– Да, ты прав, – согласился «дед». – Пойдём со мной в город, подстрахуешь в банке, если чего не так скажу. В ближайшем банке дед просунул стодолларовую купюру в кассовое окно и попытался втолковать банковскому клерку, делая непомерно большие паузы между словами: – Так: ми… несессери…ченч…парт…доллар на песеты…и…парт… доллар на доллар… И потом ещё добавил, честно глядя в глаза банковскому работнику: – Ми…, – и он крепко и гулко постучал кулаком по груди, – вонт… дринк… бир… Как ни странно, клерк его понял и сделал всё, как просил новоявленный клиент, предварительно выяснив, сколько песет ему нужно на пиво. Когда я перевёл, «дед», как за стойкой бара, победно поднял два пальца и сообщил: – Две кружки и финита ля комедия. Правда, с него взяли такие проценты за обмен, что пиво влетело ему в копеечку. Но главное – пожар души в итоге был потушен. 06.06.1993. Castellon de la Plana (воскресенье) Прогулка по пригородам Кастельона. – Апельсиновое царство. – Флёр д’оранж. – Цвет, запах и вкус апельсина. – Между Барселоной и Валенсией. – Лас-Пальмас. – Летучие мыши. Шестое выпало на воскресенье. Отстояв вахту, я решил проехаться на своём велосипеде к подножиям гор, окаймляющих побережье. Кое-где гряда этих гор уходила внутрь материка, оставляя перед собой низкие плато, подступающие к самому морю. Эти низменные районы в большинстве своём возделаны под различные сельскохозяйственные культуры. По моим наблюдениям преобладали апельсиновые плантации. Я поехал наугад и через некоторое время забрался в частные апельсинчики, разгороженные на квадраты узкими асфальтированными дорожками. Напрашивалось сравнение с нашими шестью сотками, которые выдавались рабочему люду под частные огороды. Правда, местные участки были и того меньше, но усажены исключительно апельсиновыми деревьями. Поскольку основные урожаи приходятся на декабрь – февраль, то передо мной предстала картина увядающего сада: плоды, оставшиеся на деревьях, перезрели, очень много падалицы, которую местные садоводы собрали в большие пирамидальные кучи. Всюду царил дух слегка забродившей цитрусовой массы – настоящий флёр д’оранж. Перефразировав Пушкина, можно сказать так: «Испанский дух тут, Испанией здесь пахнет!» Поскольку вокруг не было ни души, а участки не огорожены, я решил нарушить частные владения и попробовать, насколько хороши или, наоборот, дурны перезрелые плоды апельсиновых деревьев. Большинство плодов уже подгнивало, но можно было найти и вполне кондиционные. Я выбрал стандартный апельсин (они все были одного размера) цвета густого оранжа с мелкими бордовыми вкраплинами. Он ещё сохранял в себе тепло заходящего солнца и предельную полноту жизни. Из него легче было выдавить сок, чем чистить: кожура довольно плотно прилегала к мякоти. А сама мякоть, даже при слабом надавливании, выделяла в атмосферу ароматы и масла внедрённой в неё цедры. Наверное, так пахнут и благоухают райские сады. Вкус очищенного плода был… Если я скажу «восхитительный» или «бесподобный», я ничего не скажу. В этом как бы перезрелом апельсине сконцентрировалась вся изначально данная этому фрукту гамма вкусов и вкусовых оттенков. Наверное, именно в таком виде и с таким содержанием был задуман этот исходный продукт самим Господом Богом. Всему нужно своё время и место. И, скорее всего, я оказался именно в той точке, где эти две основные субстанции нашего мира сошлись, и я оказался в средиземноморских предгорьях провинции Кастельон в апельсиновых кущах именно в то время, когда райский плод должен умереть, чтобы отдать миру всё своё богатство через человека. И этим человеком оказался я. В меня закралось подозрение, что именно там я почувствовал настоящий вкус апельсина. Всё остальное – лишь предвкусие. Наверное, точно так же где-то в пространстве и времени нам предопределено почувствовать и вкусить истинный смысл жизни. Если мы, конечно, не нарушаем при этом неписаные законы естества и гармонии этого мира. Но много званых, да мало избранных. Вкушать истинные плоды с пира жизни всё-таки дано не каждому. А если и дано кому-то, то и не часто, по всей вероятности. Я ещё долго блуждал по узким асфальтовым дорожкам этого апельсинового кооператива, пока не выехал на автомагистраль Валенсия – Барселона, по которой с хорошей крейсерской скоростью и довольно часто шли гружёные фуры (это было видно по осадке) вперемежку с легковыми автомобилями. Ехать на велосипеде по скоростной магистрали в густоте надвигающейся ночи равнялось самоубийству. Горы подступали к самой дороге. Поскольку заметно смеркалось, я повернул обратно. Существовал риск остаться в полной темноте и потеряться, хотя отсветы жилых районов всё-таки служили хорошим ориентиром в этом не знакомом мне пространстве. Внутренний компас во мне всегда работал безупречно. Не помню случая, чтобы я заплутал в чужом лесу или потерялся в незнакомом городе. Но места сии представлялись столь безлюдными, что случись какое-нибудь недоразумение, то и спросить не у кого: «дондэ камино а Кастельон?» Я снова въехал в лабиринт апельсиновых владений, набрёл на совершенно безлюдную ж/д станцию Лас-Пальмас рядом с небольшой базиликой. Лас-Пальмас у меня всегда ассоциировался с Канарскими островами. А теперь оказалось, что это название присутствует и в провинции Кастельон. Но кто об этом знает? И зачем это знать? Кстати, это большой и серьёзный вопрос: «Нужно ли нам знать подробности чужой и далёкой жизни?» Что это меняет в нашем сознании? Человек по природе своей всё-таки больше исследователь, чем просто статист. Иначе бы мы не летали в космос, не посылали бы луноходы и марсоходы колесить по ближайшим мирам околосолнечной системы, не проникали в более удалённые уголки вселенной. Часто, замахиваясь на нечто дальнее, кажущееся порой недостижимым, мы не замечаем рядом с собой простых и не менее интересных и даже полезных для себя вещей. Но как бы там ни было, знайте, что Лас-Пальмас не един в своём воплощении. Так же, впрочем, как и Санкт-Петербург. Второй Петербург находится в штате Флорида в США. А местечко Скулте в Латвии встречается многажды в разных её концах. Однако, вернёмся в апельсиновые рощи, уходящие в темень подошедших сумерек. Повсюду было видно, что здесь приложил руку человек. Вдоль дорог и дорожек тянутся каналы, укреплённые по берегам цементными блоками – видимо, отводы от протекающей здесь горной реки (она есть на карте). Вода в каналах кристально чистая, и по мелководью туда-сюда стремительно снуют стаи мелких рыб. Когда уже порядочно стемнело, я выбрал по виду запущенный апельсинник с заколоченным домиком-сторожкой и набрал полную пазуху апельсинов: часть с земли, часть с деревьев. Много плодов, по-видимому, пропадает. Здесь их явное перепроизводство. Создаётся впечатление, что апельсины местных сортов не подлежат длительному хранению. Во всяком случае, можно смело сказать, что европеец, будь то во Франции, Бельгии или Норвегии, не ел у себя настоящих апельсинов, которые я попробовал на южном побережье Испании. Уже на подъезде к приморской магистрали, которая должна была привести к порту, меня неожиданно обложили летучие мыши. Они порхали перед самым носом, метались над головой, задевая своими перепончатыми крыльями, лихорадочно меняя траектории полёта, мельтеша перед глазами, представляясь мне посланцами Велиала. В темноте я их почти не видел, а скорее догадывался, что это они. Хотя никогда в жизни до этого летучих мышей не встречал. Буквально на следующее утро мы, выгрузив аглицкую мелкодисперсную глину и засыпав в трюма испанскую соду, направились на противоположный берег Средиземного моря – в Тунис. 07.06–09.06.1993. Mediterranean Sea Остров Мальорка. – Воспоминания Фредерика Шопена. – Ровно между Ливией и Алжиром. В полдень прошли остров Мальорка, проплывший дымчатым миражом с левого борта. Это главный и самый большой остров Балеарского архипелага, принадлежащего Испании. Ещё в 123 году до и. э. Квинт Цецилий Метелл, позднее получивший прозвище Балеарского, обвинил жителей островов в помощи пиратам и завоевал архипелаг. С тех пор острова переходили то к арабам, то подвергались массированным набегам пиратов, но, в конце концов, перешли современной Испании, став очередной её провинцией. Столицей острова и всего архипелага стал город Пальма, впоследствии с добавкой де-Мальорка. Кстати, Лас-Пальмас-де-Гран-Канария является его побратимом. Вот что писал Фредерик Шопен об этом древнем средиземноморском городе: Теперь я в Пальме среди пальм, кедров, алоэ, апельсиновых и лимонных деревьев, фиг и гранатов. Небо бирюзовое, море синее, а горы изумрудные. Воздух? Что ж, воздух такой же голубой, как и небо, и солнце сияет целый день, и люди ходят в летних одеждах, потому что жарко. Одним словом, жизнь здесь изумительна. На месте Шопена я бы написал ещё что-нибудь, но не дано мне было Судьбой попасть в эти благословенные места. Второй день по пути нашего следования облачное варево. Воздух влажен и липок. А ночью всё пространство то и дело пробивали электрические всполохи, тревожащие небо и душу. Какая разница с описанием того же Ф. Шопена! А ведь находились мы в тех же широтах, рядом. Только в разное время. И он – на берегу, а я – в море. Да что сравнивать? Сравнения тут неуместны. Всё-таки добрались и до Туниса – небольшого государства на севере Африки, зажатого между Ливией и Алжиром. 10.06.1993. Tunisia. Порт Tunis По фарватеру через Тунисское озеро. – Ночная охота на Тунисского комара и её результаты. – Последствия укуса африканских инсектов. – Шотландский виски как универсальное средство от малярии. – Карфаген. – Медина. – Клуб под открытым небом. – Торговля как стиль жизни. – Что можно купить на Медине. – Как проверить доллар. – Из чего делается дарбука. – Ритмы на палубе «Тора». – Капитан в «бермудах». Чтобы войти в порт Тунис, нужно сначала через узкость войти в протяжённое Тунисское озеро и следовать узким фарватером до причалов самого города. Берега у озера низкие, соответственно причалы тоже. У причалов плавают поля из мусора: полиэтиленовые пакеты, бутылки, бумага, очистки от бананов и мандаринов, пучки водорослей. Всё это – естественный антураж местного североафриканского пейзажа. В каютах появились одиночные комары. Тунисский комар мелок и хитёр. Не чета нашему расейскому – заметному и дурному. Нашего комара прихлопнуть – плёвое дело. Его можно даже придавить, как клопа, если медленно приближать к нему подушечку большого пальца. А если он даже и укусит, то почесался, и прошло. А по писку сразу видно, где он десантируется и, если снять с себя рубашку и ударить ею по стене, куда сел комарище, то 100 %, что кусаться он больше уже не будет. Совсем другая история с комаром из Туниса. Это мелкое, тонкое и почти незаметное в воздухе насекомое. Пищит тоже противно, но на тон выше нашего, и, главное, – не понятно в каком углу. То есть внутренний локатор русского человека его не фиксирует. На стены тунисец почти не садится, а выбирает укромные места на горизонтальных потолочных (смотрящих вниз) поверхностях где-нибудь под столом, стулом или кроватью, в тени, в камуфляже дальних углов. В первую же ночь я почувствовал присутствие этого коварного пришельца. Я сделал всё, чтобы выманить его из потаённого укрытия, которое он выбрал для засады. Для этого я снял с вешалки большое банное полотенце и стал им махать во все стороны, не забывая подкроватные шхеры и другие каютные полости. Тем самым я провоцировал его на вынужденный вылет в свободное, видимое пространство помещения, чтобы в поединке убить его и потом уже спокойно спать. Но он так и не вылетел, усыпив тем самым мою бдительность. «А, чем чёрт не шутит, – подумал я, – может быть, он уже вылетел через дверь, когда я выходил в гальюн». А глубокой ночью, когда Морфей окончательно овладел моим сознанием (на стоянках, после морской качки и вибраций от главного двигателя, сон всегда крепкий и беспробудный), этот североафриканский лазутчик тайно выбрался из своего убежища, сел мне на закрытое веко правого глаза и проколол его своим тонким, как волос, хоботком. Было не так больно, как противно. Я тут же вскочил с койки и стал метаться по каюте, как циклоп по пещере. Включив свет и взяв в руку банное полотенце, я стал бить им по переборкам своей каюты в надежде достать неприметного глазу негодяя. Затем полотенце превратилось в пропеллер и с неистовой силой кружилось над моей головой, создавая в каюте настоящую воздушную бурю. Комар ничем себя не проявлял. В надежде на то, что он всё-таки повержен, я опять лёг и заснул почти без сомнений. Под утро этот рецидивист, отсидевшись в укромном месте и выбрав момент, десантировался теперь уже на другой глаз и бесцеремонно проколол своей шпагой моё левое веко. После этого я больше его не видел. Выполнив свою миссию, он исчез так же незаметно, как и появился. Два дня подряд я ходил с чесоткой в глазах и с самыми неприятными ощущениями от подлых и утончённых укусов комара-стервятника из Северной Африки. – Самое главное, – заметил капитан, как бы успокаивая меня, – чтобы комар этот не нёс в себе какой-нибудь местной заразы. – У здешнего населения к ним выработался свой иммунитет, а у нас, увы, его нет. Моего знакомого капитана, как-то в Африке, а конкретно – в Мавритании, тоже укусил маленький такой комарик. Так оказалось, он внёс в кровь какие-то жуткие личинки, которые размножаются быстрее, чем кролики. Но размножаются не сразу. Инкубационный период у этих тварей до 10 лет. Поэтому мой капитан 10 лет ходил, ни о чём не подозревая. А на 11-й год его стало раздувать, как полковой барабан. Когда он садился в поезд Рига – Москва (его направили в Московский Институт Тропических заболеваний – есть такой), то он не мог пройти в дверь пульмановского вагона и пришлось ему ехать в почтовом, где двери, слава Богу, намного шире. – Вылечили? – спросил я. – Вот этого я не знаю, – честно признался капитан. – Но ты не переживай, здесь же не Мавритания, а Тунис… – Спасибо – успокоил. – Во всяком случае, от тропической лихорадки, – продолжил капитан, – у меня средство есть – чистый шотландский виски. Англичане в период колонизации Индии и прилегающих к ней территорий пользовались им неукоснительно. Это уже проверено временем. Ещё никто, употребляющий этот напиток, не заболел малярией. – А водка или коньяк не подходит? – поинтересовался я. – Нет! Исключительно виски шотландского производства. Они его делают особо: из пророщенного ячменя с двумя-тремя возгонками. Далее полученный спирт разбавляют ключевой водой до нужного градуса и не менее трёх лет хранят в дубовых бочках, в которых до этого хранился херес. Для более дешёвых сортов бочки изнутри обжигают, что придаёт напитку и деликатный вкус, и позволяет заодно абсорбировать оставшиеся эфирные масла. Короче, малярийный комар, по всей видимости, не любит всего этого, и его личинки не выдерживают присутствия шотландского виски в крови человека и гибнут. В худшем случае они снижают свою активность в несколько раз, и малярия, которая может привести обычного человека к летальному исходу, проходит легко, как насморк. Вот так! Выпей для профилактики. Я не отказался, поскольку капитанова лекция произвела на меня впечатление. – Раз начал курс, теперь каждый день перед обедом заходи. Здесь самое главное – непрерывность лечения. – А сколько ж лечиться? – полюбопытствовал я. – Гарантированный курс – десять дней после укуса, без пропусков. Здесь нужно поддерживать постоянный баланс в крови, иначе всё лечение пойдёт насмарку. Был случай, когда один наш СРТ (средний рыболовный траулер) промышлял в районе Мадагаскара. Район считается малярийным. Там капитан сумел сэкономить на продуктах и заказал на берегу партию шотландского виски. Для всего экипажа. Так среди них оказался один непьющий. Случается такое. В середине рейса именно он – один единственный! – схватил малярию. Пришлось его эвакуировать спецрейсом на родину. Хорошо, вовремя спохватились. Еле откачали бедолагу. А остальным членам хоть бы хны, – даже намёка на лихорадку не было. Вот что значит шотландский виски в умеренных дозах. Не знаю, то ли укусивший меня комар не был паразитарным переносчиком, то ли действительно виски сработало в нужном направлении, но ни через десять дней, ни через десять лет признаков тропических заболеваний у меня не наблюдалось. Относительно недалеко от места нашей стоянки – Карфаген, который так хотели разрушить римляне. И разрушили-таки его. Теперь все ходят смотреть на его развалины. Мы не пошли. Развалины всегда вызывают чувство утраты и невозвратности. В любом восточном городе есть Медина – старые кварталы, превращённые в места торжищ, жилищ и «пищ» насущных и духовных. Там, как правило, есть своя мечеть, а то и две-три. Там улицы узки и каменисты. Там нижние этажи невысоких домов превращены в лавки и мастерские, а верхние устроены для проживания. Там вечный гомон и многоязычие. Там… там – Медина. Это некий восточный клуб под открытым небом. На Медине можно вкусно поесть, купить всё, что пожелает душа, и даже сверх того, подстричься, побриться, затариться продуктами, совершить намаз, поторговаться (а, значит, и поговорить), узнать последние новости, быть обворованным мелким карманником, заблудиться, истратить последние деньги, почистить ботинки, встретить собрата-моряка, поругаться по пустякам, улыбнуться симпатичному магометанину, вспомнить молодость и родные края, попробовать восточные сладости, выпить зелёный чай со свежим листом мяты или кофе по-арабски, налитого из джезвы, стоящей в горячем песке. Медина – это сердце всего города. Пока оно бьётся, город живёт. А что можно купить в лавках? Я уже говорил – всё, что душе угодно: антиквариат, ювелирные украшения, местную бижутерию, керамику, ковры, различную одежду, изделия из латуни и серебра, духи, рыбу, сушёные фрукты, пряности, специи, книги, старые грампластинки и многое другое. Торговля для араба – это не способ обогащаться, а способ выживать. Более того – это стиль жизни. На Медине каким-то таинственным образом продавцы сразу определяют твою национальность или гражданскую принадлежность и безошибочно зазывают в лавочки на русском языке: – Перестройка, – заходи… И машут, загребая на себя, согнутой в радиус рукой. Как память о Большом Востоке, я выбрал для себя небольшого размера ударный инструмент, который по ошибке назвал «тамтамом», и в придачу – цветастые бермуды – длинные лёгкие шорты с обязательным ярким рисунком: пальмы, бунгало, яхта в море и мартышка с кокосовым орехом – целая картина придуманной якобы райской жизни. – Тамтам нет, – поправил меня продавец, – дарбука. – Сколько стоит? – Маленький – один доллар, средний – два, большой – три. Даю два доллара за барабан и за бермуды. Доллары здесь берут с