Следующий раз Шаманова вызвали на допрос через неделю. Всё это время он надеялся, что информация о кастете заставит следователя тщательно проверить улики, найти зацепки и изобличить настоящих убийц. Хижняк действительно ухватился за новую версию, потянул за ниточку, но выудил лишь дополнительный аргумент в фундамент прежнего обвинения. Валерий Юрьевич встретил Шаманова, предвкушая победу. Он хорошо подготовился к допросу и намерен был раздавить обвиняемого новыми фактами. На столе появился ряд крупных черно-белых фотографий, сделанных в морге. Отвратительных по сути, но четких по исполнению. На снимках была зафиксирована голова погибшей Александры Самородовой в разных ракурсах. Хижняк подвинул одну из фотокарточек Шаманову и постучал указательным пальцем по черному кровоподтеку на виске девушки. — Судмедэксперт гадал, откуда у жертвы проникающее ранение правой височной области? Порезы лица, черепно-мозговая травма, переломы ребер — типичны для автоаварии. Но тут просматриваются три дырочки на равном расстоянии друг от друга. Что скажешь? Санат всматривался в бледное лицо убитой сестры. Острая боль безвозвратной потери заново разрезала его душу по не зажитому шраму и обнажила пустоту, которую еще недавно занимала ушедшая половинка. Следователь наседал: — Что молчишь, Шаманов? Кастет был с шипами? Признавайся! — Я не знаю, — качнул головой Санат. Ответ не устроил Хижняка. Он стукнул кулаком по столу: — Хватит врать, Шаманов! Про удар кастетом мог знать только убийца! У нас даже версии такой не было. Но ты, именно ты проговорился! Мы проверили и подтвердили. Теперь в уголовном деле есть твое признание и результаты экспертизы. Всё сходится. Ты задушил удавкой мужчину, а затем ударил кастетом женщину. Столкнув машину с обрыва, ты надеялся, что автомобиль загорится и взорвется. Так? Санат перебрал снимки и вернул их следователю со словами: — Удар кастетом нанес левша. Хижняк опустил взгляд на руки арестанта, припомнил, что тот подписывал протоколы правой рукой и отмахнулся: — Не выдумывай. Лево-право относительно. Ты ударил жертву сзади в правый висок. — Экспертиза это подтверждает? — Зря ты сомневаешься в наших профессионалах, Шаманов. Судмедэксперт установил, что Самородова сделала пластическую операцию на лице несколько лет назад. Сложную серьезную операцию. Зачем? Кто она такая? О ней ничего не известно, будто до замужества ее не существовало. Вот об этом расскажи. — Сами нафантазируйте. У вас хорошо получается. — А тут и придумывать не надо — воровка изменила свою внешность. Самородовы подозреваются в кражах в гостинице «Жемчуг», где ты работал. Видимо, и раньше этим делом промышляли. Ты был их наводчиком? Вы не поделили деньги? И ты решил избавиться от подельников, чтобы присвоить всё? — Я же сказал, кто их убил. Кармазов, Фомин и братья Давиташвили. Их алиби — ложь. Ломакина любовница Кармазова, она меня оболгала! — И в этом вопросе я разобрался. Ты сваливаешь вину на них, потому что им мстишь. С Кармазовым у тебя был конфликт в гостинице, Фомин его приятель. Братья Давиташвили запрещали Лие Беридзе выступать вместе с тобой, а ты не просто ей подыгрывал, а раскатал губы на девушку. Да, представь, и это мне известно! — Не трогайте Лию. — Согласен. Зачем трепать имя девушки из уважаемой семьи в суде? Поэтому брось приплетать ее братьев. — Их дядя, Отар Гурамович Беридзе, с ними в сговоре, — упорствовал Санат. — О, приехали! Странно, что директора гостиницы не приплел, ведь он тебя уволил. — Думаю, Портновский тоже замешан, — кивнул Санат. — Даже не смешно. Твое упрямство тебе не поможет, Шаманов. Улик против тебя достаточно. Не хочешь уменьшить срок — получишь максимум! Хижняк стал собирать документы в папку, но задержался и перешел на доверительный тон: — Если бы ты указал, где спрятал кастет, я бы разрешил тебе интересную встречу. Один человек очень просит поговорить с тобой. — Кто? — выдохнул Санат. — Девушка. Красивая девушка, которая играет на скрипке. У Саната защемило в груди. В камере он постоянно думал о Лие, вспоминал озорную девчонку, с которой их души сплетались в музыке, а тела в постели. Он подолгу мысленно разговаривал с ней, пытался объясниться, прикоснуться, но видел лишь решетку на окне, железную дверь и бетонную стену. Что она думает о нем? Неужели тоже считает убийцей? Он должен увидеть ее и рассказать правду. Следователь заметил желание парня и продолжил искушать: — Говори, где кастет, и я организую встречу. Без посторонних, почти как свидание. — Сначала встреча, — настоял Дирижер. Глава 47 Через два дня Шаманова привели в пустую допросную и оставили одного в полном неведении. Но Санат уже знал, Лия рядом. Вот в коридоре слышны его шаги, взволнованное дыхание, шорох одежды. Она приближается, идет в сопровождении Хижняка. Следователь вошел в комнату первым, дал мельком увидеть девушку в дверном проеме, прикрыл дверь и предупредил: — Шаманов, ты помнишь о нашем условии? — Да. — Где кастет? — Вы забыли о последовательности. Сначала я должен поговорить с Лией. — У вас двадцать минут, — смирился Хижняк. Он открыл железную дверь, впустил девушку, а сам вышел. Лия растерянно замерла у порога. С минуту Санат и Лия смотрели друг на друга, молчали и не двигались. За них говорили их глаза, а для Саната еще и красноречивое биение женского сердца. Девушка шагнула навстречу первой, они обнялись. Санат уже месяц находился в заключении и его то и дело одолевали сомнения. А что, если Лия поверила в его виновность и выкинула из головы всё хорошее, что было между ними? Сейчас сомнения рассеялись. Он чувствовал, что Лия по-прежнему любит его. Они половники единого целого. Ей суждено заполнить пустоту в его душе, образовавшуюся после смерти сестры. Он взял в ладони ее лицо, заглянул в глаза и произнес: — Лия, верь мне, я невиновен. Я оказался там, потому что спасал малышку. — Я верю, Санат, но меня никто не слушает. Даже мама, — призналась девушка, и ее глаза наполнились слезами. — Плохое закончится, мы будем вместе, — пообещал он. — Когда? — Еще не знаю. Может быть скоро. — Отец говорит, что тебя посадят надолго. На пятнадцать лет, а возможно… Она не договорила, и так было ясно о чем. Расстрелом его не раз запугивал следователь, требуя признания. Санат попытался вселить уверенность: — Я знаю, многое против меня, но справедливость должна восторжествовать. — Ты говоришь лозунгами, а лозунги врут, — покачала головой Лия. Санат не знал, что еще сказать для утешения. Лия предложила: — А если подкупить следователя? Я могу попросить у папы деньги. — Будет еще хуже, да он и не даст. — Я продам свою скрипку. Твой синтезатор остался у меня. Это большая сумма. — Не продавай. Мы на них еще сыграем. — Что же нам делать? Ты в тюрьме, я с трудом добилась свидания. Его тронуло, что Лия говорит о происходящем, как об общем горе. Она по-настоящему страдала. — Ждать и верить, — произнес он и сам услышал насколько банально это прозвучало. — Я не могу ждать! Нам надо решить сейчас. Девушка отстранилась, потупила взор, словно боялась признаться в чем-то постыдном. — Что случилось, Лия?