– Красновцы, суки! Я разок видал, что казачки с нашими обозниками сотворили. Словно мясники поработали. У нас половина отряда от одного токмо вида замученных обблевалися… С тех пор мы зарок дали – казачню в плен не брать! На месте кончать ентих тварей! Лапин кивнул в сторону молчащей террористки: – То есть, думаешь, она от красновцев? – Уверен. Но не профессионалка. Вот так вот, навскидку, могу сказать, что по каким-то причинам барышня осталась одна. Просто будь она хоть при каких-то родственниках, они бы подобного не допустили. Так что – одна. Скорее всего приезжая. Возможно – беженка. Не исключено, что с целью вспомоществования обратилась к военной администрации за помощью. Вот ей и «помогли»… Всхлипнувшая мамзелька внезапно подала голос: – Мы с тетушкой в середине апреля из Царицына ехали. В дороге она тифом заболела. А когда тетя Маша умерла, я совсем отчаялась и решила опять обратиться к военным, чтобы они помогли найти папа. Я и до этого обращалась, но никто ничем помочь не мог. Так и ходила, пока не наткнулась на Анатолия Архиповича Жданова, сжалившегося надо мною и пошедшего навстречу. Он в контрразведке служит, поэтому, сделав запрос по своим инстанциям и получив ответ, рассказал, что сталось с папенькой. Еще рассказал, кто его убивал и как. Говорил, что там свидетель оставался, которого красные не увидели… Кузьма встрепенулся: – А-а… так вот оно что. А я голову ломаю, что за Твердов? С Дроздовским тогда положили много офицеров, но только двух подполковников. По документам, один был Каслер, а второй Нетаров. Никаких Твердовых там не было. А тут вона как… М-да, редкостный подонок, этот ваш Анатолий Архипович! Еще и свидетеля какого-то приплел. Я пожал плечами: – Согласен – говнюк. Но это нормальная работа опытного контрразведчика. У них ведь принципы морали отсутствуют по определению. А тут пришла дурочка, которой он за несколько дней мозги промыл и нацелил, словно одноразовый выстрел, на опасного врага. Получится? Хорошо! Не получится, так и черт с ней. Затрат ведь практически никаких. Да и… Деваха же, похоже, услышала лишь то, что хотела слышать. Поэтому, перебивая меня, она жадно спросила у Лапина: – Постойте! Постойте! Вы сказали, что там не было подполковника Твердова? Вы не лжете? Тот развел руками: – Барышня. Если бы он там был, то зачем нам это скрывать? Так и сказали бы, что был убит в бою. Но его там не было. У недотеррористки заблестели глаза: – Так значит, возможно, папа жив? – Может, и живой. Кто же его знает? А я, пользуясь моментом, спросил: – Не подскажете, где вы милейшего Анатолия Архиповича встретили? Дамочка, переваривая ответ комиссара, машинально ответила: – В станице Орловской. – И еще один вопрос – а вам сколько лет? Бросив косой взгляд, та буркнула: – Девятнадцать… На этом мои интересы заканчивались, и когда мы вышли из палаты, комиссар, закуривая, протянул: – Да-а… Какой же этот Жданов подонок. Ведь совсем еще девчонку с пути сбил. Может, с Голомахой поговорить, чтобы он не сильно на нее давил? Ведь… Тут я его перебил: – Ты прав. С Голомахой говорить надо обязательно. И прямо сейчас. А то еще щелкнет клювом и упустит вражину. И из больницы ее сегодня же надо в камеру перевести. Иначе она отсюда свалит этой же ночью. Даже невзирая на покалеченную руку. Уж больно хитра, змеюка. Лапин потрясенно открыл рот: – Да как же так? Ты же сам пять минут назад… Надув щеки и с шумом выдохнув, я пояснил: – Понимаешь, Кузьма, все несколько не так, как ты думаешь. Я там пальцы гнул, изображая из себя великого дознатчика. Важности на себя нагонял, блистая дедукцией. То есть полностью соответствовал образу удачливого красного командира, считающего себя самым умным. А она сделала вид, что я ее замечательно развел своей хитростью про любовницу бандита. Мол, не выдержала трепетная девичья душа столь мерзкого обвинения и она раскололась. Моментально подкинув слезливую версию про несчастную и обманутую офицерскую дочь. Которую я очень удачно развернул и поддержал. Комиссар аж остановился: – Стоп. А на самом деле? – А на самом деле… Понимаешь, она вообще не волновалось перед покушением. Я ведь внимательно ее реакции отслеживал. Не было там волнения. Напряжение, сосредоточенность – это да. Но не волнение. Не ведет себя так человек с тем нервическим темпераментом, что она потом в палате изображала. Тем более, которая еще буквально пару недель назад была обычной домашней девочкой. – В этом месте, не удержавшись фыркнул. – Ха! Девочкой! Этой крале не менее двадцати пяти. Может, больше. Там и сиськи уже подотвисли, и мимические морщины никак не тянут на малолетку. Собеседник удивился: – Ты когда ее общупать-то успел? – Когда в коляске ехали. Общупал, осмотрел. Заодно забрал дамский пистолетик на подвязке. Что, кстати, тоже намекает… И еще обнаружил весьма характерный мозоль на указательном пальце. Хорошо так загрубевшую. Это означает, что дамочка пострелять любила. Да и само оружие покушения… Ты шмалял из кольта? Нет? Так вот – это довольно тяжелый пистолет, и к нему надо привыкать. Зато калибр такой, что валит практически гарантированно. Лапин продолжал недоумевать: – Но зачем тогда все это было? Ну, весь разговор? Я не стал ему говорить, что чужую ложь с каждым днем чувствую все лучше и лучше. Зачем смущать умы неискушенных людей? Мне и «Чура Пеленовича Сварогова» выше крыши хватило. К чему преумножать? Поэтому бесхитростно ответил: – Ну а что, надо было прямо там, в лечебнице, из нее сведения выбивать? Ну так народ этого не поймет. Слухи пойдут. Зачем это надо? Да и расслабилась она сейчас. Считает, что навешала нам лапши на уши… э-э-э… ловко обманула. А ее, такую всю тепленькую, через часик чекисты к себе уволокут и начнут там колоть по полной. Студентика-то уже небось вовсю допрашивают. Комиссар задумался. – Слушай, ежели она настолько опасная, то вдруг сбежит, пока мы ходим? – Не сбежит. Там, помимо чекиста, еще двое наших парней осталось. Думаю, если что, втроем с однорукой справятся. Хотя мышцы у нее интересные. Не девичьи. Такое впечатление, что она какой-то борьбой занималась… * * * Ночка выдалась бессонная. И если бы не мое участие, то развела бы эта стервь чекистов, словно кроликов. Не умеют они еще работать. Вот практически ни фига не умеют. А так оказалось, что невинная барышня Твердова не столь уж невинна и вовсе даже не Твердова. Настоящие анкетные данные этой фурии – Лидия Прохоровна Грубец. Вдова, двадцати восьми лет. Детей нет (то есть был ребенок, но умер во младенчестве). Сама из мещан. С мая семнадцатого была добровольцем в Кубанском женском ударном батальоне. Нынешнее звание – подпоручик. Служит в контрразведке Всевеликого Войска Донского. Меня «всевеликие» решили шлепнуть, как ответ за уничтожение Дроздовского. Ведь после его смерти подразделение распалось, а офицеры разбрелись кто куда. Большая часть при этом осела у Краснова (я даже не удивился, что эти русофобы друг друга сразу нашли). Вот они и ели плешь, взывая к мести. Вначале Чура думали исполнить в Ростове, но пока собрались, выяснилось, что батальон убыл в Таганрог. Там, соответственно, его тоже поймать не получилось, поэтому пришлось возвращаться в Ростов. И тут их агент (студент по фамилии Лемако) сообщает, что искомый комбат чуть ли не в одиночку шляется по городу. Грубец вместе с напарником, который впоследствии исполнил роль невезучего извозчика, тут же рванули в Таганрог. Пару дней следили, а потом решили, что пора действовать. Ну а по результатам получилось взять группу террористов, вскрыть красновскую агентуру в Таганроге (Лемако оказался достаточно осведомленным господином) и выяснить несколько интересных адресов в Ростове. Правда, таганрогские подпольщики частично успели разбежаться (что поделаешь, слухи в небольшом городе быстро расходятся), и, невзирая на то что уже ранним утром их поехали брать, захватили всего пять человек. Зато в Ростове, после телеграфного сообщения, зацепили всех, кого указали. Но я думаю, что один фиг – пустой след. Свеженазначенные сотрудники ЧК, образца восемнадцатого года, это вам не зубры ГУГБ НКВД времен войны. Ни черта у них не получится раскрутить цепочки дальше. Ну да это их дела. А меня прямо там же, на телеграфе, поймало сообщение, что сегодня, после шестнадцати часов, следует ждать гостей. В том смысле, что Седой прибывает даже раньше назначенного срока. Глава 8 С Жилиным прикатила масса вооруженного народа. Вначале я даже офигел от количества охраны. Но оказалось, что охраны там как раз не особо много, а основная часть толпы, в количестве пятидесяти человек, это стажеры, отобранные в мой батальон. То есть вначале я подумал, что мне их дают как пополнение, но Чура быстро поправили. Нет, это оказались именно будущие командиры подразделений регулярной Красной Армии, которые, находясь в моем батальоне, должны изнутри прочувствовать все нюансы новых взаимоотношений, принятых среди морпехов. На живом, так сказать, примере. И перенести их в формируемую РККА. Из этих пятидесяти восемнадцать человек были бывшими офицерами, от прапорщика до капитана. Еще двадцать два происходили из унтеров. Оставшийся десяток (в основном не служивых) являлись личинками комиссаров и переходили под крыло Лапина. Но это я узнал несколько позже. А поначалу все окрестное начальство встречало председателя ВЦИК на перроне. И там, поручкавшись со всеми, хитро блестящий глазами Седой представил мне своего спутника. Матюшин, судя по приветствиям, его знал и до этого. А я даже сразу как-то и не обратил внимания на этого парня. Единственно отметил, что его усато-бородатая физиономия кого-то смутно напоминает и всё. А тут Иван, с прыгающими чертиками в глазах, сказал: – Вот, товарищ Арсений, знакомься. Это и есть сам Чур. Усатый, с большим уважением протягивая руку, представился: – Михаил. Михаил Васильевич Фрунзеэ, – и добавил: – Очень приятно познакомиться со столь выдающимся человеком. Я, машинально пожимая ладонь, недоуменно посмотрел на обоих: – Э-э… не понял. Вы как-то определитесь. Так Арсений или Михаил? Парень располагающе улыбнулся: – Арсений – это партийный псевдоним. А родители нарекли Михаилом. Кивнув, представился в ответ: – Чур. Но подозреваю, что это тоже псевдоним… Михаил покачал головой: