Употребив бобы и порцию выпивки, Преподобный вверил коня заботам буфетчика и решил пройтись. Но не добрался до двери, как конь громко пёрнул и оставил на полу дымящееся дерьмо. От вони защипало в глазах. Впрочем, различия с ночными отходами местных обитателей состояли лишь в количестве и степени свежести. — Можешь убрать или оставить, — предложил Преподобный. — Выбор за тобой. Снаружи дышалось чуть легче. Он посмотрел в сторону горы с зияющей пастью шахты и услышал за спиной шорох. В мгновение обернулся с 36-м наготове. — Ух ты, — воскликнула толстуха в клетчатой рубахе, широких ковбойских штанах и старым кольтом за поясом. — Лишние дырки мне ни к чему, своих хватает. Одна, даром что пускает струи, вечно норовит мне подгадить. Как случится оказия, любой здешний горняк лезет ее опробовать. И плевать им, что я толщиной с борова и нрав у меня вздорный. Такой уж родилась. — Не хули тело, коим наделил Господь. — Похоже, он был навеселе, когда эдак меня осчастливил. — Он не прочь порезвиться, — подтвердил Преподобный. — Ты бы, мистер, поглядывал по сторонам. Видала я в салуне, что ты натворил. — А я тебя не заметил. — Хватило ума не высовывать нос с койки. Как тебя заприметила, враз поняла, что ты тот еще затейник. Там, внутри, многие водили дружбу с парой жирных уродов и не прочь заполучить твои стволы и шляпу. А как фитильки промаслят в твоей дырке — глядишь и прихлопнут. Короче, надо тебе делать ноги. — Пусть попробуют. — Понятно, ты у нас Джим Дэнди, но их много, а ты один. — И с чего ты мне это рассказываешь? — Двое тех уродов были мои кузены. Преподобный нахмурился: — Извиняться не стану. Они бы меня убили. — Это как пить дать. Только горевать о них не стану, уж поверь. Не любила я их. Когда была маленькая, они меня трахали. Меня, собаку, коз, лошадей, маманю, даже, черт побери, моего старика. В общем, все, что видели. А тебе я талдычу, дружки их — те еще гады, почище клубка гремучников. Они будут мстить. — Вот это некстати, мне других дел хватает. — Ты вроде не горняк. — Нет. — С виду — проповедник. — Так и есть. — А по повадкам — нет. — Признаться, большинство проповедников мало смыслят в религии. На деле ты игрушка Всемогущего, который так же милостив и любезен, как разъяренный барсук. Когда уяснишь это, поймешь, как себя вести. Не жди сочувствия от безжалостных тварей и сам их не щади. Помогай лишь достойным. — А твой Иисус разве не велит прощать? — Он — да. Я — нет. Мой удел — искоренять зло. — Чего другого, а зла тут хватает. — Верно, только, кроме зла мирского, есть зло из земель неведомых. — В точку. — Толстуха указала пальцем на шахту. — Там что-то неладно. Так болтают, самой видеть не пришлось. — Позволь узнать, а ты зачем здесь? — Раньше готовила еду, на жизнь хватало. А как мясо, репу и разносолы подъели, все перешли на бобы, их любой сготовит. На что я теперь сдалась, кроме как для перепихона? Все только этим здесь и живут, желающих без меня хватает. В общем, собралась я уехать. — Считаю, неплохая мысль. — Да и в шахту я полезть не прочь. По мне, все это россказни и нет там ничего, кроме серебра. Нарочно выдумали страшилки, чтоб ночами работать. Раз собралась туда затемно, слышу из шахты звуки, а по кустам вокруг вроде кто-то шныряет. Ну, думаю, следят за мной, пора убираться. А будь у меня партнер, ловкий с оружием и не трус, чего не попытать счастья? Там многих поубивали, так что не приведи Господь, а другие пропали. В одиночку там делать нечего. — И как поубивали? — Головы отгрызли — вот как. Или разорвали в клочья. Точно пса натравили. — Что ж, леди, — сказал Преподобный, — в шахте кое-кто есть, да не те рудокопы, что ты вообразила. — Так ты собрался взглянуть? — Пожалуй. — А давай вместе, Преподобный? Я тебе пригожусь. Тут все хвосты поджали, твердят про мелкий народец, да брехня это. Там всего пара хитрожопых рудокопов решили отпугнуть других от серебра, а при них пес. Грязная уловка, Преподобный, в этом все дело. — Все возможно, — сказал Преподобный. — Слушай, тебе ночевать негде, так у меня найдется угол. Как говорится, все, что имею, но хоть за это не стыдно. Место, где схорониться. Там бобы есть и бобровое мясо, заплесневело слегка, да не беда, сготовим. И от тебя мне, кроме компании, ничего не нужно. Если что, ты мне прикроешь спину, а я — тебе, — глядишь, разживемся серебром. Преподобный протянул руку: — Что ж, леди, договорились. — Я не леди, но договор подписан, — ответила она, плюнув на ладонь. После, когда конь хорошенько подкрепился, они сели друг за другом и отправились вверх по горной дороге, петляющей между темных сосен. По пути Джебидайя размышлял, не слишком ли доверился толстухе, однако направлялся к своей цели. Как бы там ни было, он решил обследовать шахту и узнать, кто там притаился. — Если все, как ты говоришь, почему люди здесь остаются? — поинтересовался он. — Да полно таких, кто уехал. Которые остались, ждут, что расклад изменится, пока самим, значит, достанет духу пойти добывать серебро. Дни напролет об этом распинаются, а едва стемнеет, прячутся по норам, как кролики. Есть такие, кто наживается на горняках, им на серебро плевать. Прочие вроде меня слишком тупые, чтобы куда-то перебраться. И вдобавок — те, кто убивает, чтобы других держать в страхе, а самим по ночам работать в шахте. — Выпивка в твоей норе найдется? — Будет. Если без меня никто не поживился. Но там старина Бутч, пришлось бы сначала его пристрелить. — Бутч? — Да пес мой. Свирепый, будто волк с палкой в жопе. Меня, правда, слушается, разве что спину в ответ не почешет. — А как тебя величать? — Мамаша, благослови ее душу, перед тем как сбежать, нарекла меня Флауэр, с тех пор так и кличут. За то, что бросила, я на нее не в обиде. Папаша да и братья мои — просто дерьмо на подошве мира. Разве что капельку лучше моих дохлых кузенов. Коню пришлось постараться, чтобы доставить к месту двойную ношу. Конечный пункт маршрута был скрыт за деревьями — только наметанный глаз мог заметить ведущую туда узкую тропинку и пещеру в скале, занавешенную одеялом, что поверху крепилось веревками, а снизу — деревянными колышками. Послышался собачий лай. Такой пес, судя по голосу, мог и бычка сожрать. Когда они остановились, Флауэр спрыгнула с коня и предупредила: — Ты побудь тут, пока я наведаюсь к Бутчу. Меня долго не было, и он, похоже, на взводе. Надо чуток его понянчить. Как все будет готово, я позову. Иногда, чтобы он подобрел, приходится ему подрочить. — Ишь ты. — Ага, он это любит, — ухмыльнулась Флауэр. — Тогда закончи перед тем, как позвать, — сказал Преподобный. Как только Флауэр скрылась за пологом, пес перестал гавкать. Прошло не меньше минуты, прежде чем она позвала: — Заходи. Преподобный привязал коня за ветки кустарника и, держа руку поближе к револьверу, прошел внутрь. В просторной пещере пахло Флауэр, старой стряпней и псиной. Громадный черный зверь с испещренной шрамами мордой и одним ухом уставился на него, будто дуло двустволки. — Славный песик, — сказал Преподобный. — Разве что когда при мне, а так тот еще крендель. Черенок кайла разгрызет быстрее, чем мы краюху хлеба. И носится как угорелый. Ни капли жира, одни мышцы. — Сразу видно. — Пока бояться нечего. Он успокоился и знает, что тебе разрешили войти. — Так тебе пришлось?.. Ну, это… — А, нет. Он был в отличном расположении духа. Хочешь его погладить? — Что-то не хочется.