Еще Матюшину передавалось сорок пар сапог, полсотни винтовок «маузер» и столько же немецких сабель. К винтарям давали по одному БК на ствол. В итоге Анатолий Иванович вконец обезумел и повел себя совершенно по-брежневски. То есть схватил не ожидающего подобной подляны Чура и чуть было не впился в его уста сахарные страстным поцелуем. От неожиданности я ему чуть было по печени не пробил, но вовремя спохватился, успев подставить щеку. Просто в это время подобное считалось вообще в порядке вещей, и целующиеся мужики вовсе не являлись символом принадлежности к гомосекам. Но один хрен, я-то к такому был непривычен, поэтому, быстренько вывернувшись из объятий командующего, призвал его следовать плану. А по плану у нас был общегородской митинг. Проходил он на вокзальной площади (чтобы «Братишка» был виден всем), и Лапин, поймав вдохновение, показал класс. Час. Целый час он играл чувствами огромной толпы, словно знатный шоумен. Не отвлекаясь на вспышки фотокамер и стрекот киноаппаратов, Кузьма отжигал не по-детски. Жесты были выверенные. Слова зажигательные. Интонации пламенные. А уж экспрессии было столько, что партайгеноссе Адольф, на пике популярности, по сравнению с Кузьмой показался бы просто жалким сопляком. Вот ей-богу я бы удивился, если б после такого к нам в подразделение не началась бы запись всего городского населения, включая малых детей и домохозяек. При этом комиссар периодически хватался за меня и, выдвигая вперед, демонстрировал публике главного героя своего спича. В эти моменты, щурясь от вспышек, я махал ручкой и делал «чиз». В принципе, большего и не требовалось. Все и так впечатлялись до невозможности. Ответную речь Зайцева – комиссара «Братишки» – я слушал вполуха. Нет, видно было, что человек тоже хорошо подкован в ораторском искусстве, но сразу после Кузьмы эффект был уже несколько не тот. Хотя… Может, и ошибаюсь – вон как толпа ревет в нужных местах. Так что, возможно, я просто не совсем объективен и именно поэтому считаю Лапина лучшим комиссаром? Ведь свое оно завсегда лучше чужого. Может, и так, но один черт, перед Кузьмой сейчас офигительные перспективы карьерного роста открыты. Сами прикиньте – быть комиссаром одной из первых (если не самой первой) части Рабоче-Крестьянской Красной Армии. При этом наиболее боеспособной и на данный момент самой известной. Так что если Лапина не убьют в предстоящих боях (тьфу-тьфу-тьфу), то у него есть все шансы занять положение на самых верхах комиссарских структур. Ну а что? В прошлой истории там Мехлис шашкой махал, при полной поддержке Сталина. А сейчас, возможно, станет Кузьма, при поддержке Жилина. И сдается мне, это будет гораздо лучше. После митинга, прямо из-под носа у командующего, меня утащил счастливый Гриня. Бурные обнимашки он устроил еще перед всеми мероприятиями, поэтому сейчас просто хвастался и спрашивал. Хвастался проведенными за эти дни работами и спрашивал, что и как делать дальше. Васильев же моментально вписался в ревизию всего и вся, и краем глаза заметив, с какой любовью артиллерист провел рукой по стволу орудия, я окончательно понял, что не ошибся с выбором. Жаль, конечно, отдавать столь грамотного командира, но на бронепоезде бывший капитан точно окажется на своем месте. Все-таки взвод в три миномета это слишком мелко для него. А сейчас – орудия, пулеметы, зенитная установка… Поэтому, надеюсь, что Гришкин авантюризм и профессионализм Александра сыграют так, что противнику тошно станет. А на следующий день мы занялись броневиком. Благо в мастерских хватало самых разных станков и инструмент был в наличии. Правда, сильно вникнуть в броник у меня не получилось, так как расщедрившийся Матюшин неожиданно подогнал нам сразу два убитых напрочь грузовика. Вернее, убит был один (его притащили на конной тяге). А второй, дергаясь и попердывая, прикатился сам. Сидящий внутри «шоффер» прилагался к машине и также передавался в батальон. Водила, внешне напоминающий сильно помолодевшего Козлевича из фильма «Золотой теленок», поддерживал жизнь транспорта как мог, но на все его умений не хватало. Поэтому мне, в прямом смысле этого слова, пришлось закатать рукава. Местные работяги от такого подхода несколько офигели, так как по нынешним временам простой люд вообще не привык, что начальство (тем более такого уровня) может с размаху нырнуть в говно. Зато мои ребята тут же распушили хвосты, поясняя, что их командир не просто героический рубака, а еще и инженер-моторостроитель, который не только ручки испачкать не боится, но и знает, что да как делать. В общем – круче только горы, да и то далеко не все. Также мастеровые офигели от заданных темпов (а чего ходят, словно вареные?). А после нескольких особо ветвистых рулад, подслушанных мною у мореманов, народ зашевелился, и я, можно сказать, влился в коллектив. Грузовики, невзирая на импортное название «Fiat-15 ter», оказались нашими. В смысле выпущенными по лицензии на заводе Рябушинского. И самое главное, что в кузове неработающего лежала неопрятно-ржавая куча запчастей. Это внушало надежды, что получится починить оба изделия Автомобильного московского общества. На следующий день на артиллерийском грузовике мне в помощь прибыли наши водилы, и работа закипела сразу по нескольким направлениям. Для начала раскидали подарочных итальянцев. У «умершего» ко всему прочему вылез дефект на раме. Но я, обнаружив в цеху допотопный сварочный агрегат, запустил его и заварил эту трещину. Честно говоря, затрахался, так как режимы и электроды были настолько непривычные, что пока приноровился, семь потов сошло. Зато когда закончил, то увидел, что вокруг меня собрались все местные пролетарии, глядящие так, словно перед ними не человек, а Афродита Пенорожденная. Сразу не придал этому значения, но заметил, что их отношение стало каким-то загадочным. Токари, до этого важно выслушивающие наши задания, принялись просто-таки навязчиво предлагать свою помощь в любом деле, а цеховой мастер с тамошним начальником без затей пытались меня напоить, ведя при этом туманные разговоры про то, что на войне любого могут убить, а хорошая профессия – это верный кусок хлеба с маслом. И что девушки в Таганроге очень красивые, и их много и на любой вкус. В принципе, сразу догадавшись, чего этим ухарям надо, я два дня честно терпел, а на третий спросил в лоб, чего конкретно им надо? Оказалось, что много чего. Только перечисление желаний заняло минут пятнадцать. Оказывается, аппарат у них был, но вот самого сварщика не было с прошлого года. И что характерно, реально умеющего варить найти не могли нигде. Были разные самозванцы и неумехи, падкие на хороший паек, но они не оправдывали высокого звания. А после того, как оторвавшейся из-за плохой сварки балкой чуть не расхреначило станок, вместе с работающим на нем токарем, эксперименты решили прекратить и опять перейти на клепку. Но клепать выходит не везде, и работы для сварщика накопилось много. Я лишь пальцем у виска покрутил, спросив, не попутали ли они берега? Но заключив меня в плотное кольцо, железнодорожники, взывая к Христу и революционной сознательности, продолжали настаивать. При этом наиболее невоздержанные намекали даже на попутное обучение ученика. Еще раз покрутив пальцем, от ученика я отказался, пояснив, что за неделю никого нормально научить просто невозможно. Но потом, под напором охреневших гегемонов и собственного комиссара, сломался. Поэтому, ткнув пальцем на остаток электродов, предложил показать наиболее необходимое к ремонту оборудование. Дескать, вот сожгу все электроды и на этом всё – баста. Из-за столь внезапной подработки даже встречу с купцом пришлось провести прямо в ремонтных мастерских. Вернее, в пустующем кабинете на втором этаже административного здания. При этом сам посетитель как-то сильно выбивался из представляемого мною образа. Исходя из фильмов, купец должен быть в шелковой косоворотке, скрипучих сапогах и борода лопатой. Илья Агафонович предстал в пиджачной паре, очках, а вместо неопрятной «лопаты» была аккуратная бородка клинышком. Вообще, он почему-то сильно смахивал на Чехова с того портрета, что у нас в школе висел. К банкам и внешней торговле таганрогский бизнесмен отношения не имел, поэтому национализация его не коснулась. Но прежние технологические цепочки были нарушены, поэтому сейчас купец вертелся как мог. И мой заказ на пошив из материала и ниток заказчика воспринял словно манну небесную. Обговорили с ним и панамы, и маскхалаты, и даже (оказывается, у него и с кожей работать могли) изготовление кое-какой амуниции. Также заказал ему и примитивные разгрузки, для автоматчиков, расчетов ручных пулеметов да пеших разведчиков. Остальному личному составу они не понадобятся. Им еще тупо пока нечего разгружать. Что характерно, торговался Мелешко словно в последний раз. Показывая полное отсутствие страха перед грозным предводителем отмороженных матросов. Правда, не наглея и не кидая шапку (в данный момент – котелок) оземь, но, сука, весьма упорно. Причем часть оплаты хотел деньгами, а часть – трофейным барахлом. Слушая купца, удивлялся про себя. Вот ведь как быстро люди в себя приходят. Я ведь знаю, что в начале февраля (то есть всего четыре месяца назад) здешние революционеры собрали наиболее богатых людей города и затребовали с них пять миллионов. При этом, в виде альтернативы, предлагали расстрел. Ну не было у Советов денег и их где-то надо было срочно добыть, как для выплат зарплат, так и в принципе – для закупок продовольствия. Реквизировать на халяву это самое продовольствие у здешнего крестьянства красные опасались. С одной стороны, пейзане социально близкие, а с другой – в деревнях и на хуторах столько оружия заныкано, что легко можно было получить большую бузу. В общем, решили тряхнуть городских толстосумов. Тем деваться было некуда, и поэтому деньги они дали. Но после этого рванули из города, кто куда. Ну а оставшиеся (в основном мелкие предприниматели) затаились. Как по мне, так решение власти было хоть и вынужденное, но совершенно идиотское. Экспроприация, блин, экспроприаторов. Грабеж, ничем не прикрытый! Можно ведь было это исполнить хоть как-то по-другому. Пусть также под винтовками, но более культурно. Вон тот же Аль Капоне тоже грабил, но делал это с уважением. По этому настолько мерзкого осадка у людей не оставалось. Ведь могли же, к примеру, оформить все как заём, года на три. А через указанное время (исходя из предполагаемой инфляции) даже честно вернуть эти пять лимонов. Угу – пятью бумажками. Результат тот же, зато люди не так остро чувствовали бы, что новая власть – это полный и безоговорочный пипец. Хотя чего теперь говорить? Особенно, если учесть, что подобное проворачивали во многих городах. Да и вообще, пока Жилин в коме пребывал, разнообразные революционеры такого наворотили, что разгребать и разгребать. Правда, сейчас Седой подобного уже не допускает, но реноме-то уже потеряно и восстанавливать его будет гораздо труднее. Но труднее это не значит, что невозможно. И как пример – приход наших войск и переход власти под начало Матюшина показал местным деловарам, что красные, они тоже далеко не все одинаковые. Кто-то ударен на всю голову, а с кем-то можно иметь дело. И батальон морской пехоты попадает под категорию вменяемых. Вот Мелешко и разошелся… В конце концов – с купцом мы поладили, но мне пришлось несколько дней подряд приходить для консультаций и пояснений к нему в цех. А на четвертый раз Чура подловили… * * * От железнодорожных мастерских до пошивочного цеха было минут двадцать неторопливым ходом. Поэтому я и ходил пешком. Не один – в сопровождении Магомеда. И сейчас, пройдя за ворота, ограждающие небольшую промзону, привычно направился обратно. Но при этом обратил внимание на стоящий метрах в тридцати от нас экипаж. Вроде вообще обычнейшая картинка – парень и барышня поймали извозчика и сейчас уедут. Только вот как-то странно. Эта пара не договаривалась с водителем кобылы. Они просто стояли рядом и смотрели в нашу сторону. А завидев нас, парень в студенческой тужурке, что-то сказав дамочке, полез в коляску, а она осталась стоять, при этом копаясь в сумке. И это показалось странным. Нет, в городе, после митинга, я стал достаточно популярен. Со мною даже незнакомые люди раскланивались. И в гости зазывали. Можно было бы предположить, что эта парочка просто мои поклонники, желающие пообщаться. Но слишком уж у девахи физиономия напряженная да сосредоточенная. С таким лицом не знакомятся. Вот это и настораживает, тем более, как по нынешним временам, женщина (особенно молодая) считается просто придатком к мужу или отцу. Да и парень, который вроде бы должен нас знакомить (ибо самой девушке знакомиться неприлично), сидит в коляске. Значит, вариант с общением отменяется. На секунду поймав холодный и оценивающий взгляд мамзельки, все сомнения улетучились. Похоже, мочить нас будут. И стрелять станет именно вот эта коза. Тем более что опасности от подобной фифы никто не ждет. Хотя та же Вера Засулич, чуть не пришившая цельного градоначальника, доказала обратное, но барышень все равно в расчет не берут. Но я-то воспитан на других традициях! Поэтому, остро сожалея о бесполезном пистолете в кобуре (не взведенном и на предохранителе), просто широко улыбнулся мрачной девушке. Ту от моей улыбки аж слегка перекосило. Я же, не переставая улыбаться, лихорадочно прикидывал: так – между нами уже шагов десять, а у нее плечо пошло вверх и из сумки стала показываться кисть в белой перчатке. На фоне этой белизны бросилось в глаза металлическое воронение зажатого в руке пистолета. Окончательно скривив лицо в какой-то странной ухмылке, со словами: – Сдохни, тварь! – она выдернула ствол и стала наводить его в мою сторону. Как я и говорил, мой пистолет был в кобуре (расслабился в городе, совершенно не ожидая подобных подлян). Это целых четыре секунды до приведения в боевую готовность. В данном случае считай – вечность. Начни я доставать «люгер» заранее, она бы и стрелять начала раньше. А мне расстояние между нами надо было уменьшить, потому что нож на бедре не надо было ни снимать с предохранителя, ни взводить. И с восьми метров я вообще не промахиваюсь. Вот он и полетел в правое плечо долбаной террористки. Одновременно с этим, пригнувшись и уходя с линии прицеливания, метнулся к коляске. Для стороннего наблюдателя (а таких на улице вполне хватало) прилично одетая девушка громко говорит странные вещи, а потом вскрикивает, роняя непомерно большой для ее руки «Кольт 1911». А комбат Чур в три длинных шага запрыгивает в экипаж и двумя ударами вырубает сидящих там студента и извозчика. Водителя кобылы я приобщил до кучи, исходя из того, что вряд при совершении покушения рулить будет обычный человек. Наверняка и он при делах. Тем более – не бывает извозчиков с модельными стрижками. Правда, прическу я увидел уже после того, как от удара с башки водилы слетел картуз. Выстрелов не было, поэтому не было и паники. Зато любопытствующие быстро стали собираться в толпу, жадно разглядывая произошедшее. За это время несколько охреневший от произошедшего Мага подхватил валяющийся пистолет, проверил сумку нападающей и, напряженно крутя головой во все стороны, решил уточнить: – Это кито? Огорченно глядя на безвольно болтающуюся голову извозчика (похоже, с переполоха сильно переборщил с силой удара), я прекратил его обыскивать, отвечая: – Не знаю. Но сильно хочу узнать. Тем более что два «языка» у нас есть. Горец удивился: – Дыва? – Ага. Я извозчику с испуга шею перебил, но второй – живехонек. Так что давай, помоги дамочку загрузить. Нож только не трогай, а то в крови перемажемся, да и ее можем не довезти. Быстро подхватив сомлевшую барышню, усадили ее в коляску. Сам уселся рядом, придерживая довольно крепкое тело. Труп и бессознательного студента бросили между сиденьями. Мага взялся за вожжи, и перегруженное транспортное средство покатило по улице. А уже через сорок минут перевязанная террористка была готова к допросу. Его проводили тут же, в больнице, куда, потрясенные новостью, прибыли все городские силовики. Для начала объяснил, что случилось, чекисту Галомахе, отдав ему очухавшегося парня. Он хотел забрать и девку, но по техническим причинам это было пока невозможно. Переговорил с Матюшиным. Потом еще и примчавшегося Лапина пришлось успокаивать. Тот появился не один, а в сопровождении наших автоматчиков. В общем, больничка на какое-то время стала весьма оживленным местом. От всего этого переполоха даже благообразный доктор без звука выделил помещение для допроса. Хоть и причитал, что барышня, после получения обезболивающего (наверняка опиумом ее пичкал), несколько не в себе. Да и внешний вид у нее не совсем подходит для общения с мужчинами, так как для перевязки пришлось резать платье. На что я возразил: – Фигня, док. Простынкой ее накроете, и приличия будут соблюдены. Поэтому давайте в темпе! Цигель, цигель, ай лю-лю! Тем самым сопротивление было сломлено, и через пару минут я уже созерцал несостоявшуюся убийцу. Та томно лежала на койке, но услышав шум наших шагов, открыла несколько вздуренные от наркоты глаза. Сфокусиров взгляд на мне, с чувством выдала: – Ненавижу! Убийца! Такое начало меня несколько возмутило. – Вы с ума сошли? Что значит – «ненавижу»? Вы меня даже не знаете, чтобы испытывать столь сильные чувства. Но та упорствовала: – Я тебя знаю вполне достаточно! Убийца! И разговаривать с тобой не буду! Комиссар попытался было влезть, но я жестом остановил его. После чего опять обратился к этой ненормальной: – Ну, если вы желаете перейти на «ты», то пусть так и будет. Просто интересно, откуда столько экспрессии? Да, я убивал немцев. Но сейчас идет война, поэтому с этой стороны ваши претензии беспочвенны. Что еще может быть? Как вариант – ты шмара ростовского урки Коськи Шмыги. Этого хмыря тоже шлепнул я, поэтому вполне понятна твоя личная неприязнь. Повернувшись к Лапину, добавил: – В принципе, тут все ясно. Эта бандитская подстилка от кокса вообще сбрендила и решила мстить за своего любовника. Дело житейское. А за покушение на красного командира ее скорее всего шлепнут по решению ревтребунала. Пойдем, Кузьма. Мне беседы с бывшими проститутками, ставшими воровками, совершенно никуда не уперлись. Брезгую я… Подследственная, во время моего монолога вытаращившая глаза, увидев, что мы собрались уходить, не выдержала: – Как вы смеете так говорить? Какая проститутка? Я честная девушка! А вы подлец! Вы убили моего отца и надругались над его телом! Я возразил: – Брехня. Не мог Шмыга быть вашим отцом. Молод слишком. И что значит «надругался»? Вы вообще соображаете, что мелете? Может, в вашей уголовной среде и принято трупы иметь, но не надо распространять свои больные фантазии на нормальных людей. Извращенка! Тьфу! Пойдем, комиссар, а то меня от этой калишной шлюхи сейчас вырвет! Лица у присутствующих, включая охранника от ЧК, выражали полное непонимание ситуации. Благо этот наивный народ держал рот на замке (о чем они и были строжайше предупреждены перед входом), не пытаясь влезть и испортить игру. И тут, наконец, возмущенная совершенно беспочвенными обвинениями деваха поплыла. Со слезами на глазах она выкрикнула: – Что за нелепость вы несете? Мой отец – подполковник Твердов! Алексей Федорович Твердов! Вы его убили там, в степи, вместе с господином Дроздовским и всем штабом! Но перед этим глумились над ранеными, пытая их и отрезая уши! Народ несколько офигел от сказанного, а я, вздохнув, опустился на табурет. После чего уже совершенно другим тоном произнес: – Алексеевна, не надо шуметь. Что-либо доказывать тебе я не стану. То, что подобные мероприятия очень сильно разлагают личный состав, ты могла и не знать. Это вряд ли входит в круг твоих интересов. Но хочу спросить – хоть какие-то зачатки логики у тебя есть? Ведь если допустить, что мы звери, не имеющие тормозов, то даже у зверей есть инстинкт самосохранения. И неужели ты думаешь, что «красное быдло» стало бы так резвиться, зная, что в любую секунду могут появиться многократно превосходящие силы неприятеля? Так даже турки не делают. Поэтому, девочка, думай сама, зачем тебе эту ложь в голову влили… Отвернувшись от хлопающей глазами дамочки, я почесал начавший обрастать затылок и обратился к комиссару: – Вообще странная вещь получается. За эту неделю я уже второй раз слышу про то, что чуровцы в том бою как-то не по-человечески себя вели. Но в первый раз просто говорили, что мы уши трупам резали. А сейчас, что над ранеными глумились… Кузьма задумчиво выдал: – Ну, пропаганда, она такая вещь… Очернить врага, это в порядке вещей. У беляков с тем же успехом могут сказать, что ты младенцев на завтрак ешь. Я покачал пальцем: – Это понятно, но вопрос, у каких именно беляков? Среди деникинцев просто слухи ходили. В которые в основном сами офицеры не верили. И рассказывались они исключительно по пьяному делу, в виде страшилки. А запустить подобную шнягу могли лишь те, кто исключительно по себе меряет и сам не гнушается над пленными издеваться. Угадайте, кто это? Чекист, отряженный для охраны, напряженно слушающий наш разговор, выдохнул: