«За укрытие не волнуйтесь, Крышти потом за ним вернется. Сани — подарок. Весна не пришла — очень жаль. Ночь получилась скорбной, но было приятно познакомиться с вами, не-йети-друзья». Скорбной, ага. Конечно! Я оглянулась на Берти, уже старательно укладывавшего сундук с колокольчиками на санки. Наш дружок снуи прыгал у сыщика на плече и что-то ворчливо выговаривал ему прямо в ухо — наверняка жаловался на недосып. Голден-Халла беззлобно передразнил бубнеж феечки, потом метко сдул снуи прочь и, поймав мой взгляд, со смущенной улыбкой спросил: — Как дела? — Сногсшибательно! — честно сказала я. У сыщика заметно отлегло. — Как будто всё во мне ложечкой перемешали: очень бодрящее ощущение. Свежее. Раньше я бы сказала: пугающее, но пока во мне всё еще слишком много тебя… А в твоей душе, оказывается, почти нет места страху перемен. Как ты добился этого, Берти? Я тоже так хочу! — Ты же видела, как я этого добился? — он склонил голову набок. — Ну да, ты просто затапливаешь всё оптимизмом, доверием и любовью, как прахов пожарный с бездонным ведром, — я вскинула брови и покачала головой, — Я так никогда не смогу. — Ты уже, госпожа Ловчая. — Что? — Ты уже делаешь это — «затапливаешь всё любовью». Давным-давно начала. Только почему-то избегаешь этого слова. Я не понял: то ли стыдишься, то ли боишься, то ли не хочешь быть понятой превратно… В общем, работаешь с любовью плотно, но строго из-под полы, как кошкоглавый дилер крап-грибочков на Сумеречном рынке Саусборна. Что, признаться, по-своему очаровательно. Такая двуличная лесная колдунья: м-м-м, красота! Мне понравилось, — он засмеялся. И швырнул снежок в мой распахнутый от удивления рот. — Мне будет очень сложно расстаться с тобой завтра, — отплевавшись, призналась я. — Берти прахов Голден-Халла, ты хоть понимаешь, что мы теперь знаем друг о друге всё? Это не только приятная, но и очень опасная ситуация. Возможно, нам стоит держаться поближе друг к другу? Хотя мой наставник сказал бы наоборот: что теперь я должна тебя убить. — Он что, богомол, твой наставник? — Хуже. — Паук? Блоха? Таракан? Или чего еще ты боишься, помимо высоты и насекомых? — Времени, Берти. — Точно. Ну, в любом случае твой изначальный тезис неверен, — сыщик пожал плечами. — Полностью мы с тобой знаем только мироощущения друг друга. А вот по многим фактам, читай, уликам, — стабильный ноль. Например, я понятия не имею, как трактовать то, что у тебя в центре искры есть что-то вроде портала в Вечность. — Хе-хе! — сказали польщенные теневые блики. — Это он про нас! — Придем в Колокольчики — расскажу! — пообещала я. — Мне потребуется несколько часов, удобное кресло, леденцы — чтобы голос не сел, и — самое главное — твои восторженные «охи» в нужных местах. Справишься? — Пф! — отмахнулся Голден-Халла. Мы взяли по веревочке от саней и потопали к нашей призрачной деревне. Мир Лилаковых гор тоже изменился за эту ночь. Теплый и белый туман залил горный цирк, как молоко — пиалу для завтрака. Снег сыпался очень медленно и был похож на воздушный рис. Солнце и небо, скалы и реки — всё это исчезло, скрытое уютной пеленой. Если бы кто-нибудь в небе опустил вниз ложку — нащупал был формы-хлопья. Но если не трогать, а только смотреть — молоко, молоко, молоко… Безмятежная тайная гладь. Снежный наст поскрипывал под ногами, а у меня внутри все шипуче искрилось и било, как ледяное игристое с брошенном на дно бокала цветком гибискуса. Снуи порхал впереди, как бабочка. Мы везли наши санки, и я косилась на Берти каждые десять секунд. А он на меня — каждые пять. Я всё никак не могла нормально идти: петляла, как долбанный зайчик, подпрыгивала и скакала. На сердце у меня было так легко, будто с него свалился огромный камень. Валун размером с планету, не пойми кем туда установленный обелиск. Хотя, возможно, никакого камня и не падало: просто там, в сердце, поселился Его Легчайшество Голден-Халла. И теперь сыщик деловито обустраивался в левом предсердии, инициировав страшную неразбериху перестановки, пытаясь втиснуться там с комфортом, наравне с другими хорошими людьми. И ведь втиснется, не сомневаюсь… — Перестань на меня смотреть, пожалуйста! — вдруг со смехом попросил Берти. — Почему? — удивилась я. — Ты просто неприлично сияешь. А я, джентльмен, не могу отвернуться от прекрасной дамы. И в итоге у меня будет ожог сетчатки. Так себе сувенир из отпуска. Хотя, если очень надо, я готов потерпеть. — Ага, понятно, значит, сегодня ты Голден-Пахлава: мастер сахарных речей. Но не переслащивай, пожалуйста! Я ж из-под-полы-торговец, не забывай: сурова, беспощадна, немила. — Да без проблем. Давай тогда заключим строгий официальный договор: ты отворачиваешься, я умолкаю. Мы попробовали. Уже через пару минут стало скучно, и разговор, а вместе с ним переглядки, начался опять. До призрачной деревни оставалось каких-то пару километров. Мы весело, взахлеб болтали, то и дело посыпая шутки флиртом на грани провала. Тот редкий случай в моей жизни, когда это казалось прямо очень уместным. Вокруг было тихо, безмятежно и радостно. Одним словом — утро. Думаю, в этом и заключалась внезапность всего, случившегося дальше. Ведь когда ночь уходит, кажется, что всё неизвестное растворилось вместе с ней. Бояться нечего. Утро — умытое и светлое — будто гарантирует тебе безопасность. Я почти не помню историй, где что-то плохое случалось бы утром. Человек расслабляется, видя, что небо сладко жмурится на него. А жаль. Очень жаль. Рык снежного волкодлака застал нас врасплох. И опередил само чудовище на каких-то пару секунд. Скорее всего, зимняя тварь, худший из хищников Лилаковых гор, давно сидел в засаде неподалеку, привлеченный теплом шалаша. И, убедившись, что жертв немного, решился напасть. Ярко-синяя шкура на фоне молочного Ничего мелькнула так быстро, что если бы я моргала в этот момент — могла и вовсе его не увидеть. Студеные волкодлаки быстры и безжалостны. Говорят, их седой вожак — воплощение Холода. Не такого, что щиплет за щеки румянцем, а такого, что уничтожает идею самой жизни. Останавливает ее — натурально — тормозя в нас движение атомов и молекул… Я успела уклониться от твари — чудом, не иначе. Волкодлак в огромном прыжке пролетел над санками, сшиб с них наш сундук и, глухо зарычав, развернулся. Лазурная шерсть на загривке встала дыбом. Размером хищник был с полуторогодовалого теленка. — Спина к спине, Тинави, — напряженно сказал Голден-Халла, пока тварь, припав на передние лапы, истекала слюной и гневом, выбирая на кого из нас прыгнуть теперь. Не успела я удивиться предложению сыщика: монстр один, а нас двое — зачем же спина к спине? — как из тумана выступила еще дюжина рычащих теней. М-да. Ну, тут, наверное, можно и заканчивать. Глава 28. Фортуна в тапках …Снуи тоже решил, что конец неминуем. Снежный дух взвизгнул и исчез из видимости, улепетнув. Прощай, мой хрустальный дружок! Мы с Берти встали в оборону, и Голден-Халла протянул мне свой нож, а сам сложил руки в подготовительную маг-позицию. — А вот и беда от Травкёра, да? — усмехнулся сыщик. — Жаль, что мы не успели снивелировать её чем-нибудь инициативным! Придется отдуваться по полной программе. И действительно, вокруг нас собралась целая стая истекающих слюной врагов. Я мысленно позвала: — Унни! Забудь сегодня о просьбе наставника, открой мне доступ ко всем сферам, я тебя очень прошу! Мы иначе просто не выстоим! — Я не могу… — Теннет поймет! Не может не понять! — Да не могу я! Он повыдергивал все подключения вручную, нам изнутри их не перезагрузить! — Не знаю, о чем ты, но если выживу — убью гада нахрен, — мрачно пообещала я. — Госпожа Ловчая, пс! Не зевай, давай по накатанной! — крикнул Берти, уже создавший вокруг нас защитную сферу. А дальше всё завертелось. Волкодлаки — голодные и обрадованные редкому завтраку — озверело бросались на преграду. А мы — и впрямь, по уже отработанному сценарию — работали в паре. Халла колдовал, а я напитывала его энергией. Мы могли продержаться так достаточно долго. Но не вечно, к сожалению. Потому что голод волков не знал никаких границ или расписания, в отличие от колдовства. Ведь даже карлова магия не может быть бесконечной. Даже у бога в руках, а что уж там говорить про меня, горемычное подмастерье… Волки сначала кидались на купол по очереди, будто соревнуясь, кто первый его сломает, а потом начали делать это одновременно. Мы оказались заперты в темноте, создаваемой массой холодных аквамариновых шкур. Я поняла, что пришел Господин Трындец, когда не смогла залечить очередной порез Голден-Халлы. И тотчас сама осела на снег, чувствуя, как мутит меня от слабости и безнадеги.