В большинстве случаев это просто скелеты обтянутые кожей, оставшиеся в живых только благодаря установленной рядом аппаратуре жизнеобеспечения. Их руки и ноги зафиксированы ремнями, а сами они раздеты догола. В спертом воздухе стоит тяжелый запах антисептиков, немытых тел и гнилости. И я догадываюсь почему, ведь кресло не капсула, оно не приспособлено для многодневного лежания. — Стойте тут, — я огладываю помещение на предмет камер, замечаю те, что перекрывают намеченный мною путь, и сшибаю их выстрелами, после чего быстрым шагом иду вдоль стены, к остаткам сцены, смотря на полукруглые ряды кресел, утопающие в полумраке едва освещенной редкими настенными лампами залы. Со стороны коридора в этот зал ведет еще 3 двери, а в коридоре их, всего, кажется, двенадцать... Чем ближе я к сцене, тем более здоровыми кажутся люди, лежащие в цифровом плену. Наконец, добравшись до «партерной» зоны, я останавливаюсь возле бледного, тяжело дышащего мужчины, который кажется мне здоровее, чем те, кто лежал в предыдущем ряду, и осматриваю его бритый затылок, в разъем на котором воткнут кабель. Выход нейроимпланта выглядит вполне нормально, пленник явно достаточно давно его установил. Оглядывая кресло, я легко нахожу внешний интерфейс. Если бы не ремни, которыми зафиксированы руки мужчины, он бы тоже легко смог до него дотянуться... Интерфейс не заблокирован и спокойно принимает отданную через него команду о штатном завершении сеанса, заодно высветив информацию о его длительности. Я смотрю на цифру «82» и во мне поднимается давно забытое чувство. Мне хочется перевернуть тут всё вверх дном и пустить пулю в лоб каждому действующему члену «Кристального разума»... Но я не могу это сделать. Я могу только попытаться сделать так, чтобы тут как можно быстрее появилась полиция и надеяться, что кто-то из этих людей будет еще жив к тому моменту, когда будет кому оказать им помощь. Несколько фото жуткого «хранилища» размещаются у меня в памяти, ожидая своего часа. Внешний интерфейс мягко засветился зеленым, показывая, что сеанс завершен. Лежащий в кресле человек порывисто вздохнул, широко открывая рот и распахивая глаза, словно выныривая из глубин на последнем дыхании. А потом увидел меня и закричал. Я отшатнулся. Пленник, дико вращая глазами, исполненный какого-то всеобъемлющего ужаса, привстав, насколько позволяли закрепленные предплечья, дергался, словно в спазме, пытаясь вырваться из хватки кресла. Его крик быстро перешел в захлебывающийся кашель,и он, уже забыв про меня, пытается просто отхаркнуть кровавую мокроту, извиваясь всем телом. Кардиомонитор тревожно пищит, значения на нём превосходят любые возможные показатели, человек в кресле издает натужный хрип, и вдруг, снова фиксируясь на мне взглядом, выпучивает глаза, отчетливо синеет и обмякает. Из его упавшей на бок головы медленно тянется кровавая ниточка слюны. Тонкий протяжный писк вместо истошного пиликанья выводит меня из какого-то ступора. Я не раз видел «жесткий» выход из сети, и именно поэтому запустил мягкое завершение сеанса. Что с ним делали? Что он увидел вместо меня, когда открыл глаза? Ошеломленный, я снова посмотрел на людей вокруг меня, и бросился прочь, к напряженно озирающимся у входа Пятому и Шестому. Проскакивая мимо них, я оказываюсь в коридоре, и, не останавливаясь, бегу дальше, отсчитывая двери. Третья, четвертая, пятая! Остановившись, я делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю. И еще раз... Аккуратно тяну дверь на себя, осматривая её сверху и снизу, слышу тот же звук, заглядываю внутрь. Закрываю дверь. Нет, пуля в лоб будет актом милосердия. Но впервые я искренне рад, что кочевники не поддаются поголовной тяге на вживление нейролинка в самом юном возрасте. Раттана для «Кристального разума» не представляет совершенно никакого интереса. Значит, в этих залах её искать нет смысла. — Там то же самое, — я так же бегом возвращаюсьи машу рукой, следуя дальше, к платформе. Пятый и Шестой срываются следом за мной. Платформа чуть вздрагивает, когда мы забегаем на нее, но я, опираясь руками на перила, рявкаю вниз: «На третий!» и занимаю свое место по правую сторону от Четвертого. Восьмой ничего не спрашивает, но я чувствую его взгляд затылком и понимаю, что после всего этого, если у меня будет время, я должен поговорить с ним и понять, что я сделал не так. Как я убил того несчастного. На третьем этаже, в таком же изогнутом коридоре камер больше. Они торчат над каждой дверью, в этот раз — на вид самой обычной входной дверью, похожую на мою квартирную. Седьмой начинает сбивать камеры еще до остановки платформы, но двери мы даже не пытаемся открыть, так как на двенадцати из них есть отметка о блокировке изнутри. И только тринадцатая не просто не заблокирована, но приглашающе открыта. — Эй ты, русский с пистолетом! Ты у них главный? Иди сюда! — мы до двери еще даже не дошли, как из-за неё доносится мужской голос. Негромкий, но изрядно нервничающий. Нервничаешь, тварь? За шкуру свою паршивую переживаешь? Я замедляю шаг, понимая, что, прежде чем увижу это... Существо, которое ко мне обращается, я должен взять себя в руки. Но находящийся в той комнате решает меня подстегнуть. — Ты же за этой паршивкой пришел? А ну, голос подай, офлайновое мясо! Раздается короткая возня, злой вскрик, полный боли, удар обо что-то... Я стою напротив двери, целясь в старого, поджарого, похожего на выточенного из темного дерева, человека. Босой, лысый, отчего сразу виден разъем «глубокого» типа на затылке, одетый в какой-то навороченный даже с виду «си-ди», он зло трясет окровавленной рукой, а на полу, упираясь спиной в заполненный разными ящиками металлический стеллаж, полулежит Раттана, с измазанным кровью лицом. Кочевница вызывающе скалится, словно готовясь броситься на своего обидчика, и загрызть, за не именем другого оружия. И только одно останавливает меня от выстрела – из спины незнакомца торчит третья рука, металлический имплант, сжимающая что-то, слишком похожее на детонатор. — А, явился, — чернокожий разворачивается ко мне лицом. У него заменены оба глаза, но один его глаз непрерывно светится ярким синим светом, а второй от этого кажется еще чернее. — Что, Бес прислал своих червей подъесть за ним дерьмо? Значит, всё-таки пытался читерить... Рассказывай, как он собирался это сделать? Может быть, я сжалюсь и придумаю для вас наказание помягче. — При чём тут Бес? — холодно спрашиваю я, стараясь не смотреть на подобравшуюся Раттану. — ты нарушил правила. Мы пришли забрать свое и потребовать компенсацию. — Вы не в том положении, чтобы что-то требовать! Тут нет ничего вашего! — шипит мне это существо. Я машинально отмечаю, как пробегает судорога по его лицу, как мелко дрожат пальцы, которые он то и дело сжимает в кулаки. Смотрю за его спину, на стол, где стоит известного мне вида контейнер, а рядом валяется пара пустых, судя по индикатору, баллонов. — Вы, отбросы физического мира, не смеете ничего требовать у тех, кто пытается привести эту реальность к новому будущему! А ведь в описании препарата сказано, что использовать строго перед входом в сеть.... Итак, фанатик-наркоман с детонатором, одна штука. Поддержать разговор, проявить интерес, не выражать агрессию, подобраться как можно ближе и обезвредить. Хотел бы я посмотреть на автора полицейской методички на своем месте. Я медленно опускаю револьвер, зная, что сейчас сбоку от двери моя команда тихо пятится , пытаясь отойти на безопасное для переговоров расстояние. — О каком будущем речь? Чернокожий передергивает плечами и мелко содрогается всем телом, словно от холода. — О лучшем! Без боли, без страха, без болезней! Старый Оак приведет избранных в новый мир, в лучший мир, где достойнейшие прикоснуться к океану безбрежной, истинной мудрости. Не опошленной жалкими человеческими желаниями и стенаниями плоти. — Ты говоришь о мире свободного искусственного интеллекта? — я, конечно, отлично понимаю, что именно о нем он и говорит, но пока это существо болтает, мы можем что-то придумать... — Да, о мире тех, к кому мы должны стремиться, подражая во всем! Даже ты, далекий и ущербный, подражаешь им, стирая чувства из своего голоса, стремясь подделать себя... Снизу вдруг доносится эхо выстрела, потом рев Третьего и какой-то грохот. Я не свожу взгляда с лица фанатика, и вижу, как он усмехается с чувством собственного превосходства. — Но ты можешь стать лучше! Все могут стать лучше, если найдут в себе смелость. А, маленький мясной кусочек, сиди, где сидишь! — он, не оборачиваясь на Раттану, грозит ей пальцем укушенной руки, с которой медленно падает тяжелая, темная кровь. — Старый Оак видит тебя своим вторым, лучшим глазом! Он что, прямо сейчас подключен к виртуальному пространству? Он прямо сейчас видит и виртуальный мир и реальный? Грохот от выстрела снизу усиливается. Третий с восторженным рёвом разряжает в кого-то сразу оба ствола, а потом я слышу взрыв и скорее инстинктивно, буквально на долю секунды кошу глазами в сторону. Чтобы бросившись вперед, в ярости ударить руками по одномоментно закрывшейся пневмодвери. Это он тянул время! Это он играл со мной! Снизу раздается еще один вопль, но в этот раз Третий кричит от боли. Все до второго этажа заволокло бетонной взвесью, видно только какой-то странный силуэт, пересекший залу, а через миг платформа приходит в движение, спускаясь вниз. Мы молча перегруппировываемся, занимая позицию в центре коридора. Восьмой смещается назад, на всякий случай следя за дверью, где засел Старый Оак. И ждем. Платформа доезжает вниз, останавливается, и через несколько минут начинает свое движение обратно. Когда площадка поднимается на достаточную высоту, первое, что мы видим, это Третий, которого кто-то держит за шею сзади, на поднятой вверх руке, как нашкодившего котенка. Чем ближе к нашему этажу край платформы, тем больше подробностей нам открывается. Третий жив, что определенно является не его заслугой. У него оторваны обе руки, но если протез просто обломан возле плеча, то настоящую руку словно вырвали из локтевого сустава. И наложили жгут, чтобы он не истек кровью. На его лице нет маски. У него, судя по всему, сломана трахея, иначе я не видел необходимости в торчащей посреди горла силиконовой трубке, через которую он сипло, с присвистыванием, дышал. И что самое удивительное, Третий продолжал находиться в сознании, шевеля губами и раз за разом пытаясь (безуспешно) произнести слово «Въебу». Тот, вернее,та, кому он собирается въебывать, убедившись, что достаточно привлекла наше внимание, дожидается, пока платформа остановится, плавно опускает руку, со скрежетом вытаскивает когти из металлического листа и, клацая по бетонному полу, неторопливо волочет Третьего в нашу сторону. Короткие седые с легкой остаточной черноты волосы. Широкий нос, еще не до конца усохшие губы. Коричнево-серое лицо, которого давно коснулась старость, но миновал нож хирурга. Закрытое композитной броней тело с высоким многослойным сегментарным металлическим воротником, скорее всего, являющимся деактивированной броней головы. Полностью замененные руки и ноги, последние повторяют кого-то из кошачьих. Хвост... Из треугольных, острых даже на вид пластин. Скорее тоже аугментация, слишком уж естественно он двигается. — В качестве жеста доброй воли я оставила его живым, — женщина продолжает держать Третьего за шею. У нее низкий, грудной голос. — В качестве демонстрации моих добрых намерений я скажу, что один милый мальчик внизу меня даже не заметил, продолжая нервно ходить вдоль своих машин, один всё так же сидит в разбитом фургоне, а третьего я не тронула и пальцем даже после того, как ваш невменяемый дважды разрядил в меня дробовик и попытался подорвать на гранате. — Она делает паузу, словно бы давая нам время выразить свою благодарность, но мы молчим и женщина, вздохнув, продолжает чуть более раздраженно. — Но третьего акта всепрощения не будет. Отвечайте, кто вы такие и какого черта делаете с моим партнером? — Ты местный брокер? — я смотрю на нее и не узнаю. Не может быть, чтобы о таком дельце не было и слова известно. — Здесь вопросы задаю я, мальчик, — её губы искривляются, обнажая не по-человечески острые зубы. — Если ты не хочешь, чтобы я тебя пощупала, отвечай. — А девочек ты игнорируешь? Незнакомка чуть разворачивается, небрежно глядя через плечо, и я вижу Первую, стоящую на изготовку для стрельбы с колена и целящуюся в сторону незваной гостьи. — О, хм, какая самонадеянная... — Третий начинает падать лицом вниз на пол, аугментированная размазывается в воздухе, рявкает винтовка, пуская оглушительное эхо по зданию. Все снова замирает. Первая не только успела выстрелить и попасть, но и сместилась вбок равноценно неизвестной женщине, продолжая держать её на прицеле. А та, молча, с интересом, смотрит на свою висящую буквально на паре канатиков, руку. Восьмой, не обращая внимания на происходящее, бросается к Третьему, тут же переворачивая его и бросая рядом с ним свою укладку. — Ладно, погорячилась, — наконец произносит аугментированная. — Но, не я первая начала, а у меня, как у любой женщины в моем возрасте, запас терпения на молодежь о-о-очень ограничен. Как твое имя, милая? — Первая, — она продолжает держать её на прицеле. — Повернись ко мне спиной и продолжи разговор со Вторым. — А Второй это ты? — неизвестная грациозным движением, сопровождаемым визгом когтей о бетон, разворачивается ко мне. — Кто ты и что тебе тут нужно? — Дэйши Блек. Как ты верно догадался, умный русский мальчик, я делец. Мой партнер позвал меня поговорить с вами, а вы на меня напали. — А твой партнер тебя не предупредил о том, кто именно остался на первом этаже и почему? Я знаю, что он видел причину. Дэйши пожимает плечами, потом недовольно косится на болтающуюся конечность и, поджав губы, отрывает ее. — Не предупредил. Он любит загребать жар чужими руками. Но мои услуги дорого стоят, и он это знает. Да, старое полено? — Дейши вдруг поднимает лицо вверх и рявкает на весь комплекс. — И я тебе припомню каждую царапинку на моем теле! Ей никто не отвечает, и она снова смотрит на меня. — Вы неплохо развлеклись тут, мальчики и девочка. И какова цель? — Он нарушил договоренности. Удерживает у себя одну из нас. Мы пришли за ней. Дэйши качнулась вперед, но сзади демонстративно покашляла Первая и гостья движение не закончила, оставаясь там, где стояла. — И вы устроили всё это ради... Девчонки? — в голосе дельца звучит недоумение. — Она что, какая-то новая сетевая звезда, что Оак в неё так вцепился? Пытается заманить в свою секту молящихся на тостеры? — Она кочевница. — Кто? — Дэйши округляет глаза, кажется, удивившись по-настоящему. — И что она тут забыла? — Она курьер. Привезла ему груз. Целый и качественный, — я смотрю, как с каждой моей фразой лицо женщины кривится всё сильнее. — А он забрал и её, и груз. И не выпустил к людям, которые её ждали. Когда мы пришли за ней, он вызвал тебя поговорить, а сам закрылся в своей кладовке, укололся экспериментальной наркотой и угрожает всё тут взорвать во имя своего нового мира. Дэйши молчит, тяжелым взглядом сверля дверь в конце коридора. — Первая, эй, Первая! Я хочу проведать одно бревно, будь милой девочкой, не порти старушке костюм, — наконец отмирает она. — Без резких движений, — отвечает та. «Старушка» медленно идет вперед, мы расступаемся, пропуская её к двери. Возле меня она останавливается и не глядя протягивает свою оторванную руку. — Сердце не предлагаю, но руку подержи. Она выше меня на полторы головы. А еще я понимаю, что сейчас, реши она меня убить, у меня нет ни единого шанса. Дэйши вдруг поворачивает в мою сторону голову, и мы встречаемся взглядами. — Хм. Молодой человек, а я словно бы вас раньше где-то видела. — Уверен, что запомнил бы, — отвечаю ей я и беру её оторванную руку.