— Решение принимает начальник «Скорой помощи», — повторил Трубецкой. — Несмотря на весь этот балаган, хорошими сотрудниками всегда дорожат. Дьякову не уволят. Правда, единственное, чем может навредить Наталье Романовне это разбирательство — так это тем, что помешает ее повышению в должности… А, вы еще не в курсе, дело в том, что меня переводят на другую должность, и, соответственно, мне нужно кого-то поставить на свое место. Наталья Романовна — наилучший кандидат на роль заведующего подстанцией, она очень квалифицированный врач, хороший профессионал. Если бы не этот случай, то не сегодня-завтра Дьякова стала бы заведующей… — И так внезапно поступает жалоба от больного, — заключила я. — Андрей Максимович, а вам не кажется все это слишком странным? Наталья Романовна рассказывала мне, что ее пытаются подставить, кто-то на подстанции явно желает ее увольнения. Я сама видела, как некто подбросил разбитую ампулу оксикорина, и, если бы я не подняла ее, последствия были бы плачевные… — Наталья Романовна говорила мне про ампулу, — кивнул Трубецкой. — Я ей верю, потому что давно знаю ее и у меня нет повода подозревать ее в злоупотреблении служебным положением. Я не хочу подключать полицию — преступления-то нет, а если дело получит огласку, репутация нашей подстанции окажется под угрозой. Лучше не выносить сор из избы, а попытаться разобраться во всем этом своими силами… «Конечно, полицию вызывать вы не будете, — подумала я про себя. — Потому что сами по уши замешаны в деле оборота наркотиков…» — Мое присутствие здесь еще потребуется? — спросила я Андрея Максимовича, быстро взглянув на мобильник. Тот отрицательно покачал головой: — Нет, вы ведь уже выступили в защиту Натальи Романовны. Сейчас немного погодя вынесут свой вердикт и распустят всех по домам. Если у вас дела, вы можете идти… Дел у меня на сегодняшний день было предостаточно — перво-наперво я собиралась позвонить Кирьянову. Поэтому, вежливо попрощавшись с Андреем Максимовичем, я покинула актовый зал и вышла на улицу. Сев за руль автомобиля, я набрала номер подполковника. — Привет, Володь, — быстро поздоровалась я и сразу озадачила приятеля своей просьбой: — Мне нужно как можно скорее узнать все о человеке по имени Стас Лихачев. Где родился, есть ли у него семья, где работает или работал… В общем, сможешь пробить его по базам и узнать достоверную информацию? — Как я понимаю, тебе надо срочно узнать про этого Лихачева? — уточнил тот. — Понял, я перезвоню… Ровно двадцать минут спустя я услышала звонок мобильного телефона. За что я была признательна подполковнику, так это за его готовность оказать мне незамедлительную помощь. Если я просила Кирьянова оказать мне услугу, он делал все возможное, дабы не подвести меня. Я старалась платить ему взаимностью, и вместе мы не раз занимались каким-нибудь расследованием. Конечно, в основном мы общаемся по поводу работы, так как у Володи — своя семья, свой круг общения, но случается, что и собираемся вместе отметить какой-нибудь праздник или другое знаменательное событие. — Выяснил я про этого твоего Лихачева, — обрадовал меня подполковник. — Детство у него было несчастливым, родители — оба алкоголики, их лишили родительских прав, когда Стасу было три года, ребенка определили в детский дом номер два города Тарасова. Несмотря на то что у Стаса были хорошие шансы на усыновление — обычно приемные семьи берут маленьких детей, парнишке почему-то не везло, никто его так и не усыновил. Поэтому Стас жил в детском доме, там же и учился. После выпуска из детского дома Лихачев смог поступить в автодорожный техникум, но не доучился там, сменил несколько мест работ. В основном трудился грузчиком, некоторое время работал на табачной фабрике. Проживает в однокомнатной квартире, которую ему выделило государство благодаря стараниям директора детского дома Колбышевой Екатерины Юрьевны, вроде она там работает до сих пор. Вот, собственно, и вся биография Стаса Лихачева. — Понятно, — отреагировала я и поблагодарила подполковника. — Говоришь, детский дом номер два? — Да, он находится в Заволжском районе Тарасова, — пояснил тот. — На пересечении улицы Иволгина и Тарасова. — Хорошо, спасибо тебе огромное, что, как всегда, выручаешь! — На этом мы попрощались, и я отправилась в Заволжский район. Детский дом представлял собой трехэтажное здание, по внешнему виду ничем не отличающееся от обычного жилого дома. Единственное, что было нетипичным по сравнению с другими зданиями — так это нарисованный на фасаде олимпийский мишка. Видимо, воспитанникам активно пропагандировалась польза от занятий спортом — посреди двора я увидела несколько тренажеров, по всей видимости, установленных недавно. Я поднялась по ступенькам невысокого крылечка, нажала на кнопку звонка. На вопрос вахтера, кто я и какова цель моего визита, я коротко сообщила, что хочу побеседовать с директором детского дома Колбышевой Екатериной Юрьевной. Дальнейших расспросов не последовало — я услышала тихое пиликанье и открыла дверь. — Екатерина Юрьевна находится в пятом кабинете, — сообщила мне вахтерша, пожилая женщина в очках, одетая в мешковатый темный свитер и свободные штаны. Она сидела за столом, роль которого выполняла обычная парта, за которой занимаются дети в школах, и разгадывала кроссворды. Ко мне вахтерша интереса не проявляла, и я направилась по светлому длинному коридору, на стенах которого стояли стенды с фотографиями. Я бегло осмотрела снимки — в основном фотограф запечатлел сцены празднования какого-то события, может, Нового года или другого праздника. Пятый кабинет я нашла сразу же — на двери висела табличка с номером комнаты и указанием, что здесь находится директор детского дома. Я постучала в дверь и услышала сухое «войдите», после чего зашла в помещение. Чем-то обстановка кабинета директора напоминала комнату, где заседал заведующий подстанции, с той лишь разницей, что кресла были не с черной обивкой, а с белой, а стены оклеены светло-зелеными обоями. Зато точно такой же строгий стол, компьютер, стационарный кнопочный телефон. Позади стола, рядом с окном — большой книжный шкаф, где, по всей видимости, размещались тома по педагогике. За столом сидела сухопарая женщина лет шестидесяти пяти, с седыми волосами, забранными в строгий пучок, и очками в узкой черной оправе. Одета женщина была в строгий, но стильный костюм — синий пиджак и прямую юбку-карандаш. Из-под пиджака выглядывала обычная белая блузка. На лице директора не было ни грамма косметики — видимо, дама даже не пыталась скрывать свой возраст и казаться моложе. Весь вид ее выражал строгость и суровость. Даже мне стало неловко под взглядом ее проницательных серых глаз, внимательно оглядевших меня из-под очков. — Чем обязана? — поинтересовалась директор детского дома. — Напомните, вы по какому поводу? Хотите усыновить кого-то из воспитанников? — Нет, я не хочу никого усыновлять, — покачала я головой. — Позвольте представиться, частный детектив Татьяна Иванова. Я веду расследование, по делу проходит ваш бывший воспитанник Стас Лихачев. Я приехала к вам, чтобы узнать про этого человека — как звали его настоящих родителей, каким он был ребенком… Если вы не помните его, не подскажете кого из воспитателей, кто им непосредственно занимался? Директор детского дома посмотрела на меня пристально, видимо, оценивала то, что я ей сказала. После недолгой паузы она произнесла: — Стаса Лихачева я очень хорошо помню, он был тихим, послушным ребенком. Удивительно только, что в приемную семью он не попал — почему-то молодые семьи предпочитали брать других детей, отличавшихся бойкостью, подвижностью… А Стас — он всегда был немного замкнутым, постоянно грустил. Он не помнил своих настоящих родителей, но мне кажется, понимал, что его детство должно быть другим, не в детском доме. Извините, он что-то натворил? К сожалению, я не знаю его дальнейшей судьбы — после выпуска из детского дома мне пришлось писать кучу заявлений с просьбой предоставить ему квартиру, а не комнату в коммуналке. Но потом связь с ним оборвалась… Грустно, если такой милый ребенок превратился в преступника… — У меня нет доказательств, свидетельствующих о том, что Стас Лихачев совершил преступление, — покачала я головой. — Дело в том, что я расследую дело врача, которого кто-то хочет подставить, и мне кажется, что Стаса Лихачева этот некто подговорил на дачу заведомо ложных показаний. Поэтому мне и нужно выяснить, каким образом Стас Лихачев связан с этим врачом. Я хотела бы спросить у вас, были ли у Стаса в детдоме друзья? И если да, то кто? Екатерина Игоревна задумалась, потом с сомнением произнесла: — Да он был не очень общительным ребенком. В подвижные игры с остальными детьми не играл, в свободное от учебы время в основном книжки читал. Больше всего фантастику любил — все романы Толкиена прочел, в библиотеке брал. Может, чувствовал родственную душу в главном герое. «Властелина колец» не раз перечитывал, хотя мало кто такие толстые книги в свободное время читал. Нет, друзей у него не было… — То есть ни с кем Стас не общался? — уточнила я. После довольно продолжительной паузы директор наконец сказала: — Была одна девочка, точнее, как сказать… Стас вырос довольно стеснительным парнем, лет в четырнадцать он влюбился. Я это сразу заметила — знаете, когда долгое время общаешься с детьми и подростками, это определяешь легко. К тому же я до того, как стать директором детского дома, работала воспитателем. Мне очень нравилась эта работа — детей жалко, каждому хочется помочь, и их проблемы воспринимаешь как свои собственные. А Стас пытался ухаживать за этой девочкой, стихи ей писал, книги хорошие дарил. Даже букет цветов как-то ей принес — полевых, где только нашел ранней весной… Увы, его любовь была безответной — Влада, девочка эта, оказалась совсем не тургеневской барышней. Красивая до невозможности, но жестокая и циничная — ее мать за аморальный образ жизни лишили родительских прав, когда Владе восемь лет было, и, может, поэтому детская травма сделала ее такой. Ожесточила детское сердце, и она, как мне кажется, не способна ни на любовь, ни на дружбу. Влада общалась только с теми людьми, которые были ей полезны, использовала их в своих целях, а потом, когда они ей становились не нужны, разрывала с ними всякие связи. Вот и со Стасом так — ей, по-моему, льстило его внимание, но потом Влада переключилась на другого парня, который казался ей «крутым», спортивным, по которому сходили с ума все девушки ее возраста. Ну а после Владу взяли в приемную семью, несмотря на то что ей уже было четырнадцать лет. У той пары, Светланы и Сергея, умерла дочь, такого же возраста, как и Влада. Они приехали в детский дом, чтобы отнести вещи погибшей дочери — вроде у нее был рак, и, хотя родители знали, что ей недолго осталось, все равно утрата была слишком сильна. А Влада чем-то напомнила им умершую дочь, вот они и решили, что, возможно, им нужно взять в семью эту девочку. Так и оформили опеку, а потом вроде уехали… Ну а Стас, увы, остался с разбитым сердцем… — Влада… — задумчиво повторила я. — Довольно редкое имя, красивое… А вы не помните фамилию ее приемных родителей? Ведь если усыновляют или удочеряют ребенка, он берет фамилию своих приемных отца и матери? — В большинстве случаев — да, — подтвердила Елена Игоревна. — Я помню их фамилию, Кузнецовы. По всей видимости, они уехали в другой город, так как Светлана говорила, что у мужа хорошая возможность заработать в Москве. Я не знаю, как сложилась дальнейшая судьба Влады, но надеюсь, что с ней все хорошо. Может, приемные родители и научили ее любви — кто знает? Может, у нее сейчас своя семья, муж, дети… — Надеюсь, что так, — уклончиво кивнула я, не вдаваясь в подробности, что, по-видимому, я знаю, как в дальнейшем сложилась жизнь возлюбленной Лихачева. И, увы, высокие чувства ей по-прежнему далеки… Я поняла, что узнала от директора детского дома все, что могла, и, поблагодарив женщину за подробный рассказ, покинула ее кабинет. Сверилась с часами мобильного телефона — если я поспешу, то, возможно, успею застать человека, который мне нужен… Глава 9 Когда я вбежала в здание подстанции, было без десяти минут четыре. Я боялась, что не застану заведующего на месте: насколько я помню, его рабочий день на подстанции начинался в восемь утра и длился до четырех дня. К тому же из-за сегодняшнего разбирательства Андрей Максимович попросту мог и вовсе не явиться на пятую подстанцию, поэтому я надеялась только на свою удачу. И мне повезло — я еще издалека заметила, что дверь кабинета Трубецкого приоткрыта, то ли он недавно зашел, то ли, напротив, собирался покинуть помещение. Я проскочила мимо диспетчерской, даже не заглянув, кто там дежурит, и без стука ворвалась в кабинет. Андрей Максимович сидел за своим столом, с сосредоточенным видом что-то заполняя в толстой тетрадке. Услышав шум, он недоуменно поднял голову и, увидев меня, изумленно спросил: — Татьяна Александровна? Чем обязан вашему визиту? Я плотно затворила за собой дверь и, выдержав недолгую паузу, сказала: — Мне нужно с вами поговорить, Андрей Максимович. И разговор будет долгим, поэтому вам придется уделить мне немного внимания. — Вы по поводу Натальи Романовны узнать хотите? — осведомился тот. — Могу сообщить вам, что врача не уволили, она только выговор получила, но на ее карьере, скажем так, это никак не скажется. Я ответил на ваши вопросы? — За Наталью Романовну я рада, — кивнула я. — А вот про вопросы… Начнем с того, что мне все известно о ваших махинациях с наркотиками. У меня есть доказательства, согласно которым вы занимаетесь незаконным бизнесом, под прикрытием работы заведующего распространяете наркотические вещества вроде оксикорина больным. Также вы продавали наркотики Елене Стрелковой, мать которой, Ирина, страдала наркоманией. И наконец, вы пытаетесь уговорить Наталью Дьякову, которая готовится занять место заведующей, продолжать ваши незаконные махинации. У меня имеется аудиозапись вашего разговора с врачом, и, если вы сомневаетесь в наличии у меня доказательств, они будут представлены в суде. Вы можете облегчить свою участь чистосердечным признание. Ах да, я забыла представиться… Минуту… — Я достала свое удостоверение. — Частный детектив Татьяна Александровна Иванова, к вашим услугам. Итак, я могу рассчитывать на чистосердечное признание или мне вызывать полицию? Трубецкой снова посмотрел на меня, однако в его глазах читался не испуг или ярость, а интерес и любопытство. Он не был похож на преступника, которого внезапно разоблачили — не стал убеждать меня в своей невиновности, не пустился в объяснения, что не имеет ни к чему перечисленному отношения. Своим привычным терпеливым тоном он заметил: — Что ж, рад знакомству, частный детектив Татьяна Александровна… Вы, конечно, ловко все придумали — и наркотики к делу подключили, прямо я, по вашему рассказу, настоящий наркобарон… Только понимаете, какое дело… Согласно вашим рассуждениям, вы подозреваете меня в том, что я выдаю наркотические препараты врачам, и те каким-то образом продают их пациентам. Вот только что тогда делать с отчетностью? Понимаете ли, каждая выданная мною ампула зафиксирована в нескольких документах, как бумажных, так и электронных. Если вы хотите, то можете проверить абсолютно все лекарства, выдаваемые мною врачам за последние годы. Правда, огорчу вас, что займет это порядком много времени, да и результата никакого не принесет. Могу сказать вам наверняка, что врачи применяют сильнодействующие лекарства только в случае крайней необходимости, и то стараются этого не делать без тщательного предварительного обследования пациента. А уж история про Елену Стрелкову и ее мать и вовсе притянута за уши. Вы, я вижу, неплохо потрудились, раз узнали и про Ирину Стрелкову, только сами подумайте: зачем я буду сбывать наркотики наркоманке, которую сам же направил на лечение от наркотической зависимости? Не находите, что это выглядит по меньшей мере странно? — Тогда почему вы вернулись в Тарасов, когда у вас была возможность остаться в Японии? — Я подобралась с другого конца. — Вы ведь сотрудничаете с клиниками Киото, оттуда и получаете запрещенные в России препараты! — Это ведь ваши догадки, так? — улыбнулся Трубецкой, по-прежнему не выказывая даже признаков раздражительности. — Вряд ли вы могли найти документы, свидетельствующие о том, что я имею связи с японскими клиниками. По одной простой причине — связь я не поддерживаю. А вернулся в Тарасов потому, что Япония — страна хорошая, но жить и работать европейцу, в моем случае россиянину, там затруднительно. Не говорю уже о сложностях японского языка — хоть я и прожил в Киото целый год, общался с японцами при помощи переводчика, а о посещении японских кафе и ресторанов и вовсе пришлось забыть. К тому же у жителей Востока — свой менталитет, непонятный другим нациям. Чтобы чувствовать себя комфортно в Японии, нужно там родиться. К тому же я видел перспективы и в родном Тарасове, потому и вернулся. Японии я благодарен за полученный опыт, но приезжать туда повторно у меня нет никакого желания… — Тогда как вы объясните то, что предлагали Наталье Дьяковой продолжить ваш бизнес? — настаивала я на своем. — У меня есть аудиозапись вашего разговора, того самого, когда она говорила вам о подброшенной разбитой ампуле. И вы спрашивали ее, согласна ли она на какое-то дело. Наталья ответила, что затрудняется в принятии окончательного решения, так как не знает, как на это отреагирует ее дочь. По-моему, здесь все ясно — вы предлагали Наталье незаконно продавать наркотики, за это ведь она могла бы получить солидные деньги! По растерянному, даже, сказала бы, раздраженному виду Трубецкого я сразу поняла, что он не ожидал моего вопроса. Итак, я докопалась до истины: если заведующий не верит, что у меня есть доказательства, я могу предоставить ему «жучок» — если хочет, пускай прослушает. Видя колебания Трубецкого, я добавила: — Лучше рассказать все начистоту. Как вы знаете, признание смягчает вину. — Уважаемая частный детектив, — после недолгого молчания чинно обратился ко мне Андрей Максимович. — Если бы вы не сообщили мне об истинном роде вашего занятия, я бы, конечно, попросту выставил вас за дверь, так как оправдываться и объясняться с посторонними людьми я не привык. Но раз вы настолько уверены в своей правоте и считаете, что я разговаривал с Натальей по поводу наркобизнеса, вынужден вас разочаровать. Я понял, какой разговор вы подслушали, я отлично помню все, что сказала мне Наталья Романовна. Так вот, предложение, которое я сделал ей, касается отнюдь не незаконной работы, а личной жизни… Мне продолжать объяснения, или вы настолько проницательны, что и сами можете догадаться? — То есть… — Я опешила, пытаясь соотнести полученную информацию с записью на прослушке. Хотя… а что тут удивительного? Заведующий ведь не женат, по возрасту он вполне подходит Наталье. И наличие у Дьяковой взрослой дочери его ни капли не смущает. Поэтому-то он и покрывает врача — раз у него к ней имеются чувства! — Именно, — ответил на мой невысказанный вопрос Трубецкой. — Я еще давно предложил Наталье Романовне выйти за меня замуж, так как люблю ее едва ли не с первых дней своей работы на пятой подстанции. Возможно, вы считаете меня великовозрастным глупцом, которому седина в голову, а бес в ребро… Не буду оправдываться, но замечу, что молоденькие девушки-модели вроде Влады Кузнецовой меня не привлекают. В человеке я ценю прежде всего душу, а не внешность. К тому же, если мы с Натальей официально заключим брак, то это избавит меня от навязчивых, скажем так, попыток Влады привлечь мое внимание… — Влада пытается окрутить вас? — удивилась я. Заведующий кивнул: