Суббота Дорогой дневник. Если честно, я хотела на этом закончить писать в тебе. Я хотела забыть прошлое, твои страницы напоминали мне о нем и мне было больно. Ты хранил мою боль. Но Мишель, эта веселая и мудрая девушка, которая уже успела два раза побывать замужем, отругала меня, когда я поделилась с ней этой мыслью и воскликнула: – Мон Ами! какая глупость стыдиться или бояться своего прошлого! Надо гордо нести его как знамя свободы! Твое прошлое делает тебя уникальной! У Мишель есть потрясающая черта– она умеет высмеивать все ужасные моменты. Сначала я была в шоке, когда она шутила над серьезными вещами. Типа национального вопроса, насилия или расовых вопросов. Но потом поняла. Этот очень французская черта. Я спросила ее, как можно смеяться над серьезными вещами. Мишель вздохнула и сказала, что к сожалению, уже с диктатурой толерантности, иногда надо прикусывать язычок. Но нельзя относиться к жизни серьезно! Странно, это же я слышала от Джона, но мораль Джона меня душила и подавляла, превращала в жертву, а мораль Мишель, словно разрывала оковы и глупые установки. Во истину Свобода – любовница французов. Однажды мы напились у меня дома с Мишель, и я рассказала ей о Джоне, о том как он методично превращал меня в жертву. Мишель внимательно слушала, а потом сделала такой комментарий, что я опешила от наглости и неуместности. Русская подруга наверное жалела бы меня и плакала вместе со мной, проклиная Джона. А Мишель сморозила такую глупость, что я опешив, и размышляя как ее слова не подходят к моему рассказу, просто рухнула на пол от смеха. Следующие два часа, я сквозь слезы ,смешанные со смехом, я рассказала все истории с Джоном, и когда дошла до сцены группового секса Лауры, Томаса и Джона, то от комментариев Мишель я уже задыхалась от смеха. Мишель ушла уже под утро. Она всегда возвращалась спать в свою уютную квартиру на авеню Монтань, к своим собачкам Жужу и Лулу. Перед тем как попрощаться, она посмотрела мне в глаза и обняла меня: – Ольга, ты очень хороший и чистый человек. Поверь, ни одно говно уже не прилипнет к тебе. Ты прекрасна в своей наивности и доверчива, как твоя мама. Но я – твоя сестра. И я всегда буду защищать тебя и твою маму. Вы очень хорошие и я люблю вас. – Она поцеловала меня в щеку, вытерла слезы с моего лица, легонько щелкнула по носу и добавила: – Завтра заеду за тобой на твои курсы и мы поедем к моим друзьям за город. Суббота. Париж! Париж! Дорогой дневник! Я просто поражаюсь, как воздух этого прекрасного города лечит! Я думала, что после почти года проведенного в рабстве (по-другому это никак не назвать) у Джона, я выйду жертвой, запуганной и шарахающейся от любых связей. Но вот уже второй месяц я в Париже, и все, что было до этого, постепенно забывается, словно дурной сон. Мишель или психотерапевт, или аура города, наполненная легкостью бытия, помогли мне пересмотреть все мое отношение к жизни и к себе. Какие выводы я сделала: Хочу постигать искусство жизни. Французское арт дё вивр отличается от итальянского дольче вита кардинально! Но понять это можно, если попытаться исследовать и то и другое. У меня не получилось понять дольче вита. Я лишь ухватила его за ускользающий шлейф. Но теперь Мишель и ее друзья терпеливо учат меня искусству жить. Я поняла, что до этого дня боялась оставаться одна. И мне всегда требовался мужчина, как зеркало, в котором я пыталась увидеть свою сущность. Но это была их проекция на меня! Поэтому и вляпалась в такие отношения с Джоном. И я его не виню. Джон послужил триггером. Поэтому и Алессандро метался между мной и другой женщиной. Поэтому и Лучано и Марио, как бильярдные шары катались по моей жизни. Знаешь, дорогой дневник, я научилась жить, наслаждаясь общением с собой. Хотя здесь, в моем теперь любимом городе у меня появилось огромное количество друзей. Здесь никто никому ничего не должен. Ты можешь прийти на вечеринку к малознакомым людям, и к тебе будут проявлять интерес, и принимать, как лучшего друга. Потом так же легко забудут о тебе. И это прекрасно! Ты перетекаешь в другую компанию. И снова все будет легко и без обязательств. Наверное, если бы я захотела, то у меня уже было с дюжину отличных любовников – милых, галантных. Они легко и без пошлости прямо говорят, что разделили бы с тобой сегодняшнюю ночь, что это было бы честью для них. Мне лестно.. Но… Что-то изменилось во мне. Не знаю, дорогой дневник. Я поняла, что очень много требовала от своих прошлых мужчин. Я растворялась в них, душа их своей любовью. И заставляла и их задыхаться во мне. И как апофеоз всего этого– самые душные отношения с Джоном. Я пока не созрела до полного принятия всего, как делают это французы, но уже понимаю и примеряю для себя легкость бытия. Воскресенье. Дорогой дневник! В философских размышлениях об “искусстве жить”, я не рассказала тебе о моих новых знакомых. Мишель повезла меня за город, в долину Луар! Я много слышала о ней, о ее великолепных фривольных и куртуазных замках, но впервые была в настоящем! Современном ( в смысле там живут реальные люди. Там есть отопление, интернет и посудомоечная машина)! Замке! Да, он не такой огромный, в какие водят туристов, но я была впечатлена. Построен в каком-то махровом средневековье до 1700 года. Принадлежит второму бывшему мужу Мишель. Боже! Я даже не знаю, с чего начать! Нас встретила пожилая, очень пожилая дама. Оказалась, это–бабушка Лео еще одного (первого) бывшего мужа Мишель. Дело в том, что родная бабушка первого мужа Мишель – кузина дедушки второго мужа Мишель! Черт!!!! Они все принадлежат какому-то древнему роду с приставкой “дЁ”! Бабушка первого мужа Мишель приехала за розами к садовнику своей внучатой племянницы, которая является хозяйкой поместья и матерью второго мужа Мишель! Они все дружат, все друг про друга сплетничают, подтрунивают, язвят и любят! И я восхищалась, как Мишель сохранила отличные отношения со всеми своими бывшими мужьями, их новыми женами, любовницами и даже любовниками! Воистину! Какая-то комедия Бомарше! У меня столько впечатлений, дорогой дневник! Мысли разбегаются, как тараканы на свету! Ну хорошо. Мадам. Бабушка. Ей 87 лет. Она грациозна, как взрослая пума. Худа, как Майя Плисецкая, с такой же гордой посадкой головы и острым подбородком. Всегда носит светло– бежевое. Кашемировый кардиган наброшен с тщательной небрежностью на изумительную шелковую блузу с бантом. Нитка жемчуга. Старые часы Картье. Лодочки бежевые. Чулки в тон. Улыбка Владычицы морской и простота королевы сердец. Мишель расцеловала ее, представила меня как сестру. ( По французски сводная сестра звучит как “красивая сестра”), быстро выложила все последние парижские сплетни про общих знакомых и успела рассказать мне, что в молодости бабушка сбежала от мужа с русским белым офицером. Правда потом вернулась в семью, но слабость к русским у нее осталась, и поэтому: “Лулу ( так Мишель называет бабушку какого-то же не помню бывшего мужа) больше любит твою маму, чем мою!”–подмигнула мне Мишель. Мадам Луиза, мама бывшего мужа Мишель, встретила нас с распростертыми объятиями. Она совсем не была похожа на владелицу знатной фамилии с приставкое “дЁ” и хозяйкой великолепного замка. Длинное цветастое платье, растрепанные волосы, руки по локоть в краске. Она везде ходила по дому с бокалом шампанского (утром), розэ (днем) и красного (вечером). И никогда! Никогда не была пьяна! Много курила, смеялась и вообще казалась персоной легкомысленной. Но я была поражена, как незаметно, но четко она руководила домом. Всего пару темнокожих помощниц, незримо, но безукоризненно выполняли требования Луизы. И стол всегда был накрыт вовремя, безупречно чистые ванные и свежая постель. Меня разместили в комнате с камином. Он был таким огромным, что в первую ночь мне приснился сон, что он заглатывает меня целиком с кроватью, на которой возможно спала подружка мадам Помпадур! Дорогой дневник! Мои мысли перепрыгивают с одной на другую! Я хочу рассказать тебе и о еде, и о звенящей атмосфере за столом и о чисто французском врожденном искусстве вести легкие беседы. И о тех людях, с которыми я провела незабываемые три дня. Луиза– художница. И ее картины висят по всему дому вперемешку с бесценными полотнами классических мастеров. Я не большой знаток искусства, только учусь на курсах, куда записала меня мама, но полотна Луизы меня порой смущали. Она рисовала только женщин. Голых. В очень странных позах. На одной из них с я удивлением обнаружила Мишель. Тело ее светилось золотом, словно разрывало темную комнату. Мищель была запечатлена в момент… огразма! Я остолбенела, когда поняла, что рассматриваю Мишель в столь интимный момент. – Нравится? – бросила Мишель, приобняв меня за талию. Я с трудом справилась со смущением. –Да… Это так смело… Так выразительно… –Это мой первый оргазм, – рассмеялась Мишель.