Обе девочки жили с отцами. Смерть в 1974-м была еще одним очевидным несчастным случаем. Жертва — единственная дочь семьи, которая купила дом после банкротства гостиницы — упала с главной лестницы. Ей было пять. Столько же, сколько и Мэгги. Единственным свидетелем был ее отец, который не мог объяснить, почему его дочь, которая сотни раз поднималась и спускалась по этим ступеням, могла упасть. Кроме Индиго Гарсон и Кэти Карвер, в Бейнберри Холл или рядом с ним погибло семь человек. Все девочки. Всем не больше шестнадцати. Все рядом с отцами. И тогда кто-то зашел в комнату. Я это почувствовал — едва заметное дополнительное присутствие. — Это Кертис Карвер? Тишина. — Если да, то дай мне знак. Проигрыватель рядом со мной сам включился. Я смотрел на это, мои глаза не верили сами себе. В какой-то момент проигрыватель замер. В следующее мгновение он уже вращался, и канавки на альбоме расплывались, пока набирали скорость. Еще более невероятным было то, что рука проигрывателя двигалась сама по себе, как будто ее толкала невидимая рука. Игла опустилась на обычное место, и заиграла музыка. «Тебе шестнадцать, но почти семнадцать…» Я оглядел всю комнату, ища самого Кертиса Карвера. Если его видела Мэгги, то логично, что и я мог. Я ничего не увидел. И все же Кертис был там. Проигрыватель это подтверждал. — Это ты убил свою дочь? — спросил его я. Музыка продолжала играть. «Детка, пора задуматься». Как я понял, ответ был «нет». Может, потому что я уже начал верить, что он был невиновен. В конце концов, его же не было при всех других смертях. А Уильям Гарсон был. Он был в Бейнберри Холл с самого начала, хотя большую часть времени это был буквально его дух. — Это сделал Уильям Гарсон? «Лучше приготовься, будь умной и осторожной…» Запись начала заедать, одно-единственное слово повторялось все снова. «осторожной» «осторожной» «осторожной» Послание Кертиса было понятным. Уильям Гарсон заставлял отцов убивать их дочерей, прямо как он сам. И если я не найду способ его остановить, то Мэгги станет следующей. Глава двадцатая Ханна Дитмер даже не казалась удивленной, когда увидела меня на крыльце коттеджа ее матери. Более того, она выглядела нетерпеливой, ее взгляд как будто говорил: «Почему так долго?». — С тех пор как я приехала, сколько раз ты была в Бейнберри Холл? — спрашиваю я. — И как давно ты у нас воруешь? — Это не воровство, если это никому не нужно. — Если в доме никого нет, то это не значит, что ты можешь оттуда что-то брать. Ханна пожимает плечами, явно не согласившись. — Я могу отдать тебе вещи, которые не продались. Но в основном все, что я взяла из дома, уже давно купили. И удачи тебе все это найти. Она отходит от открытой двери, предоставляя мне выбор — войти или нет. Очевидно, ей все равно. Я решаю последовать за ней, мимо гостиной — по телевизору теперь орет кулинарное шоу — и на кухню. — Ты так и не ответила на мой вопрос, — говорю я. — Как долго это продолжается? — Пару лет, — Ханна садится за кухонный стол и тянется к пачке «Мальборо». — С тех пор как заболела мама. Это и ответ на мой второй вопрос — зачем. И я понимаю. Эльза Дитмер заболела, им нужны были деньги, а Бейнберри Холл просто стоит пустует. Сундук с сокровищами в виде дома на вершине холма. — И сколько раз ты туда забиралась с тех пор, как я приехала? Теперь я знаю, что именно она входила в Бейнберри Холл, а не какой-нибудь случайный упырь из города. Это та самая призрачная фигура, которую я видела снаружи в ту ночь, когда приехала сюда. И та, кого я видела убегающей из дома на следующую ночь. Звенящие колокольчики, люстра и проигрыватель — все это была Ханна. Она закуривает сигарету. Дым вьется из ее приоткрытых губ. — Достаточно, чтобы я удивилась, как ты меня до сих пор не поймала. — Но зачем? — говорю я. — Мне плевать почти на весь хлам, который там валяется. Если он был тебе нужен, могла бы просто попросить. И тебе уж точно не надо было отвлекать меня всякими звонками и проигрывателем. — Это было не отвлечение, — возражает Ханна. — Это была скорее попытка заставить тебя уехать. Этот дом был для меня золотым прииском. Я не хотела его потерять. — И ты решила использовать трюки а-ля «Скуби-Ду», чтобы меня испугать? — Я подумала, что лучше попытаюсь, — Ханна выдыхает еще облако дыма, довольная собой. — И мне бы это сошло с рук, если бы ты не была такой назойливой. — Я так понимаю, ты поэтому сказала, что все написанное про ту ночевку — правда. — Что-то и было, — говорит Ханна. — Ты правда думала, что в шкафу кто-то был, и начала психовать. И ты правда меня ударила. Хотя я в ту ночь была той еще сучкой и, пожалуй, это заслужила. Так что да, твой отец многое выдумал, но результат был тот же — мы ушли раньше, и наша мама так взбесилась, что запретила снова ходить в ваш дом. — Тебе не нужно было врать об этом, — говорю я. — И не нужно было подстраивать все это дерьмище с призраками. Проигрыватель и мишка. Ханна тушит сигарету. — Какой мишка? — Сама знаешь какой, — рявкаю я. — Бастер. — Я не видела Бастера с той ночи, как исчезла Петра. Я пялюсь на нее, ища признаки того, что она врет. Но теперь лицо Ханны похоже на маску и прячет все эмоции. — Думаю, лучше тебе отдать ключи, — говорю я. — От ворот и от самого дома. — Если ты так настаиваешь, — отвечает Ханна. Она выходит из кухни и исчезает наверху, тяжело ступая по ступенькам. Спустя несколько мгновений тень скользит по стене в кухне, затемняя столешницу. Я оборачиваюсь и вижу в дверях Эльзу Дитмер, одетую в ту же ночную рубашку, что и в тот вечер, когда я вернулась в Бейнберри Холл. Крестик на ее шее блестит в свете кухонной лампы. — Ты не Петра, — говорит она, шаркая ко мне. — Нет, — отвечаю я. — Я Мэгги Холт. — Мэгги, — Эльза уже возле меня, ее холодные руки на моих щеках, а глаза смотрят в мои. — Не оставайся в том доме. Ты там умрешь. Ханна заходит на кухню со связкой ключей в руках. Ее лицо вытягивается при виде ее матери. — Мама, тебе надо отдыхать, — говорит она, мягко отталкивая ее от меня.