Сам момент убийства как высшей меры обладания и контроля вызывал у Сливко самые сильные чувства. Весь его фетишизм, все чудовищное «Я» выходило наружу. И предавался он своему делу с полной самоотдачей. Например, разрезал ботинки жертв на две части, отпиливал мыски, полировал их и хранил в таком виде, иногда использовал их в качестве объекта для мастурбации. Иногда поджигал обувь, тоже получая от этого удовольствия. Есть и куда более жуткие подробности того, что он делал с телами жертв, — все это запечатлено на пленках от камеры «Кварц». Вернемся к 1973 году. Убит 14-летний Саша Несмеянов. В этот раз все отличалось от пропажи Коли Дробышева 10-летней давности: поиски были гораздо более масштабными и тщательными. Мама Саши, женщина целеустремленная и упорная, подняла на ноги всех, кого только могла. Обивала пороги всевозможных инстанций, чуть ли не ночевала в отделах милиции — даже почти попала на прием к Брежневу. Но все было безрезультатно. Самой циничной деталью этой истории стало то, что фотографии Саши решили показать по центральному телевидению — чтобы к поискам присоединились все желающие. Свежих фото в доме не нашлось, и мать пошла… к Анатолию Сливко. Потому как помнила: вожатый фотографировал своих подопечных для музея «ЧЕРГИДа», доски почета и прочих целей. Сливко активно включился в поиски мальчика — не только дал недавние фото из личного архива, но и сам прочесывал леса в составе организованной спасательной группы. Правда, именно в тех местах, где мальчика точно не было. Все это время вожатый оставался вне подозрений. Убийства Сливко совершал в лесу рядом с Невинномысском — там же, где путешествовал со своими воспитанниками, учил их ставить палатки и разжигать костер. Местность он знал как свои пять пальцев, так что ему было нетрудно и организовать очередной «эксперимент» с виселицей, и скрыть следы преступлений. На убийство Сливко шел с перерывами от 2 до 5 лет. В остальное же время он не только мучил детей, но и пытался вести нормальный образ жизни. Еще до первых жертв, на заре «ЧЕРГИДа» Анатолий женился, завел детей, несмотря на то что к женщинам его все еще не тянуло. В какой-то момент он даже обращался к врачам, чтобы наладить сексуальную жизнь. Стать нормальным. Правда, ничего из этого не вышло. Из дневника Анатолия Сливко: «Посещение доктора в районной поликлинике с жалобой на то, что у меня ничего не выходит с женой без механического возбуждения, закончилось советом больше спать и принимать элеутерококк. Я не решился даже намекнуть на подлинные причины моей проблемы. В отчаянии я рассказал про загадочный сон из детства, который никак не могу вспомнить. Врач выразительно посмотрел на меня и сказал, что с этим не к нему. Но самым унизительным было хихиканье молоденькой медсестры». Последние годы на западе публикуются разные клинические исследования педофилии. И в рамках новой этики звучат новые оценки: влечение к детям — это не свободный выбор человека, за который нужно порицать, стигматизировать и обязательно наказывать. Это в первую очередь опасное отклонение, с ним можно бороться, его нужно исправлять. Существуют даже примеры осознанных педофилов: они обращаются к специалистам, просят помочь избавиться от навязчивых мыслей, так как понимают собственную опасность для общества. И они могут рассчитывать на помощь. Но в Советском Союзе 1960-х тот же Анатолий Сливко даже не надеялся, что его поймут. Так что единственным местом, где он мог излить душу, оставались страницы дневника. Там же он описывал тот самый «загадочный сон». Правда, уже потом, после гибели последнего мальчика. Из дневника Анатолия Сливко: «В июле, проводя здесь опыт с Сережей Павловым, я опять оказался на пороге своего сна о детстве. Я действовал машинально, но в момент наивысшего наслаждения, когда он забился в петле, меня словно ударило. Я вспомнил наконец наши детские игры в партизан во время оккупации. Вспомнил, как пионеры вешали в лесу мальчика, изображавшего фашиста. И этим мальчиком был я, в этом все дело! В отчаянии я схватил Сережу, стал делать искусственное дыхание, сдирать с него проклятый костюм смертника, с пионерским галстуком, но было поздно. Поздно». Всего за 21 год Анатолий Сливко убил и расчленил семерых мальчиков. Пострадали от его рук как минимум 42 ребенка. Поиски результатов не давали. Уголовных дел не заводили. Никто просто не знал об этих убийствах. И никто даже не обращал внимания, что все пропавшие были членами туристического клуба «ЧЕРГИД». Частица зла И все же дело сдвинулось с мертвой точки, когда исчезновениями занялась помощница прокурора Тамара Лангуева. Точнее, она присоединилась к поискам последней жертвы Сливко — Сережи Павлова. Тамара дотошно изучала все аспекты дела, много и долго общалась с родными и близкими мальчика, с его друзьями и знакомыми — в том числе и по клубу «ЧЕРГИД». В итоге она поняла: в день исчезновения Сережа ходил «на съемки» вместе с дядей Толей. После долгих разговоров дети рассказали ей все — про виселицу, противогазы и пакеты, про удушение и «медицинские эксперименты» руководителя клуба. Помощник прокурора не стала терять времени, и 28 декабря 1985 года Анатолий Сливко был арестован по ее запросу. Попробуйте представить себе всеобщий ужас, охвативший Невинномысск, если не все Ставрополье. Партийные руководители, которые жали Сливко руки и ставили в пример другим спортсменам. Члены других турклубов, которые переписывались с лидером «ЧЕРГИДа» и набирались опыта у идейного передовика. Родители школьников — и погибших, и пострадавших, и тех, кто просто ходил в походы с чудовищем. Многие просто не могли в это поверить и писали во все инстанции, что все пункты обвинения не что иное, как клевета против достойного и, главное, невинного человека! Доходило до страшного: секретарь городской парторганизации наложила на себя руки — совсем недавно она подавала ходатайство, чтобы Сливко дали «Заслуженного учителя». Кстати, именно это звание газеты вскоре используют, чтобы окрестить маньяка Заслуженным мучителем. Задержанный поначалу не признавался во всех убийствах. Чаще всего на допросах он молчал и беззвучно плакал. А иногда Сливко будто бы преображался. Забитый, тихий человек уступал место агрессивному зверю. Он кричал, обвинял следователей, угрожал, мол, арестовали депутата, заслуженного учителя и ударника труда, и это им с рук не сойдет. И лишь в разговоре с Тамарой Лангуевой он дал скомканные показания по последнему исчезнувшему — Сереже Павлову. А затем и по остальным. Тамара Лангуева, помощница прокурора Невинномысска в 80-е годы: «Я, когда с ним разговаривала, говорила: “Ну что вы, в самом деле! Как-то надо собраться! Или у вас другие есть?” Ну, я же прекрасно понимала, раз ребята висели, то там и другие. Он головой кивнул, прослезился и сказал: “Да, у меня много…” Я говорю: “Это все ваши, которых нет?” Он кивнул головой». По отрывочным признаниям удалось обнаружить почти всех пропавших детей. Основные доказательства нашли в фотолаборатории «ЧЕРГИДа», где Сливко хранил отснятые пленки. Батыр Баракаев, инспектор: «Там комната была средних размеров, где-то 4 Ч 5. Полностью завален пол пионерской атрибутикой. Потом увидели каски, гранаты, оружие старое, пулеметы. Еще нашел кассеты. Посмотрел — цветные, лента от старых видеокамер. Там, значит, подвешенный пионер в галстуке, прямо видно сразу. Я еще не осознавал, насколько это чудовищно. Я проработал всего год, не думал, что такой интеллигентный человек будет преступником. Нас учили, что преступник — это лицо судимое, который в наколках весь, понимаете?..». Дело было настолько громким и резонансным, что судили Сливко в другом городе. У следствия было достаточно вещественных доказательств, ведь большинство из них тщательно задокументировал сам подсудимый. Сам он во время заседаний вел себя уже совсем по-другому, нежели на первых допросах. Потерянный взгляд в пустоту, осунувшееся лицо и сбивчивая речь выдавали явно воспаленное сознание, пронизанное стыдом и болью за свою испорченность и непонятность. Из записей судебного процесса над Сливко: «— Обвиняемый Сливко, имеете ли вы отводы к кому-либо из участников следственного действия? — Я следствию высказывал пожелания, чтобы как можно более узкий круг был. То, что будет представлено сейчас… ну, даже человеческий род позорит. Я раз увидел это, и это нельзя ни смыть, ни забыть. Только со смертью уходит. Мне страшно, что это будут люди смотреть». Анатолий Сливко был признан вменяемым: несмотря на огромный букет всевозможных перверсий — от пиромании и педофилии до вампиризма и некросадизма, — он полностью осознавал, что делает. Его жена и дети вскоре после начала процесса уехали из города. Где они сейчас — неизвестно. Из следственного изолятора Сливко писал супруге трогательные письма: просил прощения, признавался, что не имел права жениться, умолял следить за детьми — чтобы им не передались его пороки. Одной из последних записей Вожатогопотрошителя стали слова: «Частицы этого зла есть в каждом, но у большинства пересиливает доброе начало». В июне 1986-го Анатолий Сливко был приговорен к высшей мере наказания. Адвокат пытался обжаловать решение суда, но апелляцию отклонили. Тем не менее это несколько отсрочило расстрел. В 1988-м к Заслуженному мучителю обратился следователь Исса Костоев. Тогда он занимался делом другого серийного убийцы и решил, что Сливко поможет лучше понять психологию маньяка. Следователь даже оставил ему чистую тетрадь для рекомендаций — Сливко исписал ее полностью. В ней он признавался в самых страшных из своих преступлений, вспоминал аварию на Дальнем Востоке, описывал чудовищные фантазии и неудачи в семейной жизни… К сожалению, ничто из этого не помогло поймать нового маньяка — все его рекомендации оказались ошибочны. Просто он был совершенно не похож на убийцу, которым окажется Андрей Чикатило. Наконец в 1989 году в Новочеркасской тюрьме Анатолия Сливко расстреляли. Можно ли испытывать жалость к чудовищу? Вопрос сложный. Однажды мы в работе над очередным выпуском «Дневников Лоры Палны» пообщались с криминальным профайлером Анной Кулик. Мы спросили: «Есть ли убийцы, которых вам было жалко?» И удивились, когда она ответила: «Многих жалко». Не потому, что мы им симпатизируем, а именно в попытке поставить себя на их место, чтобы понять их мотивацию, исключительно для работы, расследования. По ее же словам, случай Анатолия Сливко — один из самых интересных для изучения (что не делает его менее страшным). В нем как будто и правда уживалось два разных существа: монстр, жаждущий крови, и человек, осознающий свою монструозность. Один душил, терзал и мучил детей. Другой снимал видео, чтобы хоть как-то отсрочить новое мучение и, в конечном счете, убийство. Но с каждым годом сдерживающее начало звучало в его голове все тише, а к «слабостям» (так он иной раз называл убийства) он относился все спокойнее, даже снисходительнее. Нельзя вычеркнуть из его истории искреннее страдание, болезненную рефлексию, понимание собственной искалеченности и опасности. Нельзя не принимать во внимание попытки суицида, призванные оградить детей от потенциального вреда. Но увы. Все возможные постулаты об осознанности и желании излечиться меркнут перед единственным фактом. Анатолий Сливко все же пошел работать с детьми и в итоге спровоцировал себя. После чего убивал детей на протяжении 20 лет — большую часть сознательной жизни. Хозяйка дома смерти Давайте, друзья, ненадолго отвлечемся от реальных преступлений. Представьте себя эдаким книжным сыщиком из произведений Агаты Кристи. Совсем недавно произошло убийство, а то и не одно, вы вели тщательное и кропотливое расследование, и вот теперь собрали всех причастных к делу в одной тесной комнате, чтобы открыть правду и указать правосудию на злодея. Среди основных подозреваемых — здоровенный лысый бугай, с головы до пят покрытый наколками, обаятельный аристократ со злыми глазами и вечным револьвером в кармане и… тихая маленькая старушка в больших роговых очках, со вставной челюстью и трясущимися руками. Кто же убийца?.. Искушенный слушатель «Дневников Лоры Палны», равно как и преданный любитель детективного жанра, знает, что для наилучшего сюжетного поворота автор сделает убийцей того, кого читатель стал бы подозревать в последнюю очередь. Стало быть, по всем канонам главный преступник — пожилая леди, которая все это время умело прятала черную душу за безвредной на первый взгляд внешностью. Да вот только в реальной жизни это правило работает крайне редко. Причем настолько редко, что у многих преступников их криминальная натура чуть ли не на лице написана. Да, о многих маньяках уже после ареста говорят, мол, никогда бы такого не подумали, производил совсем другое впечатление и так далее. Подобные ситуации эксперты часто связывают с так называемым «поверхностным обаянием» психопата: когда преступник может по желанию «включить» образ очаровательного и приятного в общении человека, чтобы замаскировать свою истинную природу. От одних такая перемена требует определенных усилий. А у других образ вырабатывается и выхолащивается сам. Так было и с Доротеей Пуэнте. Во время суда криминальные хроники постоянно отмечали, как столь безобидная и миловидная бабушка могла лишить жизни 9 человек — если не больше. Ее даже называли одной из самых пожилых серийных убийц в криминальной истории США (хотя на деле это не совсем так, но обо всем по порядку). Тем не менее суд показал, что за обезоруживающей личиной скрывается хладнокровная, расчетливая и беспощадная женщина, которая убивала и обкрадывала в основном беззащитных стариков. Причем делала она это в собственном пансионе для престарелых, за что и получила прозвище «Хозяйка дома смерти». Из приюта в пансион Как и у многих героев нашего подкаста, у Доротеи Пуэнте была довольно богатая на события жизнь. Она родилась в 1929 году в американском штате Калифорния. Детство у девочки выдалось, как это водится, не из легких. Про отца Дороти известно лишь то, что он несколько раз пытался покончить с собой — иногда на глазах у маленькой дочери, а в итоге умер от туберкулеза. Восьмилетняя девочка осталась под опекой матери-проститутки — и то ненадолго, примерно через год мать попадает в автокатастрофу и погибает. Теперь Дороти совсем одна. Службы опеки определяют девочку в приют, где ей приходится все так же несладко: сверстники издеваются над беззащитным ребенком хуже прежнего. По разным отрывочным сведениям там же она подвергается насилию. Все это, разумеется, не могло не отразиться на психике девочки и на ее миропонимании. В 16 лет Доротея покидает стены приюта и устраивается на работу в дешевую забегаловку официанткой. Но денег отчаянно не хватает, и девушка идет в сферу, фактически знакомую ей с детства, — на панель. Там, на улицах, в 1945 году она знакомится с будущим мужем — солдатом, который только вернулся с полей Второй мировой. В этом зыбком и довольно странном браке вскоре даже появляются дети, две дочки. Но Доротея воспитывать никого не собирается, дети ей скорее мешают. И она не находит ничего лучше, как отдать их — одну дочь каким-то дальним родственникам, а другую… в приют. Причем в тот самый, где росла она сама. Прекрасно осознавая царящую там обстановку насилия и жестокости. Было ли это подсознательное желание переложить свои страдания на другого или стремление дать дочери пройти такую же «школу жизни» — непонятно. Хлипкий брак с бывшим солдатом вскоре закономерно распадается. Доротея снова остается одна, снова почти без денег. Тогда-то она и начинает свой криминальный путь. Помимо незаконной проституции, она умудряется содержать полноценный бордель, иной раз бродяжничает, ворует по мелочам и подделывает чеки. За что и получает несколько небольших тюремных сроков один за другим — от 90 дней до полугода. И вот примерно в 1960-е, когда Доротее уже за 30 лет, она внезапно находит свое призвание — внимание, забота о пожилых людях и инвалидах. Согласитесь, более чем внезапно! Но чуда здесь никакого не происходит. Раньше Дороти выжимала все соки из многочисленных мужей (всего их было четверо, последний был много младше ее — кстати, его фамилией Пуэнте она и пользовалась до конца жизни). Теперь же она просто поняла: беззащитную и наивную жертву можно не только сделать из мужа — но и просто найти. И самой легкой добычей Доротея справедливо считает несчастных стариков. Сначала она устраивается частной медсестрой и ходит по домам делать уколы. Потом ее квалификация дорастает до домашней сиделки. Средства на существование Доротея получает не только честным трудом: ей ничего не стоит обшарить дом подопечных, пока они спят. Еще Пуэнте обхаживала местные бары в нерабочее время, подсаживалась к одиноким пенсионерам и втиралась к ним в доверие, чтобы вытянуть необходимую информацию. А затем обналичивала их пенсионные чеки, подделав подпись (тем более опыт в этом у нее уже был). И все же она мечтала о полноценном пассивном доходе, чтобы не пришлось тратить много сил на поиск стариков — лучше, чтобы они приходили к ней. Так постепенно в ее голове выкристаллизовался образ собственного дома престарелых, пансиона для умалишенных, которые станут ее личными дойными коровами. Правда, откладывать на свою мечту Доротея не умела. Большую часть добытых денег она тратит на довольно роскошную жизнь — один из бывших мужей Пуэнте вспоминал, мол, она живет так, будто думает, что богата. На этом ее и поймали: изучив траты и сопоставив их с отсутствием легального дохода, правоохранители вскрыли 34 случая мошенничества. За которые Доротея и получила 5 лет тюрьмы, правда, условно. Потому что в ходе следствия ее обязали пройти психиатрическое обследование — а там врачи выявили легкую форму шизофрении. Звучали рекомендации, что Пуэнте следует запретить работать со стариками и даже приближаться к ним, но почему-то в окончательный приговор этот пункт не включили. Так что Доротея продолжила дело своей жизни. Шкаф в красном пикапе