большим удовольствием, чем местную валюту динар. Продавцы проверяют американские деньги на разрыв: складывают купюру пополам и резко дёргают концы в стороны. Купюра при этом издаёт хлопок трепещущего в порывах ветра стяга. Настоящий, неподдельный доллар никогда не порвётся, даже самый потрёпанный и затёртый. О дарбуке (или тербуке) нужно сказать отдельно. Оказывается, это очень распространённый ударный инструмент в арабском мире. Он сделан на гончарном круге и напоминает горшок с тонким, слегка расширяющимся в конце горлом и отсутствующим донышком, на место которого натягивается заранее обработанная кожа козла. Керамическая часть дарбуки обязательно расписана каким-либо орнаментом. И всё это за один доллар! Это же надо для начала добыть глину, замесить её, достать гончарный круг, сформировать изделие, обжечь его в специальной печи, покрыть краской, нарисовать круговой орнамент, натянуть специальным образом кожу, которую нужно предварительно обработать, а до обработки – вырастить и вскормить козла, потом забить его и содрать с него шкуру. В Америке за один доллар никто бы ничего подобного делать не стал. Материал дороже стоит, – скажет любой американец. А тунисцы делают, и не жалуются. Дарбука, пожалуй, это самый древний барабан. Упоминание о нём уходит в глубокое прошлое. На востоке встречаются изображения подобного инструмента, относящиеся к XI веку до н. э. Вечерами я иногда одевал на себя тунисские бермуды, брал в руки арабскую дарбуку, садился на кормовой части надстройки, сделанной в виде палубного выноса (такой, своего рода, судовой балкон), и начинал выбивать всевозможные ритмы, которые приходили мне в голову. Так я заполнял пустующее культурное пространство вокруг нашего парохода и, может быть, даже вызывал древних духов Ближнего Востока. Капитан (возможно, из дружеского чувства соперничества) буквально на следующий день тоже купил себе большие (больше, чем у меня) зелёные бермуды до колен (и даже чуть ниже), а вместо дарбуки – зелёную в вертикальную полоску рубаху с надписью «CHAMPION» на нагрудном кармане. Со стороны, до пояса, он напоминал футбольного судью. Он важно расхаживал по кораблю и у каждого встречного спрашивал: «Ну как?» Все в один голос, словно сговорившись, отвечали: «Застрелись!» А когда он уходил, дружелюбно отмечали вслед: «Бермуд зелёный, и больше – ничего». От груза соды освободили нас довольно быстро. А вот попутного груза для нашего парохода в Тунисе не нашли. Пришлось отчаливать порожняком. Когда пришёл местный лоцман для сопровождения нашего судна на выход в Тунисский залив, он долго не мог поверить, что человек в длинных зелёных бермудах и полосатой рубашке – капитан. Но когда капитан произнёс фразу: «Ай эм кэйптен энд онер – тен просейте!», – и побил себя при этом в грудь на уровне кармана с надписью «CHAMPION», то лоцман почему-то сразу поверил. Наверное, на него произвело впечатление, что капитан не только капитан, но ещё и хозяин с десятью процентами прибыли. Хозяин может себе позволить многое. – Russian? (русский?) – спросил лоцман. – New Russian! (новый русский!) – ответил человек в бермудах. – So understood (тогда понятно), – удовлетворённо закивал местный лоцман, – full speed! (полный вперёд!). 12.06.1993. Mediterranean Sea Под звуки дарбуки между Сардинией и Сицилией. – Без груза. – Плюсы и минусы морских перевозок. – Отношения между перевозчиком, грузоотправителем и грузополучателем. – Проверка на профпригодность: аварийная остановка главного двигателя. – Проблемы. – Борьба с главным. – Блокировка. – «Деда» забраковали. – Дружбе конец. Пробираемся между двумя большими островами, принадлежащими Италии: справа Сардиния, слева Сицилия, известная всем своей сицилийской мафией. Идём ближе к Сардинии. Её горные массивы наблюдаются на фоне чернеющей на закате далёкой облачности – чёрное на чёрном. Скорее – густо-тёмно-синее. Одна из вершин слегка курится. Звуки дарбуки дополняют заходящие декорации дня, и всё пространство погружается в ночь и замирает, а его соглядатаи входят в транс. Пальцы как бы сами, без моего участия, отбивают вечные ритмы бытия. Мы идём средними, а то и малыми ходами, поскольку не знаем ещё порта захода. Хозяева в Риге ищут для нашего парохода подходящий груз, и направление нашего движения может вдруг измениться. Такова стратегия и тактика этого момента. Находимся в режиме активного ожидания, чтобы по команде наших «онеров» кинуться на очередную добычу. Морские перевозки считаются самым прибыльным делом, если грамотно его поставить, и одним из самых эффективных и распространенных способов доставки груза. А эксплуатация пароходов – хлопотливое и ответственное занятие с очень сложной спецификой. Это мы каждодневно испытывали на себе. А если вдаваться в морское право, то оно насчитывает более трёх с половиной тысяч лет. Это известно из дошедшего до нас Законника Хаммурапи. Уже в те времена регулировались отношения между перевозчиком, отправителем и получателем груза. Если мы, к примеру, нарушим заранее оговоренные условия перевозки, в которые входят сохранность и кондиционность груза, сроки доставки, способы погрузки и выгрузки, правильность заполнения грузового коносамента, то хозяин парохода платит соответствующую неустойку. Ответственность в первую очередь лежит на капитане. Он, в принципе, отвечает за всё. Наш капитан, хоть он и вышел из порта Тунис в бермудских шортах и судейской майке, слыл всё-таки докой в своём деле. И об этом все знали. Правда, характером он был подозрителен, нравом не предсказуем, но ценил в моряке профессионализм и умение выходить из неординарных ситуаций. Однажды, когда на море была почти идиллическая обстановка, не качало, берегов вокруг не наблюдалось, судов поблизости не было, – капитан решил проверить на профпригодность нашего «деда», то бишь старшего механика – главу машинного отделения и всех механизмов на судне. Чтобы создать неординарную обстановку и заодно протестировать систему дистанционной аварийной остановки главного двигателя, он без особых предупреждений («дед» при этом находился рядом на мостике) снял защитное ограждение с красной стоповой кнопки и, не раздумывая, нажал на неё. Двигатель тут же остановился. На судне наступила тишина. – Работает, – коротко и удовлетворённо произнёс он. – Это хорошо. При нештатной ситуации можно воспользоваться. Он подошёл к рычагу управления главным дизелем, поставил в нейтральное положение и, сказав: «А теперь поехали», перевёл его в позицию «Пуск» и дальше – «Малый ход». Но двигатель, прокрутившись на пусковом воздухе, не завёлся. Капитан сделал ещё одну попытку. Потом ещё. Но двигатель упорно не хотел запускаться. – Дед, – обратился он к «деду», – разберись, в чём там дело. «Дед» по трапам слетел вниз в машинное отделение, перевёл управление на себя и стал крутить большое латунное колесо управления главным двигателем, который, пыхтя как паровоз, раскручивался на воздухе для пуска, но когда переходили на топливо, как говорят автолюбители, не хватал искру. Выпучив глаза, «дед» поднял голову вверх, сверля взглядом железные настилы палуб в том направлении, где сейчас стоял на мостике капитан, и сквозь зубы прожужжал: – На хрен он нажимал эту кнопку?!!! До этого же всё было нормально. Ни одного срыва же. А здесь – на тебе, настоящая жо! Подарочек, пожалте бриться! Когда компрессор по новой заполнил баллоны пускового воздуха, «дед» опять с остервенением стал крутить колесо управления в безрезультатной попытке запустить главный двигатель, чтобы судно вновь обрело ход. – Здесь какая-то закавыка, – предположил я. – Это и дураку ясно! – коротко отреагировал «дед» и продолжал раскручивать дизель на пусковом воздухе до посинения в лице. Волосы у него взлохматились и стояли торчком, как у клоуна на манеже. Усы загустились и сбились в сплошной чёрный валик. А двигатель только и делал «чах-чах-чах» и «п-шшшш», и – тишина. Потом опять: «чах-чах-чах-чах». И так много раз. Компрессор постоянно качает воздух, дед всё время крутит баранку, капитан настойчиво звонит по телефону в машинное отделение, я чешу «репу» – не знаю, что делать, а двигатель, как заговорённый, – «чах-чах-чах»… На большее он был явно не способен. «Сработала блокировка, – подумал я. – Раз была аварийная остановка, значит, просто так его не запустишь». Я подошёл к регулятору оборотов, который располагался около турбины, и заметил, что при раскрутке он совсем не реагирует, а, значит, топливо на форсунки не поступает. Естественно, двигатель не запускается. Я подошёл к «деду», отчаянно пытающемуся оживить наш основной механизм при помощи пускового колеса, и поделился своими наблюдениями. «Дед» на минуту остановился и, похоже, стал о чём-то думать. Даже волосы на его голове слегка опали от снявшегося напряжения, а густые усы раскрутились и закрыли верхнюю губу. Он подошёл к регулятору и стал смотреть на него, как на непонятную человеческому разуму диковину. – Ну-ка, – сказал «дед» с откровенным любопытством, – крутани-ка движок ещё раз. – Посмотрим. Приблизившись к колесу, я поставил его на пусковую позицию и через нужное время перевёл на топливо в режиме малого хода. Повторилось всё то же самое, но «дед» при повторном пуске принудительно поднял рукой приводной рычаг оборотов, и двигатель сразу заработал. Самое неприятное было то, что этот рычаг, долженствующий подниматься сам, упорно не хотел этого делать. Я опять подошёл к регулятору и стал досконально его изучать. Ничего особенного в нём не было – кусок железа со сложной конфигурацией. В одном месте, в небольшой впадине, я приметил маленький цилиндрический выступ. «Может быть, кнопка?» – подумал я. «Дед» в это время рассуждал: – Что ж теперь получается? Я что – должен теперь сутками стоять и держать этот рычаг? Сам-то он не хочет работать. – Здесь само ничего не делается, – продолжил я, – нужно покумекать. – А что кумекать? Подопрём его чем-нибудь и – дело в шляпе. – А на волне? – вставил я аргумент. – Винт оголится, регулятор подпёрт, ни на что не реагирует, двигун – вразнос. «Дед» стал чесать опавшие волосы. – А что, если нажать на эту кнопочку, – предложил я. – Может быть, это и есть разблокировка? – Была не была, – согласился «дед», – пробуй… Я нажал. Внутри что-то щёлкнуло. Мы переглянулись. «Дед» опять подошёл к колесу управления, дёрнул, перевёл на ход, двигатель стабильно заработал. Капитан в это время метал громы и молнии: – Набрали на флот специалистов! Горячий двигатель не могут запустить! Если мы каждый раз по часу на запуск будем тратить, куда мы уедем?! И, главное, – куда приедем?! — Когда судно набрало ход, «дед» поднялся на мостик. – «Дед», – с дрожью в голосе спрашивает капитан, – ты какое учебное заведение заканчивал? – Рыбную мореходку, – ответствовал наш стармех. – Я так и подумал. С твоими знаниями и способностями тебе надо на берегу с удочкой сидеть и ловить карасей в пруду. Двигатель у тебя должен запускаться с пол-оборота. А ты его час расчухивал. «Дед» тоже завёлся: – А ты зачем кнопку нажимал? Предупредил хотя бы!.. С этого момента у них закончилась дружба и началась непримиримая вражда. В итоге капитан «деда» забраковал и в следующий рейс не взял, хотя по работе знал давно, а на берегу даже дружили семьями, праздники вместе отмечали. До этого же случая ничто не предвещало войны и обоюдного отторжения. И всему виной – кнопка аварийной остановки. А, может быть, и ещё что-то, что не учтено в реестре причинноследственных связей. И всё это произошло в Средиземном море под висящим почти в зените солнцем, на аквамариновой глади ласковых, мерно дышащих вод. 14.06.1993. Tyrrhenian Sea. Napoli Неаполитанский залив. – Везувий. – Экскурс в последний день Помпеи. – Искья, Прочида и Капри. – Кто побывал на острове миллионеров? – Гостеприимный Буревестник Революции. – Прощай, Капри! Тирренское море. Хорошо виден италийский берег, обширный Неаполитанский залив, сам Неаполь, разбросанный у подножия и на склонах Везувия, который в I веке, а точнее – 24 августа 79 года от Рождества Христова, извергся и похоронил под слоем пепла и лавы три римских города: Помпеи, Геркуланум и Стабии. Сейчас там многое раскопали, можно побродить по останкам прежнего великолепия и роскоши, посмотреть и представить, как жили древнеримские граждане в начале новой эры. Помпеи в определённой степени являлись малой копией Рима. Как и в Риме, там имелся свой амфитеатр по типу Колизея, где проходили разного рода представления и ристалища, было много богатых жилищ и вилл с видом на живописнейший залив. Климат, природа, роскошные владения, созерцательная, наполненная чувственными удовольствиями жизнь патрициата внешне напоминала рай земной, который в один «прекрасный» момент был низвергнут в ад. И глядя на всё это, невольно задаёшься вопросом: не есть ли рай и ад одно и то же место? Всё дело в обстоятельствах и во времени. Часто мы сами создаём обстоятельства, а время лишь расставляет всё по своим местам. Последний день Помпеи может случиться в любой момент. И мир, и Рим с тех пор мало изменились. Лозунг «Хлеба и зрелищ» остался таким же актуальным. Только вместо Колизея появились Маракана, Роуз Боул, Уэмбли и ещё десятки и сотни подобных амфитеатров для услаждения страстей голодного до зрелищ плебса. А для ленивых изобрели телевизор. Рим не стал другим, и старый Колизей ждёт новых гладиаторов. Они уже идут к нему твёрдой, уверенной поступью. При входе в Неаполитанский залив видны два крупных острова: слева Искья с небольшим довеском – островком Прочида, справа Капри. Общая площадь этих островов равняется территории всей Латвии, а населения в три раз больше. Искья находится на северо-западе, Капри на юго-востоке. Искья типичный вулканический остров с тремя действующими вулканами, с термальными источниками, с хорошей курортной инфраструктурой и репутацией. Капри, несмотря на близость этих островов, имеет более мягкий климат и сейсмически более стабилен. Недаром сюда всегда любили приезжать разные исторические персонажи, начиная с императора Тиберия и заканчивая Уинстоном Черчиллем. Побывали на острове Тургенев, Чайковский, Шаляпин, Бунин, Паустовский, Луначарский, Ленин, Новиков-Прибой, Станиславский и много других представителей культурного и политического истеблишмента. «Истеблишмента» – раньше так не говорили. А сейчас вот, пожалуйста, – говорят. Горький – главный каприйский «сиделец» – наверное, поморщился бы от этого слова. А нам хоть бы что. Вообще, жизнь Горького на Капри, – а пробыл он на этом замечательном острове миллионеров в общей сложности семь лет (1906–1913), – проходила не только в отдыхе, но и в беспрерывном брожении умов. Здесь сталкивались лбами известные писатели и революционеры, здесь была партийная школа РСДРП, сюда приезжал Ленин играть в шахматы – его любимую игру (помните известную фотографию?). Великий гуманист, пролетарский писатель и самозваный патриций на свои скромные пролетарские деньги жил, конечно, на виллах. Первые три года на вилле «Блезиус» и последующие – на «Серфине» (сохранились до наших дней). В виллах постоянно толкались приживалы и столующиеся, велись дискуссии и споры, оттачивались методы борьбы с царским режимом. Короче, не позавидуешь Горькому. Естественно, что пьесы «Дачники» и «Враги» были написаны именно здесь. Если бы великий писатель всю свою жизнь жил на Капри, то вряд ли когда-нибудь появилась его революционная «Песнь о буревестнике», который «чёрной молнии подобный» презирает и пингвина, что заплыл пингвиньим жиром, и гагар, что в бурю стонут. Он плевал на них с вершины беспримерного полёта. Боюсь, что и мы с вами, уважаемые читатели тоже попадаем под категорию рыбоядных тупоголовых птиц, а не гордых буревестников с острым проницательным умом. Физически и психологически просто невозможно всем быть буревестниками. Скоро, скоро грянет буря! Берегитесь, господа! П дамы. Прячьте своих детей в норы. Буря никого не пожалеет. Сметёт всё со своего пути. В принципе, так и случилось. В 1917-м. А её отголоски чувствуются до сих пор. Как раз между островами Капри и Искья мы развернулись и опять взяли курс на Гибралтар: Как в воде аниса капли Дымка, виден остров Капри. Не дурак был Макс Пешков По горам гулять пешком — По крутым его бокам… Здравствуй, Капри, и пока.