— Эм. А зачем нам талисманы? — спросил Берти, которого тоже только что подтащили два йети. Чуть позже, чем меня, зато снабдив соленым кренделем и чашкой глинтвейна по дороге. Над ней, глиняной, теперь поднимался горячий пар, розовивший чуть курносый нос саусберийца. — Как зачем, от так рото-та? — удивился кузнец. — Надо! Вы вместе приехали? Отлично, тогда и вам дубовый лист, молодой не-йети-человек! Через полчаса будет готово, заберете! Мы с сыщиком растерянно переглянулись. Кузнец углубился в работу, провожатые вернулись к вопросу организации костра. — Ну… Давай попробуем еще кого-нибудь расспросить? — предложила я. И мы, кивнув друг другу в шпионском стиле, развернулись на каблуках, будто дуэлянты, и направились в разные стороны. Да здравствует тайная миссия «Говорильня»! Сундук с колокольчиками мы оставили на границе стоянки: чуть прикопали, окружили чар-сигнализацией и еще попросили снуи его сторожить — как показало недавнее нападение феечки на меня, наш снежный дружок не так безобиден, как можно было подумать. — Три вопроса! — я оперативно подскочила к одному из местных. — В честь чего вечеринка? Почему на всех талисманы? И можно мы на вашем костре нашу рыбу пожарим? И поделимся с вами, конечно же. Правда, вам она на пол укуса, а все же — дань к общему столу! Йети, тащивший огромное бревно к кострищу, удивленно прорычал: — Ай-ргай, какая говорливая не-йети-госпожа! Мы сегодня призываем весну. В амулеты прячем чувства. Рыбу — можно, конечно. У вас какая? — тут он слегка оживился. — Э, лосось. — У нас тоже лосось есть. Два лосося — праздник веселее. Фьють, Крышти! Забери у туристов рыбу. Я покорно передала тушки подошедшему Крышти. А потом засеменила уже вслед за ним к полевой кухне, не прерывая свое интервью: — А что значит: вы призываете весну? Ведь в Норшвайне ее никогда не бывает? Йети резко остановился и медленно оглянулся на меня. Ой-ой! Я надеюсь, мои слова не стали для него неприятным сюрпризом! Но нет: черные блестящие глаза Крышти, похожие на пуговки, вдруг наполнились доброй снисходительностью. — Как тебя зовут, не-йети-госпожа? — Тинави из Дома Страждущих. — Знай же, не-йети-Тинави, мудрость, всякому йети известную!.. Любое «никогда» касается только прошлого. Будущее — это «всегда». Всегда возможность и всегда надежда. Так что, может, однажды весна и придет. Нашими усилиями. Сдаваться нельзя. И он нравоучительно помахал лососем. Мне понравилась мудрость снежных людей. Особенно своей ироничностью: а они, кхм, случайно не зажарятся в своих шубах, если преуспеют?.. Но я не стала смущать Крышти такой постановкой вопроса. — А почему ваш коллега сказал, что в талисманы «убирают чувства»? — Затем, не-йети-Тинави, что обычно весна действительно не приходит, — пробасил Крышти, подготавливая шампуры. — И мы прячем наше разочарование внутрь амулетов, чтобы не было соблазна прекратить попытки. — То есть это генераторы принудительного оптимизма? — Не только. В амулет можно спрятать любое чувство. Страх. Злобу. Робость. Но не целиком, а лишь его часть — применительно к какому-то конкретному событию или человеку. — Ого. Интересно. — Ты сможешь опробовать амулет, — доброжелательно кивнул йети. — Ведь мы подарим вам по штуке: это вежливо и верно. А дальше делайте с ними, что хотите. Но учтите: если открыть талисман, то чувство вырвется обратно. Я кивнула, принимая правила, а Крышти заговорщицки понизил голос: — Поэтому я свои амулеты каждый год топлю в быстрой реке. Чтоб они уж точно ко мне не вернулись. — Радикальный вы йети, Крышти! — рассмеялась я. Меж тем, стремительно вечерело. С неба, затянутого прозрачной, шелковой вуалью облаков, ниспадали золотые волны света. Солнце уже примеривалось нырнуть за острый пик Иглштак, а снег приобрел нежно-розовый оттенок, такой уютный, что в него захотелось завернуться, как в одеяло. Я поняла, что сегодня мы до Долины Колокольчиков тоже не доберемся. А значит, я приеду в Шолох уже на два дня позже, чем собиралась. Ну и… ничего страшного. То, что еще позавчера казалось мне трагедией — прогулять два дня на работе! Получить порицание от наставника! — теперь не выглядело такой уж проблемой. Разберемся. Пошлю голубя из ближайшего населенного пункта, предупрежу, что опаздываю. И привезу всем чуть больше подарков в знак внимания. …Потому что когда иначе я смогу посмотреть на то, как куча снежных людей призывает весну? — И поучаствовать, не-йети-Тинави, и поучаствовать! — одобрительно проворчал Крышти. Глава 23. Призывая весну Снежные люди оказались удивительно гостеприимными. Нас, чужаков, «принесенных судьбой на пушистом хвосте, рото-та!», они окружили заботой в стиле лучшей на свете бабушки. Понимая, что «человеки — существа бесшёрстные», йети отдали нам шатёр кузнеца Хендрикса. — Сможете там переночевать, когда праздник кончится. Мы-то спим в ямках в снегу, — сказали они. А потом подтащили к костру разделочный стол и предложили нам поужинать, сидя прямо на нем: — Едим мы тоже на снегу, а вам так нельзя — замерзнете. И хотя в первый момент на меня снизошло подозрение (Устроиться на столе? Уж не жаркое ли я, накрытое заранее?), потом я вспомнила тысячу историй о добром нраве этих лохматых ребят и успокоилась. Так что мы с Берти бок о бок сидели на столешнице, болтали ногами и, подставив лица теплу костра, с аппетитом уминали рыбу. Пропитанная дымком, укутанная тимьяном, под аккомпанемент крупных ломтей белого хлеба и подснежных каперсов (оказывается, в Лилаковых горах есть и такое!), она была превосходна. Я доела, с умиротворенным вздохом откинулась назад, на спину, и уставилась в небо. Оно казалось очень черным, и звезды светились осколочками легенд. Берти улегся рядом и достал из-за ворота свежеполученный амулет. Как и обещано, это был дубовый листок — неожиданно изящный (и как только йети его смастерил, да еще и на огромной наковальне?..). Металл напоминал розовое золото. Центральная прожилка у листа оказалась круглой и полой внутри — именно туда, как в миниатюрную пробирку, можно было запечатать чувство. — Ты избавишься от чего-нибудь? — полюбопытствовал Голден-Халла, рассматривая амулет. — Не-а. Вряд ли мое разочарование в конце ритуала будет столь невыносимым. А что касается разных страхов и боли — пожалуй, всё, что есть у меня на сегодня, я вполне могу усмирить сама. Так лучше: это закаляет характер. — Согласен, — сыщик кивнул. — Интересно, а в амулет можно спрятать чужое чувство? — Зачем? — Ну, — прикинул рыжий. — Вдруг кто-нибудь в кои-то веки решит, что, дескать, Берти Голден-Халла — редкий гад… Или просто недостаточно меня полюбит? А я тогда — хоба! — и амулет ему в нос. Уберу равнодушие. И, что бы там ни было, теперь этот кто-то уже без ума от меня. И дурацкая легенда о моём обаянии не пострадает. — О нет! — я перевернулась на бок и, подперев щеку рукой, вплотную уставилась на собеседника. — Я надеюсь, это не тот самый момент, где преступник под прикрытием фантазий рассказывает о реально совершенном злодействе? Берти отзеркалил мою позу и, зловеще пощелкав крышечкой амулета, прошептал: — Если и так, ты об этом никогда не узнаешь, будучи моей новой жертвой. Готовься, Ловчая: три… два… — Не-йети-Тинави, не-йети-Берти! Ритуал начинается, подъем! — окликнул нас Крышти. Мы вздрогнули, вздохнули и синхронно скатились в сугробы по разные стороны от стола. * * * Ритуал заключался в том, что йети пели. Пели и танцевали вокруг костра, очень живо, а капелла, в каком-то наполовину фольклорном, наполовину сценическом стиле. Был один йети-солист, который, активно жестикулируя и обращаясь по очереди ко всем нам, энергично запевал, а иногда читал речитативом на тему «О-о, веснА-а! Весна, придИ-и! Приди к нам в го-О-ры на-ко-нец-то!». (Как вы понимаете, большими буквами я постаралась выделить ритмические акценты.) Остальные участники ритуала ходили по кругу, отплясывая кто во что горазд, хлопали в ладоши то над головой, то у коленей, подпевали каждой третьей фразе и по желанию вбрасывали спонтанные, всегда полные надежды, певучие реплики. А наши го-О-ры Лучшие в ми-И-ре Ты б виде лА,