И от этого яркого сияния она замерла. В последующие дни Гизела подходила к кровати Брайана все ближе. Судя по всему, ее завораживали молчаливость и отстраненность Брайана. Столько слов на немецком Брайан никогда не слышал. Говорила она обстоятельно, аккуратно подбирая слова, и медленно, словно понимала: чтобы пробить этот барьер, требовалось что-то исключительное. И ей это удалось. Со временем благодаря повторению слова обрели смысл. В итоге он начал подавать знаки, что все понимает. Ее это веселило. Он усердно кивал, а она похлопывала его по руке. Позже она стала нежно ее поглаживать, если он не кивал. Она была очаровательна. Тощий уже долго злил часовых. Бродя по отделению и извечно проявляя любопытство, как-то раз он слишком наплевательски отнесся к их оклику. Один из часовых схватил его сзади в дверях палаты Брайна, а второй глубоко засунул ему пальцы в тощую глотку — когда его вырвало, раздался гортанный звук. Затем его толкнули в лужу собственной рвоты и приказали вытереть все рукавами. Во время послеобеденного обхода Брайан явственно услышал, как старшая медсестра ругает его за то, что он развел грязь. Гизела озадаченно смотрела на ухмылявшихся часовых. Молодая фрау Деверс не особо понимала, что происходит в отделении. Насколько Брайан мог судить, по большей части она с воодушевлением говорила о самой себе. Хотя Брайан ни секунды не сомневался, что, едва узнав о нем правду, она его выдаст, но тем не менее страстно ее желал. Она пленила его — точно так же ее саму очаровал Арно фон дер Лейен. Несмотря на обман, ему было приятно, когда она просовывала руку под одеяло, шепча ему на ухо нежные слова на незнакомом языке. Как-то раз, когда Брайан меньше всего ждал попыток сближения, сестра Петра удивительно долго простояла в дверях, увлеченно болтая и украдкой поглядывая на черное платье Гизелы Деверс. Фрау Деверс лишь дружелюбно кивала ей в ответ, не слишком-то стараясь проявить участие, не говоря уже об интересе. Как только Петра побежала на оклик из комнаты дежурной, Гизела Деверс повернулась к Брайану. Приоткрыла рот. Книга упала на пол, и она осторожно затворила дверь. Прислонившись к дверному косяку, она недолго смотрела ему в глаза. Выкинув вперед колено, она тяжело задышала — ее было слышно. Напряжение ушло, когда по телу Брайана пробежал озноб, а затем его охватил жар. Затем она сделала шаг вперед, встав так близко, что у него перед глазами оказались лишь складки ее платья, демонстрирующие линии бедер. Склонившись над ним, она оперлась коленом о край кровати. Когда Брайан привстал, она обвила рукой его шею. Вся ее одежда оказалась скользкой, упругой и прохладной, а кожа — влажной. Подобного рода объятия, хоть и недолгие, случались регулярно. Ритм жизни отделения постоянно менялся. Выкроить спокойное время стало сложно. У каждого были свои причины проявлять осторожность. В конце концов, они могли часами просто смотреть друг на друга. Физическая близость была редкостью. Ее голос сам по себе — уже занятия любовью. Все остальные женщины меркли на ее фоне. В один из таких дней ее обычное воркование окрасил новый оттенок. Появились четкость и прямолинейность. Тревога у Брайана проснулась медленно. Сначала он подумал, что скоро к группенфюреру Деверсу приедут другие гости. А потом сообразил, что она говорит о нем, об Арно фон дер Лейене. Что она им восхищается и уверена: на Рождество он вернется домой. Что скоро к нему из Берлина приедут важные гости. Что она будет по нему скучать. Она презрительно посмотрела на мужа. Если он все правильно понял, новости были отвратительные. После переезда в другую палату Брайану стало сложнее следить за временем — он проклинал себя за собственную неаккуратность. Когда он услышал громкие отголоски последнего налета на Карлсруэ, он досчитал до 5 ноября — через два дня у него был день рождения. А с него прошло, должно быть, еще две недели. На бои на другом берегу Рейна уже невозможно было не обращать внимания, но кому именно сопутствовала удача, Брайан знать не мог. И напротив, ему было абсолютно ясно, что пациентам госпиталя грозит переезд, поскольку продвижение союзников представляет угрозу для всех окрестностей. А если учесть, что к нему в любой момент могли нагрянуть гости, план побега приобрел особую актуальность. На этот раз у него все получится. Бодрствуя каждую ночь, он строил планы и думал о Джеймсе. Ему было что обдумать. Одежда и обувь. Как незаметно выбраться из здания и уйти. Патрульные с собаками и новый забор, способный ударить током. Темные скалы. Путь по дорогам в долину — и это когда все вокруг в полной боевой готовности. Поднимающийся от влажной земли и ручьев холод. Плоские виноградники, растянувшиеся до самого Рейна минимум на десять километров. Неизвестность: собирают ли еще в эту пору виноград. А еще есть деревни, где его могли подстерегать самые невероятные стечения обстоятельств. Нужно было все это учесть. Брайан знал, что на юг ему теперь нельзя. Наверное, теперь нигде в мире нет столько военных, сколько у швейцарской границы. Ему придется двигаться кратчайшим путем на запад и попытаться пересечь железную дорогу, идущую по долине Рейна у самых гор. И наконец, он попытается добраться до реки. Судя по тому, что в последние недели все чаще слышались отголоски военных действий, войска союзников, должно быть, находились на противоположном берегу реки. Но как туда добраться? Должно быть, сейчас в мире ни одну реку не охраняют так же тщательно, как ту, по которой Брайан так часто ориентировался во время налетов. И думать не надо, что произойдет с тем, кого там поймают. Линия фронта совсем рядом — любое подозрительное гражданское лицо примут за дезертира и немедленно расстреляют. И в конце концов — как пересечь лежащий перед тобой Рейн? Какие у него ширина и глубина? Насколько сильное течение? А главный вопрос из тех, что он себе задавал, ему самому не нравился. Допустим, он переберется на другой берег — а что дальше? Вдруг свои сразу же откроют по нему огонь? Вдруг они расстреливают все, что движется? Получается, шансы невысоки. Еще ребенком Брайан слышал от отчима, что глупые люди не понимают важности подсчета шансов. По этой причине люди бесчисленное количество раз предпочтут мечты, фантазии и иллюзии, из которых никогда ничего не выйдет, более надежным, хоть и, наверное, более банальным жизненным рамкам. Таким образом, зачастую они теряют способность действовать. Шансы, к которым они столь презрительно относятся, заводят их в тупик, оставляют жалкие возможности, а их самих превращают в неудачников. И тем не менее на этот раз Брайан, вопреки своему хорошему воспитанию, решил пренебречь имеющимися шансами. Еще один компонент его воспитания — умение учитывать неблагоприятные перспективы. Извечная мудрость: проблемы существуют лишь для того, чтобы их решать. Разумеется, местность вокруг незнакомая, язык он знает плохо — это тоже бесспорно. Но в этом-то и суть побега. Раз оставаться на месте уже нельзя, придется приложить все усилия, причем быстро. Когда и если это наконец случится, крайне важно добраться до Рейна до рассвета. Вопрос лишь в том, будет ли с ним Джеймс. Брайан отдал бы свою правую руку за прогулку вокруг здания или за то, чтобы обзор из его окна был получше. Первое препятствие — забор, пропускавший электрический ток. Забор окажется на его пути, даже если он решит двинуться в сторону утесов. А если он каким-то образом все же преодолеет утесы, чтобы дойти до дороги, ведущей на запад, придется незаметно обходить всю территорию больницы. Проще всего пройти через ворота. Этот вариант Брайан отмел. Так его и пристрелить будет проще. Следующий вариант — подкоп. Но везде, где была открытая местность, стояли бараки. Спокойно копать там не получится. И насколько Брайан мог судить, остальные секции забора стояли на скалах. Значит, надо перелезть через забор, не задев его. В памяти не меркло воспоминание о том, как они шли по холоду в день рождения Гитлера от площади мимо высоких елок, клонившихся к забору с восточной стороны. Небольшая прогулка — и он точно узнает, далеко ли придется прыгать. Был же еще один способ это узнать. Если ему удастся зайти в палату Джеймса и посмотреть в окно, он за несколько секунд прикинет расстояние до елок. Брайан решительно кивнул. Так он и поступит. Джеймса в любом случае надо при первой же возможности посвятить в план. Когда Гизелу застали врасплох, она, схватив сумочку, выбежала в коридор. За секунду до того, как поцеловать Брайана, она услышала скрип двери. Возмущенно поглядывая на улыбавшегося Крёнера, она прошла мимо. Он за ними подглядывал и их ласки видел. Брайан и Крёнер смерили друг друга ледяными взглядами. Когда после шелка и мягких форм он вдруг увидел перед собой резко контрастирующую с ними улыбку рябого, у него внутри поднялись и смешались ненависть и жар. Когда Брайан угрожающе встал с постели, Крёнер засмеялся. Рябой отступил в коридор и улизнул, все еще смеясь и прикрывая лицо рукой. Брайан удивил часовых, когда пошел следом за ним. В тот момент, когда Крёнер ускользнул от своего упрямого преследователя, зайдя в туалет и заперев за собой дверь, их бдительность угасла. Брайан и сам не знал, чего он хотел. За дверью туалета все еще кудахтал Крёнер. А что он мог поделать? Ждать целую вечность и наброситься на него, когда выйдет? Хотя желание так поступить лишь росло, смысла в этом было мало. Забормотали часовые. Все отделение, как обычно, затихло. Рядом с дверью туалета, за которой постепенно угомонился Крёнер, хлопнула дверь в ванную. Она была приоткрыта — как и дверь в паре метров дальше по коридору. Брайан и не считал этот светло-зеленый лоскуток дверью — он скорее напоминал стену, после которой шла ведущая на черную лестницу стеклянная дверь. Часовые даже не шевельнулись, когда Брайан туда вошел. И он сразу же понял почему. Оказалось, это еще один туалет. Вечером того же дня Крёнер опять заржал, когда вместе с медсестрами вез тележку с едой. Глядя на Брайана, он добродушно приподнял брови. Затем подошел поближе и с дьявольской серьезностью прошептал несколько слов. Их значения Брайан не понял. «Bald, Herr Leyen! Sehr bald… Sehr, sehr bald!»[12] Теперь одна из связанных с побегом проблем решена. В обнаруженном туалете имелось окно. Тонкие решетки, естественно, крепко привинчены, так что открыть окно не получится, но вот вид из него открывался многообещающий. Сам туалет примыкает к черной лестнице. Оттуда открывается свободный обзор на фасад: ванная комната, туалет, смотровая, двухместная палата, таинственная одноместная — и так до самого угла здания, где располагалась палата Брайана. Прекрасный вид, каждые три или четыре метра — водосточная труба. Большими креплениями его особенно заинтересовала труба у палаты, куда заходил только главный врач. Не потому, что труба спускалась к маленькому отсеку в цоколе здания, скрывавшему мусорные баки и ненужный хлам, а потому, что на уровне последнего этажа она крепилась к эркеру в скате крыши. Окно чердачной комнатки оказалось открыто — солнце освещало полки и разложенное на них белье. Брайан полезет наверх, а не вниз. На следующий день Гизела Деверс к ним не приехала. Брайан мучительно и сладостно тосковал по ее присутствию. Две кошмарные ночи и два наполненных глубоким одиночеством дня — и вдруг она снова появилась в отделении: на третье утро она читала, сидя возле своего мужа, как будто ничего не случилось. За несколько часов она не вымолвила ни слова и даже не подошла к нему. Уже собираясь уходить, она на секунду присела у постели Брайана. Без всякой страсти она похлопала его по руке и гордо кивнула. Несколькими предложениями она сумела объяснить: она слышала, что фюрер находится где-то поблизости. Говорила она тепло, упомянула наступление в Арденнах, в голосе звучал оптимизм, а называя Брайана по имени, она улыбалась. Затем она ему подмигнула. Скоро к герою Арно фон дер Лейену приедут гости. Если не сам фюрер, то во всяком случае кто-то из его приближенных. В памяти у Брайана остался исполненный глубокого почтения взгляд Гизелы Деверс.