а потом я познакомлю тебя с моими друзьями. Протрезвевший немного Артём уже подался исполнять своё заветное желание, но Пётр остановил его. — Подожди, Артём, займи мне на билет до Воронежа, я тебе потом обязательно верну, а то ты сейчас всё просадишь со своими корешами за каких-нибудь полчаса. — Нет проблем, Петруха, бери сколько пожелаешь. И счастливый гармонист протянул ему кепку с деньгами, как царь шубу со своего плеча, промолвив при этом: — А возвращать мне ничего не надо, ты эти деньги честно заработал. И вообще, оставайся жить с нами — будешь неплохо зарабатывать, наш народ добрый — подаёт хорошо. А с какими я тебя людьми познакомлю! О, раньше их имена звенели на всю страну. Ну, а потом… В общем, спились, как и я, и опустились дальше некуда, разве что под землю. У нас тут и дипломат, и знаменитый спортсмен, и известный художник. И даже киноактёр, который в детстве снимался во многих фильмах, ты его сразу узнаешь. И даже поп-расстрига есть. В общем, полный набор. Бывшая элита. Пётр с жалостью и сочувствием посмотрел на Артёма и подумал: «Прав был Максим Горький, когда написал свою бессмертную пьесу “На дне”. И, несмотря на то что с тех пор многое изменилось, долго ещё люди будут падать тысячами на это дно, как сорванные листья». После выпитой бутылки портвейна на Артёма нашло некое просветление, и он еще долгое время философствовал вперемешку с пьяным бредом. Затем вновь хлопнул Петра по плечу и весело произнёс: — Ну что, Петруха, остаёшься у нас? Убедил я тебя? — Нет, Артём, нет. Это не мой путь. Да и тебе не мешало бы с него свернуть, если уже не поздно. — Поздно, Петро, поздно, — грустно проговорил Артём. — В этой жизни я неудачник. Возможно, в другой найду себя. Осталось немного ждать. Петра закатили в помещение, примыкающее к общественному туалету, неофициально являющееся вотчиной вокзальных постояльцев из бродячего мира. И хотя Пётр испытывал жесточайший голод, он наотрез отказался от спонтанной пирушки. Потому что всепроникающий зловонный запах из общественного туалета вызывал раздражение и тошноту. Перед тем как покинуть «достойнейшее» общество, Пётр подозвал Артёма и попросил его сильно не напиваться, чтобы ранним утром помочь ему «усесться» в вагон и сложить коляску. Сам же Пётр на оставшиеся деньги от покупки билета купил в киоске пирожок с курицей и чай. Поезд до Воронежа отправлялся ранним утром, поэтому ночь пришлось коротать в переполненном зале ожидания, у выхода. В инвалидной коляске Пётр долгое время мыкался, но к середине ночи, скрючившись, всё же уснул. Мимо него шаркающей походкой прошла старушка. Затем она вернулась и положила в упавшую кепку несколько копеек, вытащив их из платяного узелочка, тем самым открыв счёт. А дальше пошло по нарастающей, и уже часа через два в кепке было много мелочи и несколько помятых рублей от сердобольных пассажиров, снующих туда-сюда. Пётр проснулся от того, что его куда-то катили. Спросонья он бегло осмотрелся и увидел возле себя двух здоровенных парней, которые, жуя резинку, небрежно толкали его коляску. — Ребята, в чём дело, куда вы меня катите? — На свежий воздух, в зале очень душно. — Спасибо, но у меня скоро поезд на Воронеж, — ещё не совсем проснувшись, проговорил Пётр. — Вот мы тебя и везём к поезду, — расхохотавшись, произнёс один из молодцев. — Только на Владивосток, подальше от Москвы. Извини, братан, других билетов нет. — А там сбросим в океан, — осклабился второй молодец. — Чтобы знал, как воровать чужие деньги. Пётр резко зажал правой рукой колесо, и коляска остановилась. — Вы что-то путаете, ничего и ни у кого я не крал, тем более деньги, — сурово произнёс Пётр. — А это что?! — в ярости прокричал верзила и поднёс к лицу Петра кепку с мелкими деньгами. — Ты под чьей крышей ходишь, архаровец? — Какой крышей? Сами вы архаровцы. Я честный человек и не побираюсь, хоть и инвалид. Милицию вызвать, что ли? — Чё ты сказал, козёл убогий? — выпятив вперёд нижнюю губу, произнёс здоровяк, державший кепку. Затем он натянул кепку на голову Петру и резко выбросил его из коляски. — Ах ты, сволочь инвалидная, ещё отнекиваешься, ну ничего, мы научим тебя уважать старших. И они вдвоём начали избивать Петра ногами, приговаривая: — Будешь знать, подлюга, как заходить на чужую территорию без спроса. Скотина, архаровцами нас назвал. Отведя душу, отморозки не успокоились. Они схватили инвалидную коляску и швырнули её на шпалы, под сдающие назад товарные вагоны. Коляску несколько метров протащило, а затем подмяло под вагон. При этом она со скрежетом переломилась. Избитый до полусмерти Пётр без сознания лежал в высокой траве среди многочисленных рельсовых схождений и развязок. Дежурный привокзального милицейского участка уже сдавал дежурство, когда в приёмное окошечко застучала пожилая женщина в железнодорожной форме. — Эй, ребятушки, там на пятнадцатом участке лежит человек. Непонятно, то ли избитый, то ли из вагона выпал. Он инвалид, без ног. — Всё понятно, тетя Шура, это местный бомж. Ладно, спасибо, разберёмся. — Ага, ага, ребятки, ну, я пошла. Вы уж поспешите, а то вот-вот ливень начнется. Жалко парня — какой-никакой, а человек. — Слушай, Вася, как меня достали эти бомжи со своими разборками, — в сердцах произнёс офицер, сдающий дежурство. — Завтра же напишу начальству докладную, чтобы разогнали эту шоблу. Ну, а ты уж будь любезен — займись им, а я пойду отсыпаться после дежурства. — Ага, как же, бегу и падаю, — со злобой бросил Вася, принимающий дежурство. — Может, мне его ещё на руках принести, как невинного младенца, и чаем напоить? Пусть очухается под дождичком, не октябрь месяц. Вот придёт сержант Пронькин, там посмотрим. — Василий, ты что ж, в самом деле, не организуешь его доставку в отделение для разбирательства и оказания помощи? — И не подумаю, пока не разрешу кучу дел, которые ты, кстати, перевалил мне со своего дежурства, Паша. — Ну и скотина же ты бесчувственная, Вася, — произнёс Паша и покинул отделение милиции, услышав в свой адрес оскорбления Васи. Артём, хоть и не надеялся сам на себя, всё же уговорил себя встать рано утром, памятуя о том, чтобы помочь Петру «усесться» в вагон. Продрав глаза после вечернего возлияния, он медленно шёл к выходу из зала ожидания, когда увидел двоих молодцев, катящих спящего Петра в неизвестном направлении. Крадучись, он всё время следовал за ними и был свидетелем жестокого избиения.