«А где...» Впереди появляется какое-то копошение, и она с чувством облегчения смотрит за тем, как поднимаются с пола полицейские. Как стаскивает шлем Юрис. Оглядывается. Находит её взглядом и, тряхнув головой, идет к ней, чтобы помочь встать. Случайно касается ладонью в перчатке спины, вызывая болезненный стон. — La naiba,— со смесью расстройства и беспокойства произносит он, бросая взгляд на её спину. Переводчик с небольшим западанием выдает «Вот черт!» и Лара кивает, тихо хихикнув. — Непогрешимый Юрис ругается матом при дамах, — она опирается рукой на его плечо, глубоко вздыхая, а потом отталкивается, идя к осыпанной кусками бетона и отделки туше. Кажется, детектив идет за ней следом, страхуя, но Лара сама успешно справляется и, опускаясь на развороченное брюхо, где железо вперемешку с мясом, упирается рукой в грудь, осматривая закрытую титановыми пластинами шею. — У него нет жетона, — через пару мгновений произносит она и зло ударяет кулаком по остаткам его лица. — Где твой жетон, сраный ты уёбок?! Подошедший Юрис молчит, а потом, хмыкнув, наклоняется и, сняв перчатку, запускает ладонь в то, что осталось ото рта аугментированного. Проталкивает ладонь чуть глубже и вытаскивает за цепочку армейский жетон. — Оно? — Да! — Лара забирает жетон, придирчиво оглядывает и убирает в подсумок. После чего возвращается к своей винтовке, опускается возле нее на колени, тщательно вытирает её сначала снятым с чьего-то тела шарфом, потом ветошью из кофра и укладывает в ложе. — Хочу спать. И есть. И пить. Но больше есть. — А еще к врачу, — в тон ей добавляет Юрис, подавая руку и аккуратно поднимая. После чего снимает с себя плащ, набрасывает ей на плечи и надвигает на голову капюшон. Застегивает кофр и закидывает его себе на спину. — Шарп, поехали! Отзывается немолодой мужчина, с острым, чуть печальными взглядом карих глаз и глубокими морщинами на лбу и возле рта. Он подходит, заинтересованно их осматривая, и машет рукой в сторону выхода. — Вот так, работаю водителем у собственного подчиненного, дожили, — с деланным недовольством ворчит он. — Ну лучше ты за рулем, чем я, — отвечает Юрис и смотрит на Лару — Слушай, тебе, может, лучше лечь? — Наверное, — усталость накатывает с такой силой, что подгибаются колени. Её проводят под вспышками камер с коммуникаторов и дронов, которые она видит даже невзирая на глубокий надвинутый аж до самого носа капюшон. Стоит только Юрису открыть перед ней дверь полицейской машины, как Лара наклоняется и забирается на сиденье сразу с ногами, разворачиваясь лицом в спинку и подгибая колени. Слышны какие-то еще слова. Шорох ткани о ткань. Хлопает дверь и через мгновение она проваливается в сон. [1] Деривация — реакция выпущенной пули на одновременное воздействие вращательного движения и сопротивления воздуха, выраженная в её отклонении в сторону от плоскости стрельбы. [2] Они — в японской мифологии — большие злобные клыкастые и рогатые человекоподобные ёкаи (демоны). [3] M84 – светошумовая граната. Корпус этой гранаты представляет собой стальную трубку с 12 отверстиями по бокам и двумя шестигранными основаниями. 29. О методах и метаболизме (Черновик) Проснулся я куда раньше, чем должен был. Ощущение напряжения от предстоящего дня не покидало даже во сне, а от мысли, что придется просто сидеть и ждать, корежило не хуже, чем от плохо зажившей раны. Находиться дома было невыносимо, по этой причине я уже в десять минут седьмого переступал порог «родного» участка, хотя совершенно не знал, куда себя деть и тут. Впрочем, муки выбора завершились быстро: зайдя в кабинет, я увидел корпящего над документами Джеки Перейро, а он, обернувшись на меня, просиял, словно вошла голая Стейси Палмер, на которую он давно и безуспешно облизывается. — Слушай, заведи себе бабу, мне не по себе от твоего взгляда, — не сдержавшись ворчу я, вешая свой плащ на крючок. — Да ты же лучше любой бабы, дружище! Какая еще баба сможет пойти со мной на допрос? — Джеки потрясает зажатыми в руке бумагами, а потом протягивает их мне. Сам факт того, что дело распечатано на бумаге, говорит о многом. Как минимум о том, что у подозреваемого есть недешевый адвокат и желание собирать все факты заведенного на него уголовного дела. С интересом я забираю у него документы, но любопытство быстро угасает. Все эти разборки с владельцами серых клиник, где можно «за подешевле» поставить себе импланты с перебитыми серийниками от известных производителей... Всё это кажется мне таким мелким по сравнению с тем, что сейчас происходит в «тени» города, что мое разочарование, кажется, отображается на лице. — Черт, Юр. Ну, пойдем. Он вообще ни в какую не хочет. И адвокат у него этот, Филиппо Трози. Вы с ним уже вроде пересекались. —Да, что-то такое было... Ладно, черт с тобой, пойдем. Поприсутствую. — Ае, спасибо, дружище! Ты только вот сделай рожу, ну вот как ты в кабинет заходил. Такую, как будто ты уже с самого утра кому-то в глотку типовой Уголовный кодекс запихал. — Так тебе пугало нужно, или помощь? — я тру переносицу, недовольно косясь на коллегу, тот пожимает плечами. — А что, есть какая-то принципиальная разница? A.M. 6:49 — ... Не вижу причин дальше задерживать моего клиента, — Трози с превосходством смотрит на уставшего Джеки и на молчащего всё это время меня. — Я согласен с адвокатом, коллега, — продолжая опираться плечом на дверной косяк, говорю я первые, после необходимого представления в момент входа в допросную, слова за последние сорок минут. Адвокат, подозреваемый и Джеки смотрят на меня одинаково шальным взглядом. — мистер Винтерштайн, очевидно, стал жертвой преступного сговора. Обманут собственным поставщиком и против воли вовлечен в сбыт незаконно добытых имплантов. Предлагаю передать это дело на доследование корпоративным специалистам из службы контроля качества... Кто там в большей массовой доле был представлен из производителей, «Такэда?» Вот им и передать. В глазах всех троих появляется понимание. Джеки медленно расплывается в зверской улыбке. Его так достал хитрожопый Трози и его подопечный-немец, что он готов на что угодно, лишь бы их прижучить. Улики собирались действительно не самым качественным образом, половину из них можно оспорить, что умелый адвокат продемонстрировал прямо сейчас. Заявления от пострадавшего клиента тоже не было, к сети клиник присматривались по наводке информатора, а «серые» импланты были найдены в ходе не совсем чисто организованной проверки. Все всё понимали, и именно по этой причине Перейро сделать ничего толком не мог. Полиция должна была снять все обвинения... Или сделать кое-что еще, что обеспечило бы очень много нервотрепки обеим сторонам. Что я, собственно, и предлагал. И на что Джеки, судя по всему, готов был пойти, невзирая на то, что для его полицейского рейтинга передача дела была хуже, чем закрытие за недостаточностью улик. По другую сторону этого всего был однозначно не жертва сговора Винтерштайн и его адвокат, которому придется тягаться уже не с полицейскими, а с мегакорпорацией. Вернее, не придется. Дело пойдет по статье промышленного шпионажа и кражи в особо крупных размерах, с возможной переквалификацией в убийство с целью наживы, если некоторые «серые» импланты окажутся вдруг «черными», то есть - вытащенными из других людей. Корпораты выпотрошат Винтерштейна без всякого «в присутствии адвоката», желая добраться до правды. Шла бы речь о какой-то местной конторе, хитрожопый немец мог сбежать куда-нибудь в другую страну на годик, и все сошло б ему с рук. Но с «Такэда» такой фокус пройти не мог. — Зачем же сразу привлекать к этому э-э-э... Уважаемых специалистов...Э-э-э... Давайте договоримся... — Сдает обороты адвокат, его клиент согласно трясет головой и я, не скрывая усмешки, кошусь на Джеки. — Коллега, я вас оставлю. Выйдя из допросной, в которой допрос сейчас должен был перейти в фазу торгов, я выдохнул, и, глянув на часы, быстрым шагом пошел в кабинет Джеймса. A.M. 7:03-8:10 Мы с шефом сидели молча и напряженно смотрели, как на здоровенной интерактивной карте, висящей на стене, область порта наливается беспокойным желтым, а затем тревожным красным. Посыпались уведомления: объявления повышенной готовности, предупреждения патрулям о «нежелательной активности, замеченной на частной корпоративной территории» с приказами усилить контроль на границе корпоративного и городского участка. Джеймс вытаскивает из стола сигару, неторопливо раскуривает её, смотря на карту. Если бы я не так хорошо знал старого друга, то сказал бы, что он доволен происходящим, но нет. Тут что-то другое. — Знаешь, Юр... Даже если сегодня мой последний день в роли твоего начальника, то вот это, — он указывает сигарой на полыхающий красным сектор порта, занимающего целый район и находящегося всего в десяти милях от центра Делового квартала. — Вот это Эвансу с рук никто не спустит. Корпораты не любят, когда в городе, в котором они ведут свои дела, выходит из подчинения целый район. А ведь это только начало. — Тебя это так радует? — Да, меня это очень радует. Я знаю, что в тот момент, когда он покинет должность комиссара, проблемы никуда не исчезнут. А может, и наоборот, криминальное море всколыхнется с новой силой, ведь старые договоренности будут расторгнуты. Но, считай меня идеалистом, я думаю, что Детройт может вернуть себе настоящую свободу и демократию, которую он отстаивал в Войне за независимость. Люди могут жить честно. Могут жить без страха выходить из дома. Люди должны жить так. А пока такие, как он управляют нашим городом, здесь не будет ни порядка, ни справедливости, ни спокойствия. — Ты готов занять его место? — я рассматриваю лицо Джеймса, что после моего вопроса чуть отвернулся от доски и ушел глубоко в себя. — Скорее нет, чем да. Я не чувствую уверенности. Но я хочу жить здесь, и чтобы моя семья жила здесь. Семьдесят лет назад Детройт был первым по уровню преступности во всей стране. Здесь была дыра, в которой оставались лишь те, кому некуда было идти. Коллапс усугубил все проблемы, которые были в этом городе. Но когда первая волна потрясений улеглась, когда возник вопрос, где же заново строить заводы, где можно жить, не боясь умереть от остаточной радиации, где дождь может попортить яркий принт на футболке, но не оставит язвы на коже... Тогда Детройту был дан шанс. И оставшиеся тут люди этот шанс использовали. Они не бросились разворовывать завезенные для строительства заводов материалы, они шли устраиваться на работу. Они не мародерствовали, когда от гроз вырубалась единственная работающая на весь город электростанция, а организовывали добровольческие отряды. Люди справились. Мы справились! Уже к сороковым годам1 город буквально восстал из пепла. Здесь появились новые производства, появилась работа, появилось доступное жилье. За следующие двадцать лет я видел, как это место оживало и становилось лучше. Мы сделали это сами, без помощи США и потому, когда к порогу Детройта пришла звездно-полосатая армия, требуя вернуться в состав республики, мы вступили в Войну за независимость. И мы отстояли свое право на неё. Мы нашли баланс, научились жить в изменившемся мире, а такие люди, как Ростовенко, Смитсон, Эванс... Эти люди презирают наше право на жизнь. Им наплевать на всех, кроме самих себя и своих желаний. Они притягиваются друг к другу, как куски одного уродливого организма и тянут за собой других себе подобных. — Ты звучишь, как человек, который готов развязать войну с бандами, — я усмехаюсь, но мне, на самом деле, невесело. Меня беспокоит то, что я слышу, и мне хочется верить, что мой друг мои страхи успокоит. — Нет, Юрис. Корпорации, банды... Мы много говорили с тобой об этом. Я много думал над твоими словами. Мир изменился. Существовать в нем можно только при учете, что система балансирует сама себя. И когда кто-то из этой системы начинает перевешивать, она должна дать соответствующую реакцию. То, что мы привыкли называть бандой, давно уже не категоричное зло. Это люди, которые объединились, чтобы выжить. О том, как с ними себя вести, стоит принимать решение исходя из их действий, из того, как они пытаются выжить, а не из того, как они себя называют. Банды стали неотъемлемой частью любого города, любой страны. Да и не только. Вон, те же кочевники существуют где-то между городами... И попробуй скажи, что их существование не несет пользы? Прямо сейчас один маленький, но гордый клан производит реструктуризацию возникшего на теле города паразита под названием «ХромоЛегион», — Джеймс улыбается, указывая пальцем на продолжающую полыхать красным карту, но потом снова становится серьезным. — Я, в отличие от тебя, не считаю, что между нами, бандой и корпорацией разница только в размере и уровне снабжения. Но я, как и ты, считаю, что банды, в том виде, какими они стали сейчас, нужны. Они, как добровольческие отряды, обеспечивают порядок и спокойствие лучше, чем государственные органы. Конечно, не без издержек, назовем это так. И, конечно, есть среди них достаточное количество уродов. Но для того чтобы этих уродов становилось меньше, есть такие, как мы с тобой. Может быть, когда-нибудь банды потеряют свою значимость. Но это случится не сегодня, и даже не через пару десятков лет, если вообще случится. — Ты неисправимый идеалист и патриот до мозга костей, — я не могу сдержать улыбки видя, как довольно приосанивается Джеймс на мои слова. — Но, к счастью, ты не фанатик и не слепец. Хм... Я увидел, что на карте появилась отметка о присутствии журналистов в зоне «нежелательной активности». Шеф, проследив за моим взглядом, хмыкнул и в пару движений вывел на интерактивную доску беззвучную трансляцию «Fox 2 News», но уже спустя миг включил его, впившись взглядом в происходящее. Кто бы ни управлял дроном, он был явным специалистом военного репортажа. На экране во всей красе и деталях разворачивалась сцена противостояния четырех кочевнических тачек и достаточно устаревшей, но всё еще опасной модели двухпилотного боевого шагохода «TGaT». — Ого, это же ветеран боевых действий в Восточном Средиземноморье, — присвистывает Джеймс. — К счастью, с него сняли второй пулемет. Видимо, «Хромо» планировали как-то модернизировать руку, но не успели. Дрон отлетает чуть дальше, и я вижу до боли знакомую машину, которая выруливает из-за контейнеров на площадку в центре порта, и на большой скорости начинает объезжать шагоход с левой стороны. Боевая махина разворачивается за ней корпусом, потом перешагивает с ноги на ногу, Раттана, резким виражом направляет машину прямо на Ти-Джей-Ти, и у него под брюхом выполняет разворот, сдавая задом дальше, ему за спину. Дрон берет крупный план, и я легко узнаю Файдза, который торчит из пассажирского окна, сжимая в руках что-то короткоствольное. Здоровяк скрывается в салоне. Пулемет с крыши машины лупит длинной очередью в спину шагохода, к разбору Ти-Джей-Ти на металлолом шустро присоединяются другие кочевники. И в этот момент я вижу то, за чем Раттана туда приехала. И мне становится не по себе. Трансляция гаснет, на её место возвращается карта города. — Включи, — мне едва удается сдержаться, чтобы не рявкнуть на Джеймса, но он вместо ответа указывает на мои руки. Я смотрю на них и вижу, что невольно вцепился в подлокотники кресла так, что пальцы побелели, а вены вздулись. — Во сколько они должны завершить операцию? — шеф, игнорируя мой взгляд, вытаскивает из своего бара уже знакомую мне бутылку и холодные стаканы. Жидкости в ней с моего последнего визита к Джеймсу не убавилось. — В половину девятого, вне зависимости от успеха, они покинут город, — я делаю глубокий вдох, расслабляю пальцы и откидываюсь в кресле. — Джеймс, включи. — Вот, значит, сидим и игнорируем новости ровно до этого времени. Ты ничего не можешь изменить. Ты никак не можешь ей помочь, и вообще никто не может. Она там со своим кланом и знает, что делает. Не стоит портить себе нервы, у тебя и так достаточно для этого поводов. На, — он ставит передо мной наполовину полный бокал. — А если бы, там... — ...Была Анжи? — Рей перебивает меня, с усмешкой смотря через стекло своего бокала. — Это ты хотел сказать? Моя Анжи умерла бы там в первые секунды. Она боится звуков выстрелов и пишет картины. Хорошие картины, кстати. Она не влетает на базу чокнутых фанатов краденного армейского вооружения на тачке с пулеметом. Я вижу, что ты прикипел к девочке, но она не тепличное растение. Может, в городе ей и сложно было бы выжить, но там она сейчас в своей стихии. Так что сиди и жди, — достаточно резко припечатал концом фразы Джеймс и, стукнув по моему бокалу своим, залпом опрокинул в себя порцию виски. Я понимал, что Джеймс был прав. Так что пришлось заставить себя взять бокал и, отсалютовав шефу, опустошить. Вкуса напитка я совсем не чувствовал, но включить новости больше не просил. Раттана не была мне дочерью, но она влезла в мои дела и в мою жизнь с беспардонностью ребенка. Да, наглого и громкого, но доброго и открытого ребенка. Я обещал ей помочь, пусть и не знал, куда это обещание в итоге меня приведет. И мне хотелось сдержать свое слово. Через минут пятнадцать на карте вдруг вспыхивает два мелких желтых огонька. В другое время ни я, ни шеф не обратили бы на них внимание. Но сегодня мы их там ждали. Я смотрю на часы в углу карты - 7:40. — Хм. Давай посмотрим, для уверенности, — Джеймс чуть приближает область контроля девятого полицейского участка и раскрывает мигающую желтым отметку. — Да, падение с шестьдесят третьего этажа, квалифицируют, как убийство. С крыши стреляла? — Из пентхауса. — Ого. Ну, пока вызовут полицию, пока полиция доберется до крыши, потом осмотрит этажи для «простых смертных»... У твоей напарницы полно времени. Кстати, а где, говоришь, она служила? — Джеймс щелкнул пальцами, потом задумчиво потер бровь. — Не говорю, — усмехнулся я такой детской выходке. — Это важно? — Нет, просто интересно было, — Джеймс пожимает плечами, и я впервые за много лет чувствую, что он мне врет, но решаю не акцентировать сейчас на этом внимание. Не самое подходящее время. — Так, ну а здесь, девятнадцатому участку тоже становится весело. М-м-м, антикорпоративные демонстрации с применением зажигательных снарядов. Затейник этот интерполовец. Я так и не понял, откуда ты его вытащил. — Это он меня вытащил. Десять лет таскал, по всему городу, — я вытаскиваю сигарету и, подкурив, насмешливо смотрю на Джеймса, который пытается самостоятельно отгадать этот ребус. — Информатор это мой бывший. Бомж, Ма Тонг. Я же называл тебе его имя, думал, ты догадался. Нет? Шеф отрицательно качает головой и явно задумывается о чем-то. Возможно, о превратностях судьбы? — Порт пожелтел, — замечаю я, докуривая сигарету и выразительно смотря на Джеймса. — Мы договорились, — он отмирает, глядя на меня с недовольством. — Но они явно закончили, — мы некоторое время сражаемся взглядами, и, в конце концов, шеф сдается и включает новости.