Отель расположился на углу, напротив маленького оазиса шепчущихся деревьев. Вход в ветхое здание с витиевато украшенным крыльцом и коваными лампами находился в переулке, который и вел к небольшому парку. Урахштрассе — не самый престижный адрес, но, что удобно, она была ответвлением Гюнтертальштрассе, а та через улицу Кайзера Йозефа врезалась в ворота Мартинстор, самое сердце города. Неподготовленный, лишенный всякого желания что-либо делать — а растерянность вовсе не способствовала приведению мыслей в порядок, — он отправился наудачу бродить по большому городу. Люди шли, бежали, ехали на велосипедах и в автомобилях, торопились или ждали на трамвайных остановках. Казалось, он перемещается за кулисами среди товарищей-актеров, в пестрой толпе, где кого только не было — от полных, седеющих домохозяек до улыбчивых мальчишек, засунувших руки в карманы. Богатый город. Может быть, он ждал, что фасады городских зданий до сих пор обезображены бомбардировками. Может быть, думал, что перерезаны нервы городского прошлого. Но город оказался чарующим и оживленным, отреставрированным и отстроенным, многоликим и доброжелательным. Универмаги ломились от товаров, и у людей были на них деньги. И Брайана это коробило. Долг к прошлому был еще слишком велик, чтобы вести себя с подобным легкомыслием. Издержки оказались не вполне заметны. У входа в магазин группа женщин вытаскивала вещи из грозившей вот-вот рухнуть стопки. Летние шорты на будущий год. Естественно, по разумной цене. Перед ними на одной ноге проковылял пожилой темнокожий мужчина и натянул пару шорт поверх своих длинных мятых брюк — проверить, годятся ли они ему. Проходя мимо, Брайан мельком увидел новый мир. Брайан бесцельно бродил. Бертольдштрассе привела к вокзалу. На вымощенной брусчаткой улице под ярким солнцем сияли рельсы — четыре линии вели по мосту через железную дорогу, в отдалении виднелись две башенки. Толпу на вокзальных перронах можно было охватить взглядом. Раскрасневшийся гид пытался собрать свою группу — из его рта непрерывным потоком вырывались увещания. У всех женщин были рюкзаки и бриджи, демонстрировавшие голые лодыжки. Лорин на них засмотрелась бы, подумал Брайан. Чужой мир. Он обвел взглядом семь путей и семь перронов, но не узнал их. Казалось, бесследно растворились страшные часы, проведенные в мороз на перроне уже почти тридцать лет назад. Вероятно, в какой-то момент все сооружение разрушили до основания и разбомбили его же товарищи из Королевских ВВС. Расфокусированный взгляд скользнул под мост, в южном направлении, где город заканчивался. В отдалении возле железнодорожного полотна, за сортировочными путями, стояла пристройка — темная, тяжеловесная и явно выбивающаяся. Дышал Брайан глубоко и прерывисто. Значит, старое здание вокзала на месте. От товарного вагона до стены, сложенной из крупных, широких кирпичей, было примерно четыре метра. По воспоминаниям Брайана, места там было как минимум в два раза больше. Вот здесь, на перроне, он и лежал. Закрыв глаза, Брайан увидел силуэт Джеймса, лежавшего в паре метров, у ободранной опорной балки. Где они теперь — полуживые люди, трясущиеся на носилках? Давно похоронены или же просто дома у своих родных, где их поглотила ничейная территория забвения? В отдалении виднелась цепь холмов — вечнозеленых и нежных, обширных и многослойных, как кулисы кукольного театра. На них криво указывала заржавевшая стрелка. Возник силуэт железнодорожного рабочего с железным шестом на плече — его тогда прогнали. А еще из капризного лабиринта воспоминаний вышли солдаты с болтающимися противогазами — веселые, спокойные молодые люди, едущие домой в отпуск. Старые товарные вагоны, неизменившееся здание, цвета и тишина — почти как в тот раз, когда перрон молчаливо укутывал снег, — все это разбередило ту часть разума Брайана, которую, вообще-то, было непросто расшевелить. Он сел и заплакал. Остаток дня он провел в отеле «Розенек», предоставив заботу о себе портье. Расположенное неподалеку кафе снабжало его не пойми какими сэндвичами с ветчиной и увядшими листьями салата. В самом отеле ресторана не было. Несмотря на щедрые чаевые, улыбался портье кисло. В тот вечер звонить домой Брайан тоже не стал. У него не было аппетита, ничего не хотелось. Вопрос лишь в том, сможет ли он собраться с силами и встать с постели на следующий день. И этот день настал. Некоторые детишки глазели на «ягуар», когда Брайан проезжал Вальдкирх, после чего он оказался в той части горных цепей Шварцвальда, где возвышался Хюнерзедель. Если бы он объезжал горный массив с запада, то точно потерялся бы среди отвлекающих деталей. Попросту говоря, заблудился. А прежде всего его цель — найти, где располагался госпиталь. Опыт подсказывал Брайану, что лучше забраться наверх, — вероятно, с плато Ортошванден откроется хороший обзор на запад. Каменистые склоны и скопления деревьев казались нескончаемыми даже из окна быстро едущей машины. Бесчисленные тропы и ручьи усиливали бессмысленность продвижения наобум. Брайан стал искать ориентиры. Искал он Кайзерштуль, стоящий посреди плоских виноградников, пышный и выделяющийся. И для Брайана значимым оказался даже тот самый угол, под которым гора впервые открылась ему под хлопающим брезентом в грохочущем грузовике. На то, чтобы найти то самое место и добраться до него, ушло много времени. Как и в прошлый раз. Их везли в объезд, чтобы не было свидетелей. Неудивительно, что в прошлый раз брезент захлопал именно в том месте. С долин налетал нескончаемый теплый бриз, пахнущий перегноем и озоном. Вот и Кайзерштуль, прямо как в прошлый раз, а в нескольких сотнях метров ландшафт расчерчивает поток воды, образованный узкими дренажными каналами. К югу от него дорога поуже шла к гребням холмов. На вершинах с противоположной стороны — только лес. Вдоль дороги тянулись канавы, за которыми текли мелкие ручейки, — по ним он тогда убежал. Сильное открылось зрелище, величественное, красивое, — как раз то, что ему нужно. Какое-то время он побродил по лесным тропинкам — лес становился все гуще. Осмотревшись, Брайан попытался вспомнить ландшафт. Ни следа того, что он искал. По сравнению с деревьями, стоящими сейчас вокруг, деревья тогда были моложе — высокими, но вполовину ниже тех, среди которых он бродил сейчас. Не осталось ни единого признака, говорящего о том, что неподалеку когда-то кипела жизнь и стояли большие здания. Кустарник в подлеске рос густой. Лишь небольшая заросшая тропинка позволяла предположить наличие кого-то живого, кроме растений. Брайан заправил штанины в носки и стал пробираться в заросли, где-то сгибаясь, где-то оступаясь. Посреди небольшой поляны над ним качалось несколько старых елей. Меньше чем в десяти метрах, прямо перед ним, на пару метров над землей возвышался небольшой утес. Брайан сел на корточки и медленно осмотрелся. Ничего не осталось — и тем не менее это было именно здесь. Кухня, здание для медперсонала, помещение для охраны, пять зданий высотой в несколько этажей, часовня, спортзал, гаражи, столб, возле которого устраивали казни. Все это полностью сровняли с землей. На обратном пути Брайану попадались деревушки, сообщавшие свои названия. Он медленно ехал последние километры до болота. Порой чувствовал, как мерзнут босые ноги и накатывает страх, слышал грохот орудий. И вот все это перед ним. Последний девственный лес Европы, Таубергиссен. Дикая местность, где он чуть не погиб. Склоны, насыпь, речная отмель, заросли на противоположном берегу. Всё вместе. Нет только грохота орудий, покойников да широколицего с тощим. Все это давным-давно в прошлом. Даже расстояния сжались, сократились. Но атмосфера не изменилась, несмотря на спелый виноград и птиц, оставшихся здесь мягкой осенью. Здесь он точно убил человека. Город проносился мимо Брайана как в тумане. Должны быть, утренние события удовлетворили потребность, сдерживаемую долгие годы. В свете внезапного решения поехать во Фрайбург вдруг возникло море ожиданий и надежда обрести покой. Брайан посмотрел фактам в лицо. Это оказалось не так уж просто. Прошлое существует само по себе, а возникающие в голове картины никогда не потускнеют, хоть их коробит и искажает течение времени. Отсюда сложно двигаться дальше. Людей на улицах Фрайбурга почти не было. На почте все вели себя странно. Женщина, проводившая его к кабинке с телефоном, казалась измученной. У многих из тех, кто ждал у стойки, глаза были пустые. Брайан долго не клал трубку. Иногда Лорин очень медленно откладывала в сторону кроссворд. — Да? — только и произнесла она, когда наконец подошла к телефону. — Лорин? Ты? — Брайан! — (Уже в этом восклицании Брайан услышал ярость.) — Какого черта ты не звонил? Разве ты, мать твою, не понимаешь, что я волновалась! Она годами не ругалась. — Лорин, я не мог позвонить. — С тобой что-то случилось? Ты во что-то впутался? — Ты о чем? Да во что я могу впутаться? Просто я был занят. — Где ты? — Конкретный и деловой вопрос. — Ты же не в Мюнхене? — Конкретно сейчас — нет. Я вчера во Фрайбург уехал. — По делам? — Наверное, да. Секунду на другом конце было тихо. Брайан не успел осознать последствия своей лжи. — Как такое может быть, что ты не знаешь, почему я волновалась? — Голос смягчился, она пыталась взять себя в руки. — Это все знают! Брайан, газеты даже разворачивать не надо. Это же во всем мире на первых полосах! — Не знаю, о чем ты. У нас золотую медаль увели? — Хочешь узнать? — Голос у нее спокойный. Лорин не ждала ответа. — Вчера большую группу израильских спортсменов взяли в заложники в их квартирах в Олимпийской деревне. Палестинцы. Все следили за новостями. Мерзкий и отвратительный поступок, а теперь они мертвы. Все заложники и все террористы. Брайан был не в состоянии заговорить, даже когда она сделала паузу. Он лишился дара речи. — Об этом все говорят. Понятно? Их весь мир оплакивает. Брайан, почему ты об этом ничего не знаешь? Что происходит? Брайан попытался вернуться к реальности. Он утомился. Может, стоило сейчас рассказать Лорин об истинных целях поездки в Германию и во Фрайбург. Будучи женой и другом, Лорин принимала Брайана таким, какой он есть, ничего не выпытывая и не проявляя недоверия. Она знала, что он был летчиком и его сбили над Германией. Вот и все, что ей известно. И узнала она давно. Даже знай она историю о Джеймсе, она бы не поняла его стремление покопаться в прошлом. Что было, то было. Такая уж она. Может, он ей все расскажет, когда вернется домой. Подходящий момент он упустил. Он ничего не сказал. — Позвони мне, когда в себя придешь, — тихо попросила она. Когда Бертольдштрассе во второй раз привела Брайана к железной дороге, его опять стали одолевать вялость и крутившиеся в голове мысли. После краткой беседы с Китом Уэллесом дальше он не продвинулся. Там, где Человек-календарь переворачивал листочки с датами, был тупик. Городские кварталы возле моста снабжали город воздухом. В парке у озера возле Энсисхеймерштрассе народа почти не было. Лодки пришвартованы, и только на скамейках наблюдались признаки жизни — их полностью заняли старики, углубившиеся в газеты. Если бы он хотя бы бегло посмотрел на какую-нибудь первую полосу, он тут же понял бы: что-то случилось. Так вот что он заметил на почте. У людей шок. «16 tote!»[15] — значилось крупным шрифтом. «Alle Geiseln als Leichen gefunden!»[16] — вероятно, газета «Дас Бильд» понимала, как привлечь внимание. Для таких слов, как «Blutbad»[17], обширные языковые познания не требуются. В свете событий прошлого случившееся в Мюнхене не казалось Брайану невероятным. Всего лишь пример того, что бывает, когда в предсказуемой цепи непредсказуемостей ненависть порождает ненависть. Сегодня жители города вместе со всем миром носят маску скорби. В былые дни те же самые лица носили маску ужаса. Вихрем новых жилых кварталов Брайана вынесло на окраину города. От своих неосознанных блужданий и мучительных мыслей он наконец очнулся посреди тротуара. Он спокоен, взгляд прикован к серой дороге. На противоположной стороне улицы сливалась с окружением скучная вывеска. «Пансион „Гизела“» — значилось там. «Гизела». Неказистое имя на неказистой улице. Брайан замер. Вдруг открылась возможность посмотреть на дело под другим углом. Он годами лелеял романтические воспоминания о Гизеле Деверс. Единственное, что он время от времени вспоминал о той поре. От этой мысли Брайана передернуло. Несмотря на слабую вероятность что-то найти, он понадеялся на судьбу.