Я тихо посмеивалась вместе с Крэйгом над его сумасшедшими приключениями, стараясь не беспокоить рану, и в то же время думала об Аспене. Он не приходил. И в пять вечера я совсем огорчилась, поняв, что не стоит его ждать. Зря я тогда так отреагировала, он просто волнуется за меня. Он же мой друг. Друзья должны так себя вести. Ну где же он? – Эй, соня. Я удивленно открыла глаза, услышав рядом его голос. Аспен сидел на табурете в кожаной куртке и черном свитере. На шее – огромный красный шарф. Лицо бледное, только нос и щеки покраснели. В темных волосах все еще таяли белоснежные колючие снежинки. Середина октября – и пошел снег? – Ну, как ты? Я хотел раньше выбраться с работы, но нам такую машину прикатили, что я чуть с ума не сошел. – Он поджал губы, вглядываясь в мое лицо. – Думала, я не приду, да? Он поднялся, чтобы снять куртку и шарф, поэтому не заметил, как облегченно я вздохнула. Когда Аспен оставил свои вещи на вешалке, я уже была наготове и с трепещущим от волнения сердцем протягивала ему потрепанный тетрадный листок. – Вот. – Что это? – Аспен с любопытством развернул его, изучил и с усмешкой глянул на меня: – Только не говори, что у тебя есть список желаний. – Так и есть, веду с младшей школы, – подтвердила я, забыв упомянуть, что после смерти Джорджи выкинула эту ерунду из головы. – Так, посмотрим… – Аспен закинул ногу на ногу и несколько долгих секунд сидел в тишине, пытаясь сохранить серьезное выражение лица. В итоге он не выдержал: – Вот это да, супер! – Прочистив горло, он вслух прочел: – Желание номер тридцать семь: «поцеловать того, кто нравится». А… – его взгляд тут же потух. – Тут внизу сноска, что желание действительно до тридцати лет. Ясно. Вижу, в младшей школе ты была очень разочарована в любви. Он вернул мне список, и я тут же положила его под подушку, что не ускользнуло от цепкого взгляда серых глаз: – Ты все тянешь под подушку? – Это мое безопасное место. – Что собираешься делать с этим? Я имею в виду желания. Ты же не просто так показала мне список, верно? – Собираюсь исполнить их, что же еще, – легкомысленно отозвалась я, укладываясь на спину. Сегодня я почти не чувствовала боли, так что, может, смогу убедить доктора Арнетта вернуть меня домой под мой собственный присмотр (и присмотр профессора Харрингтона). – Собираешься исполнить их лишь после того, как исполнишь главное желание, – уточнил Аспен. – Да, – не стала я увиливать. – А после этого исполню каждое из списка. – Но только до тридцати лет, – на его губах дрогнула улыбка. – Отстань. Эттон-Крик заставляет меня подолгу смотреть в окно. Тяжело отвести взгляд от утесов, домиков, первого снега, укрывшего беспорядочно растущие тут и там ели. Я чувствовала с этим городом странную, пугающую связь, которую не смогла бы объяснить словами. Я ненавидела Эттон-Крик, но вместе с тем начинала оттаивать, постепенно узнавая его характер. Проникалась симпатией. Эттон-Крик был полон красот. Не будь здесь серийного убийцы… Мы с Дорианом вновь были в его машине и вновь молчали – обычный сценарий: он забирает меня из больницы, я молчу, он молчит, мир молчит. Сквозь запотевшее окно видно серые улицы, асфальты, припорошенные снегом, видно капли грязи, летящие из-под колес машин в разные стороны, в том числе и на пешеходов, замерших на светофоре. Пять часов вечера, начинает смеркаться. Вокруг огни. Светятся желтым, красным, пронзительным оранжевым, проносятся мимо на огромной скорости. По улицам Старого города стремительно расползается сумрак, сжирает остатки дневного света, глотает в проулках тусклые лампочки газовых фонарей. Сулит местным жителям неприятности. – Как ты себя чувствуешь? – спросил Дориан, чуть приглушая музыку, которая и так едва доносилась из динамиков. – Ничего не болит? Мне с трудом удалось убедить доктора Арнетта, что дома ты в безопасности. Дориан вел себя со мной как обычно: слишком нервничал, пытался шутить, краснел. В университете он совершенно другой – с остальными людьми. Я думаю, все дело в чувстве вины. Вина терзает его. Когда Дориан смотрит на меня, он вспоминает какой-то секрет, который знает он, но не я. Хочет во всем признаться, но не может. – Я хорошо себя чувствую, спасибо, – искренне ответила я, мысленно добавив: «Еще один день в этой ловушке с шуршащим постельным бельем и белыми стенами – и я бы убила себя сама». Несколько минут спустя тишина вновь показалась ему напряженной, и он попытался разбавить ее замечанием: – Кстати, доктор Арнетт отзывался о тебе очень хорошо. Я имею в виду как об ученице, – сконфуженно добавил он, наблюдая за дорогой. Мы подъезжали к пиццерии, светодиодная вывеска которой сразу же привлекла мое внимание, и я попросила Дориана остановиться. Он жутко удивился: – Хочешь пиццу? Я бы не советовал тебе… – Да знаю, знаю, – перебила я. Папа прикончил бы меня за такой выпад, но Дориан только неуверенно нахмурился. – Я чуть-чуть. В больнице я подумала: если бы я ела плотнее, может быть, маньяк и не смог бы меня одолеть. Дориан опешил от такого заявления, и я едва не рассмеялась, таким забавным было выражение его лица. – Ну ладно, – сдался он. – А какую ты хочешь? – С грибами. А ты? – поспешно крикнула я вслед, но Дориан уже захлопнул дверь и поспешил к пиццерии. На выходе он случайно столкнулся с какой-то неуклюжей девушкой и, хоть он и рассыпался в извинениях, она презрительно взмахнула руками и сбежала по лестнице. Мне захотелось немедленно выйти и защитить лжедядю от невоспитанной девицы. Эттон-Крик полон зла. Когда мы с Дорианом и пиццей вернулись домой, Ноя нигде не было, и первое, о чем я подумала: странно, что он меня не встретил; второе – подозрительно, что он меня не встретил. И третье, о чем я подумала: наверняка он заглянет чуть позже. Мы же не виделись почти целую неделю. Я скучаю. – Наверное, он готовит для тебя сюрприз по поводу выписки из больницы, – сказал Дориан, топая на кухню. Он сказал это таким будничным тоном, что меня передернуло. Неужели у меня действительно на лице написаны все эмоции? И с какой стати Дориан чувствует необходимость постоянно оправдывать Ноя? Я пошла следом, поставила на плиту чайник. Дориан тем временем разрезал пиццу и положил мне на тарелку небольшой кусочек. Я посмотрела сначала на Дориана, затем на пиццу, затем снова на Дориана. – Шутишь? – Тебе нельзя острое. – Это не острое, это грибы. – Грибы с приправами, – парировал Дориан, выпрямляясь. Он посмотрел на меня строгим взглядом и совсем категорично добавил: – Нет. Либо это, либо манная каша из холодильника. Выражение на моем лице, появившееся от перспективы есть манную кашу из холодильника (это вообще возможно?), рассмешило Дориана. Как бармен со стажем, он толкнул тарелку с моим кусочком пиццы по кухонной стойке, и я успела поймать ее до того, как та шмякнулась на пол. Через минуту мы уже наслаждались нашим небогатым ужином, болтая о фильмах и книгах и всячески стараясь избегать тем вроде больницы, университета, Эттон-Крик, Ноя, моего дома и всего в том же духе. – Я слышала, что сестра Аспена тебя преследует, – зачем-то сказала я. Хотя, точнее будет, не слышала, а видела собственными глазами. Дориан подавился куском пиццы и посмотрел на меня как взволнованный подросток: – Никто никого не преследует. – Ладно, – я повела плечом, ведь, в конце концов, меня это не касается; но Дориан воспринял мое «ладно» как вызов: – Я говорю серьезно, Кая, мы с Альмой лишь коллеги по работе. – Успокойся, Дориан, – кивнула я, подкрепив слова взглядом, – я тебе верю. Это не мое дело. Давай вернемся к тому, что ты рассказывал о своей любимой книге про печень. – Не про печень, а про почечную недостаточность, – автоматически поправил Дориан и тут же возмутился: – И это не моя любимая книга! Конечно же, это не его любимая книга, и я сказала это к тому, чтобы он перестал думать об Альме Сивер. Кроме этого неловкого момента вечер прошел тихо и спокойно, и уже через час Дориан заторопился наверх в свою комнату. Когда его шаги затихли на лестнице, я выждала еще некоторое время и только потом отправилась на поиски Ноя. Обойдя весь дом, я так и не нашла его тайного убежища. Не от меня ведь он прячется? Да и вообще, зачем ему?.. Огорченная, я поднялась к себе в спальню, достала из нижнего ящика пистолет и положила его под подушку, затем заглянула под ночной столик, чтобы убедиться, что ноутбук на месте, проверила на шкафу документы, покрывшиеся пылью. Немного успокоившись, я, не раздеваясь, улеглась на кровать поверх покрывала и принялась следить за тенями, скользящими по потолку. Комнату заполнил шум улицы, и я попыталась различить отдельные звуки. Спать оказалось страшнее, чем я думала, – эта ночь будет первой, которую я проведу дома без постоянного присмотра медсестер и доктора Арнетта. Спустя некоторое время все пространство заполнило тиканье часов. Комната то погружалась во тьму, то ярко освещалась луной. Тик-так, тик-так, тик-так… Ты увязла так сильно, что совсем не заботишься о себе. Тебя держит на ногах только это дело. Тик-так, тик-так, тик-так… Ты сможешь вернуться, когда спасешь Леду Стивенсон. Тик-так, тик-так, тик-так… Кап. Кап. Кап. Кап-кап-кап…