Да он же младенец, подумал я. А мне уже минуло тридцать, и я могу все. И когда он меня просит о помощи – о чем тут размышлять? – Итак, – сказал я после долгой паузы. – Вы… она… искали человека, который точно плывет на эскадре. – И скорее всего на «Донском», – добавил он. – Иначе не вижу, как… и зачем… – Скорее всего, хм… Всего в эскадре десять тысяч человек, и стало больше, но на одном крейсере – полтысячи. Уже лучше. Матрос, офицер – неизвестно. Дальше что? – Дальше – он убийца. И он из тех, кто… Немоляев, что вы слышали о боевой организации партии социалистов-революционеров? Вот тут мне стало нехорошо, потому что слышал я о ней немало. «Куда вы меня тащите, господин жандарм?» – мог бы спросить я. Но даже мысли такой не возникло. – Партия – это ведь философия. И агитация. Насчет народного блага, – ядовито заметил Дружинин. – Насчет самодержавия. В России же все пропитано самодержавием – самодержавное небо и облака. Так вот, эсеры, которые философы, они сами не знают, кто такие эти, из боевой группы. Полная конспирация. Они, боевики, и друг про друга не все знают. Вот так-то. А нам их – искать. – Так, отлично. Ищем. Что про него было известно? – А мне откуда знать… Я знаю его псевдоним. У них же у всех, как у собак, клички вместо имен. И друг друга они знают только по кличкам. А этот – ну у него и кличка, однако. – Да назовите же. – Люцифер, представьте. Тут возникла долгая пауза, и мне стало очень грустно. – Тогда ваша миссия здесь закончена, – сказал я наконец. – Кто-то думал, что мы этот псевдоним не поймем. А мы его поняли. – Да о чем вы? – Дружинин, скажите мне: что означает имя князя тьмы? Что такое – Люцифер? Вот сейчас снова вспыхнет эта ненависть инженера из Ярославля к столичной штучке. И я не стал держать паузу: – Люцифер, буквально, значит – несущий свет. – А… – не понял он. Настолько не понял, что даже не стал вести неприятный ему разговор о моем классическом образовании и прочем. – А, – наконец выговорил он, уже с удовлетворением. – И это что же, Немоляев, по-вашему любой инженерящий по части прожекторов и этих огней Степанова и прочих… да любой гальванер… они все – несущие свет Люциферы? – Прочие – максимум чертенята. А Илья был моим другом, не забывайте. Как бы он там ни конспирировался, суть человека видна. Он все мог, он был всех сильней, у него была лучшая в мире невеста, – тут я постарался утопить эти слова в потоке других, – и всего было мало… А подумайте, Дружинин, что произошло с тем, настоящим Люцифером? Он-то небось и правда думал, что несет свет в этот мир. Честно думал, отчего все и произошло. Илья был таким. – Оставьте вашу теологию, не до нее… – Да посмотрите же: кличка – совпадает. Характер – он несет людям свет и поэтому может делать то, что другим нельзя, да хоть динамит взрывать, – совпадает. Рузская сказала, что охота закончена: совпадает. Пошла к нему в каюту и не убереглась… Тут я замялся: Рузская – и не убереглась? Не пожелала вызвать наряд матросов с винтовками или вот этих двоих? Что-то не так, хотя… тоже считала себя несущей свет и всемогущей… – Люцифера больше нет, Дружинин, – сказал после паузы я. – Дело ваше закрыто. Я вам не нужен. И тут по его глазам понял, что все хуже, чем я думал. – Да ничего вы, Немоляев, не знаете, – с тоской проговорил он. – Наш разговор только начинается. Вы что думаете – мы за ним гнались до Мадагаскара за его прошлые дела? А вот это вы видели? Сейчас все увидите и все узнаете. И он ткнул большим пальцем в странную железную дверь у себя за спиной. Люцифер – это я Здесь я сделал умную вещь: вышел. Посетил гальюн, поднялся на воздух, выкурил папироску рядом со сторожащим меня верзилой. Предложил папироску ему (тот мрачно отказался), почувствовал, как горячий ветер облипает спину рубашкой. Как они трое высиживают в своей душегубке день за днем? И что они охраняют? Сейчас узнаю, мрачно подумал я. И мне это не понравится. Хотя на самом деле… На самом деле жизнь превратилась в полный восторг. Вот так становятся Люциферами, сказал я себе и вспомнил лицо Перепелкина, который был всемогущ. – Вернулись. Имейте в виду, – сказал мне краснолицый от духоты Дружинин, – я сейчас буду вам рассказывать вещи, которые разглашать не имею права. Да я и сам о них немногое знаю. Но… выхода нет. – Стоп, – сказал я. – А что вам мешает спросить разрешения в Петербурге? И будете иметь право и что угодно разглашать. Вот же телеграф… То есть я понимаю, что господа моряки не очень любят охранное отделение, а вы еще как бы прикрывали Рузскую – что она тут была главной, видимо, мало кто догадывался. Женщина! Быть не может… Да, так вот – телеграмма? – Да не могу я это сделать! – почти выкрикнул он. – Хотя уже делаю. Телеграммы пишу. Почти прямым текстом. Любой телеграфист прочитает. А ответы – если повезет. – А шифротелеграмма с флагмана – не пробовали? Тут он совсем рассердился. – Да вы просто не понимаете, что там творится, в Петербурге. Все я пробовал. Какая там эскадра, какое там золото. О нас давно забыли – верите? Баррикады на улицах – слышали? – Опять стоп. Баррикады – побоку. Какое золото? Дружинин встал, как подброшенный. Повернулся ко мне спиной, достал откуда-то ключ. И отомкнул наконец железную дверь сзади своего стула. Размеры помещения мне были непонятны. Темно, иллюминатора нет. То был попросту склад. И в нем до потолка громоздились какие-то ящики. Похоже, те самые, что бегом грузили на крейсер тогда, в Либаве, – подкатили подводу на руках к борту, и… – Вот какое золото, – сказал мне Дружинин и снял крышку с ящика поближе. Прочие были запечатаны как положено – шнуром с сургучом. А этот, один, почему-то нет. Сорвало еще тем взрывом? Ударили при погрузке? Золото было скучным – похожим на поленья, и оно почти не сверкало. Там были какие-то оттиски, вдавленные в металл, но читать их он не дал мне времени – быстро закрыл ящик, захлопнул и запер железную дверь, сел за стол и начал обмахиваться скучной канцелярской папкой. – «Донской» везет кассу всей эскадры? – без особого интереса спросил я. – Нет, касса на «Суворове», а может, на «Александре». Да не так она и велика, за уголь платят напрямую из Петербурга, что там еще… Слушайте, Немоляев… Я слушал. И внимательно. – Вы очеркист. И я с ума сошел, что вам сейчас все это буду рассказывать. Но если вам когда-нибудь в голову придет эту историю раскрывать! Да хоть словом! То вы, во-первых, хорошо подумайте – вы понимаете, о каком государственном секрете речь, или нет? А во-вторых, вы тогда про Бога вспомните, ладно? – Я здесь не для того, чтобы щекотать читающей публике нервы на бульваре. У человека бывает и самоуважение, знаете ли. Так что за секрет и зачем золото? – А я не знаю! – шепотом выкрикнул Дружинин. – Мне не положено. Но слышал и догадываюсь. Императрицу знаете? Еще этого не хватало. – Да не нашу. Китайскую императрицу. Старуху. Тсы… – попытался выговорить он. – Ее как-то Рузская назвала Цыськой, ласково этак. Немоляев, скажите мне: за что мы воюем на Дальнем Востоке? Кто на их стороне, кто на нашей? А это был хороший вопрос. То, что на самом деле мы меряемся заочно силами с непобедимой британской державой, в эскадре видит каждый своими глазами. А вот кто за нас, кроме напуганных французов и еще немцев, у которых свой интерес… чтобы на Балтике нас не было, а они были… – Наши концессии в Китае – а такие, как вы, очеркисты хоть раз писали, что китайцы нами недовольны? Пусть самые оппозиционные очеркисты? Бунты и баррикады – это у нас. А в Маньчжурии этой, в Порт-Артуре и прочее – хоть бы один дурацкий бунт против русских. А если я вам скажу, что они, просто вообще китайцы, в нас верят и на нас надеются, потому что иначе их сожрут японцы? А вот это была хорошая мысль. И я немедленно начал обдумывать новый очерк, вот только попасть на китайскую землю мне явно уже не было суждено. Да и вообще, куда я теперь плыву? Сойти на берег, в очередной раз подумал я. Уведомить Лебедева и с благодарностью проститься. Редактор огорчится, но не сильно, потому что писать очерки из Владивостока у нас есть кому. А если эскадра пойдет обратно вокруг Африки, потом к Испании и домой на Балтику… а это возможно и разумно… тогда о чем мне писать? Снова о том же? Я перевел взгляд на абсолютно несчастного инженера Дружинина и понял, что на берег не сойду. Поздно. – Стоп и еще раз стоп. Если Китай так хочет нашей победы, то что бы ему не послать миллион солдат нам на помощь? Это же их страну сожрут, как вы выразились. – А вы наш штурм Пекина пять лет назад вспомнили бы, – ядовито высказался Дружинин. – Я-то еще мальчиком был, только сейчас узнал, в чем там было дело. Та самая Цыська тогда заигралась со своими бунтовщиками, захватившими Пекин. Подружиться с ними решила, а куда ей было деваться, с другой стороны. Объявила войну всем иностранцам. Окружила все посольские миссии. Ну, мы и пришли всех усмирять, с англичанами, с кем там еще… Мой дядя до сих пор вспоминает, как мы тогда ее дворец пограбили. Он там был. Не ранен даже. Статуэтку привез, ценную, наверное. Не-ет, тут надо проявить к старухе уважение. Как же иначе. – Сколько же здесь золота? – поинтересовался я. – Не знаю, – отрезал он. – Хотя подкуп целой страны – это не просто немало. Но знаю, что должен сдать его – теперь это буду я, хотя распоряжения все нет – сдать его там, где скажут. Во Владивостоке, видимо. А там решат, везти его в когтистые лапы ее императорского или себе оставить, раз уж все так плохо. Но знаю, что наших солдатских жизней это сберегло бы немало, если и правда придет миллион китайцев. Да только поздно… Он остановился передохнуть и посмотрел на меня абсолютно детским взглядом: – А я ведь наблюдал за вами, когда вы на золото смотрели. Будто на кучу угля какого-то. А ведь это наше золото и наши солдаты. Не пустяк. Но если человек от золота ума не решается сразу, то… Тут мы замолчали. И я протянул Дружинину руку – а его рука оказалась сухой и жесткой. У меня снова есть друг.