Сегодня ровно девять месяцев, как я на острове. Джон приготовил потрясающий ужин. Поставил стол прямо в воду. Мы пили шампанское. Он стал разговорчивее. Он расслабился со мной. Рассказал о своей английской семье. Он сказал, что всю жизнь был хорошим мужем и отцом. Но дети выросли,а жена была всегда холодна с ним. Не разделяла его “экспериментов” и “увлечений”.Он забрал часть своих денег из банка, оставил дом жене и уехал на Тай. Купил это уединенное место. Решил посвятить себя дайвингу. У него была тайка любовница. С ней он научился массажу и молчать. Но она была слишком покорна и тупа. Потом он жил с одной шведкой. Она была отчаянной дайвершей и наркоманкой. Что ее и сгубило. Она утонула.Они поссорились и она одна ушла исследовать новую пещеру. Застряла в ней. Джон очень переживал ее смерть и долго не мог ни с кем встречаться. У него были время от времени интрижки с туристками, но никто не цеплял его. И никто не хотел жить так долго на пустом острове. И когда появилась я, Джон понял, что я потеряна и раздавлена. Он пригрел меня, помог справится с депрессией и расширить сознание. Так говорит Джон. И он, наверное прав. Все становится на свои места. Джон учит русский. Мы всегда вместе. У нас общие интересы. Вернее у меня интересы Джона. О своих я не помню. Джон говорит, что до него, я ничем не интересовалась. А моя работа риелтором–пустая беготня. Джон учит меня многому. Он говорит, что я подхожу ему, чтобы встретить с ним его старость. Что моя славянская покорность и холодность нравится ему. Еще он говорит, что нашел ключик ко мне и знает как разжечь во мне страсть и интерес. Дорогой дневник.. Мне так приятно держать тебя в руках. Джон нашел тебя и отдал мне. Мне было так грустно потерять тебя на восемь месяцев. Джон говорит, что я была очень неорганизованная до встречи с ним. И толстая. Он прав. Теперь я снова пишу и Джону нравится когда я читаю по-русски отрывки из тебя, мой дорогой дневник. Я уже привыкла, что Джону интересны все мои мысли о прошлых любовниках. Он иногда критикует или комментирует мое поведение, но в принципе он прав. Я была просто дурой со своими итальянскими любовниками. Я часто разговариваю с мамой и сестрой. Джон очень мил с ними, передает привет и иногда говорит какую-нибудь фразу по -русски. Мама правда часто спрашивает, все ли у меня в порядке. То ей голос мой не нравится, то глаза. Джона это подбешивает, но у него типично английское воспитание. Он вежлив с ними. Он только мне выговаривает. Но я привыкла к его недовольству и ворчанию. Я уже научилась не раздражать его, не выбешивать. Понедельникпара из Германии. Они ужинают у нас. Лауре почти сорок. Но она потрясающе выглядит. Томас моложе ее на десять лет! Они занимаются дайвингом и сексом все дни напролет. Шумно и весело. А вечером ужинают у нас. Томас такой хулиган. И страшно красив. Лаура сказала, что он модель. Они вместе уже два года. Я так понимаю, что Лаура богата, и они с Томасом просто путешествуют за летом. Иногда Томас бросает на меня особенные взгляды. Я смущаюсь и в испуге оглядываюсь на Джона. Но его это развлекает. Мы иногда вместе погружаемся в океан. На завтра Джон организовал особенную поездку. Он арендовал большую и комфортную лодку и мы поедем на два дня на дальние острова. Наверное, будет весело. У нас есть шампанское, у Томаса–порошок. Я никогда не пробовала и не хочу. Но когда я сказала об этом Джону, он рассмеялся и сказал, что в жизни надо все попробовать, и не быть трусливой ограниченной деревенщиной. Пять дней спустя, наверное. Я снова пишу на листах. Дорогой дневник. Наконец, я могу соединить все свои листы и рассказать, что произошло. Из листов. В версии дневника, которые я буду перечитывать, как всегда, сегодня Джону, я только намекну о наших приключениях на лодке. А листы вошью позже. Я не знаю, как начать. Все было как во сне. Мы погружались в самые волшебные места. К вечеру у меня кружилась голова от непривычной для меня глубины и я уснула в своей каюте. Когда уже село солнце, я разбитая и вспотевшая, потому что забыла включить кондиционер, вышла на палубу. Никого не было. Я решила искупаться в бассейне, и голая залезла в него. Легла на спину и смотрела на небо. Пустота… Я начала вспоминать свою жизнь в Италии, мне казалось она милой и наивной, а прошлые страдания – капризами школьницы. Я думала о Джоне. Я не понимала, что испытывала к нему. Но меня и безумно тянуло… как… помню в детстве я сильно упала с велосипеда на асфальт. Колени мои были поцарапаны чуть ли не до костей. Обошлось без швов, но заживали они долго и болезненно. Когда приходило время менять бинты, и промывать раны, родители бегали за мной по дому. Потом папа крепко держал и уговаривал. Мама нервничала, ругалась со мной и папой, смачивала бинты, чтобы они не прилипали к ране, но все равно, мне было и больно и любопытно одновременно. Родители после процедур жалели меня, целовали и баловали вкусняшками. Когда бинты сняли, я начала выковыривать толстые корочки с коленок. Смесь боли с любопытством, возбуждала меня, когда я видела тонкую розово – нежную кожу под черной коркой засохшей крови. И когда вдруг все закончилось, я почувствовала пустоту и тоску. Мне снова хотелось вернуть те вечера, когда папа крепко насильно держал меня, извивающуюся и визжащую как поросенок, как он шептал успокаивающие горячие слова мне в ушко, как нервничала мама и как родители потом жалели меня. Вот тоже самое я чувствовала с Джоном. Но это не было любовью. Джон наполнил меня цинизмом и презрением к самой себе, к моему миру и ценностям. Самое нехорошее в этой и смошнейший интеллект. Я смотрела на звезды и думала о том, что в свои 27 лет я ничего не хочу. Меня, в принципе, все устраивает. Жизнь с Джоном, простая и размеренная. Наверное, кто-то сказал бы, что у него сложный характер, что он подавляет. Но с ним было интересно. И по-своему, но любит меня. Все мои прошлые мужчины легко сдавались и вообще по сравнению с Джоном – подростки. Я достаточно освежилась и вылезла из бассейна. Странная тишина. Где же наши гости и Джон? Дневник. Париж. Понедельник. Я пошла в сторону каюты Лауры и Томаса и услышала характерные стоны. Я улыбнулась. Лаура была очень сексуальна. Я видела восхищенные взгляды Джона, когда он наблюдал за ней. Я замечала легкие прикосновения Лауры ко мне, ее полунамеки, игру и однажды Джон сказал: – Ты нравишься Лауре. –Да, она мне тоже нравится. Такая легкая, простая и веселая. Завидую людям, которые с такой легкостью идут по жизни. – Что тебе мешает быть такой же легкой? – спросил Джон. И сам же с усмешкой ответил,– Ах, да! Я забыл. Это ваша пресловутая древнерусская тоска. Я только пожала плечами. Ну что я могла объяснить человеку у которого девизом жизни было: “Наслаждение и наслаждение”. Проходя мимо каюты гостей, я не удержалась и заглянула в открытую настежь каюту. И как дура встала на пороге, оцепенев от удивления. Джон, Лаура и Томас в лучших традициях немецкого порно наслаждались обществом друг друга. Я смотрела на них, не в силах оторваться. Я впервые видела других людей занимающихся любовью так близко. И снова поймала то чувство из детства, когда отдирала черную кровавую корку от коленки: брезгливость, боль, сладость и любопытство. Первой меня заметила Лаура. Рот ее был занят Джоном, вернее его органом, за бедра ее держал Томас. Лаура была прекрасна. Она оглянулась на меня, отстранилась от Джона, и улыбнулась. Улыбкой прекрасной вампирши. Томас был увлечен и не видел меня. Джон протянул руку к Томасу и погладил его по груди. Лаура как не в чем ни бывала произнесла: – А, дорогая! Ты проснулась? Я надеюсь голова прошла? Наливай шампанского или там осталась дорожка для тебя. Присоединяйся. Я очнулась. Тут меня заметил Джон. Посмотрел абсолютно равнодушно стеклянными глазами и потянулся с поцелуем к Томасу. Я рванула от каюты гостей, и едва добежав до перил, перекинулась через них и меня вырвало потоком грязи и желчи. Меня выворачивало наизнанку очень долго. Я видимо мешала “моим друзьям своими звуками”. Но я не могла остановиться. В изнеможении упала на пол и уже проваливаясь в обморок заметила, как ко мне подбегает голая Лаура с испуганными глазами и за ней Томас. Джона я уже не видела. Наступила темнота. Обратный путь домой я провалялась с жаром. Джон переехал в другую каюту и только однажды навестил меня. Принес аспирин. Лаура не отходила от меня. Смачивала полотенце и без конца обтирала мое тело. В каждом движении ее читался подсмысл, но мне было плевать. Я чуть не умерла. Сквозь жар и обморок, иногда всплывая на поверхность сознания я цеплялась мыслью за одно слово: “бежать”. Когда мы вернулись на остров, Джон поселил меня в дальнее от него бунгало. Старая тайка приносила еду. Иногда навещала Лаура. Но наступил день, когда они пришли попрощаться. Я боялась оставаться один на один с Джоном. Я начала его раздражать. Но я боялась сказать, что хочу уехать. Интуиция подсказывала мне, что не надо затевать этот разговор. Я не выходила из бунгало и лежала в темноте весь день. Иногда заходил Джон. С брезгливостью осматривал меня и молча уходил. Я пишу эти строки, здесь в уютном Париже. И те события уже кажутся страшным сном. Прошел месяц с того дня, как на остров приехала моя мама, Жан Поль и полиция. Помнишь, дневник, я рассказывала про ту шведку, девушку Джона, что была до меня? Она не утонула. Он убил ее. Она хотела сбежать от него. Но он не отпустил. Он утопил ее и представил дело как случайная смерть дайвера. Жан Поль и мама давно заподозрили неладное. Они наняли детективов. Несколько из них притворялись случайными и редкими туристами-дайверами, которых иногда пускал Джон. Дело той девушки подняли и оказалось много нестыковок. Я не хочу вспоминать тот день. Я была так слаба и подавлена, что это и спасло меня от удара, когда я узнала про Джона– убийцу. Мама и Жан Поль забрали меня в Париж. Каждый день ко мне приходил русскоговорящий психотерапевт. Он даже провел несколько сеансов гипноза и мои чувства притупились. Словно когда-то я посмотрела ужасный фильм, который хотела бы развидеть. Психотерапевт помог мне отсоединиться от истории с Джоном и с каждым днем я возвращалась к себе. Мама, наконец, успокоилась. Сняла мне квартиру в центральном округе, записала на курсы французского языка и курсы по искусству. “ Учеба отвлекает”_ сказала она. Жан Поль дал кредитную карту со словами: “ Ни в чем себе не отказывай, ма шери” и его дочь, Мишель, подхватив меня крепко под руки вихрем внесла в веселую и легкомысленную Парижскую Жизнь.