Лиза возвращается на кухню. По обе стороны коридора – двери, большинство она еще не открывала. Да ей и не нужно знать, что за ними и даже что за той дверью наверху, которую открывать запрещено. Больше комнат – больше работы. А работы и без того так много! «У Анны получалось бы намного лучше», – думает Лиза. Она мысленно видит, как сестра идет по коридору: держит поднос прямо, будто тот невесомый (на самом деле он из тяжелого темного дерева с металлической инкрустацией, можно подумать, что несешь целый сервиз, а не одну чашечку), стучит в дверь, заходит, плавным движением опускает поднос на стол и вдобавок обязательно говорит что-нибудь приятное или шутит. Анна это умеет. Анна, в отличие от нее, всегда знает, что сказать. «Доброе утро, приоткрыть окно? Сегодня такой чудесный день». Или что-нибудь в этом роде. «Я печенье испекла, не желаете?» Лиза боится открывать окна и без спросу печь печенье, делает только то, что ей поручено. Она и так изо всех сил старается ничего не забыть. К счастью, ее стряпня пастору по вкусу. Не то чтобы он ее хвалил, но, когда Лиза приходит убирать со стола, тарелки всегда пустые. После этого она подает в кабинет еще кофе. К счастью, от совместных ужинов ее освободили после первых вечеров, мучительно тянувшихся под звон приборов и тиканье настенных часов; пастор жевал и говорил, разматывая нити разговора, а Лиза теряла их уже после первого поворота. Анна бы не потеряла. Анна такая умная. А она нашла в собственных мыслях безопасное местечко, спряталась там и сосредоточилась на еде. Две ложки – больше в рот не лезло. – Но ведь это ненормально для растущей девочки, – заметил преподобный, когда она отложила прибор. – Почему ты не ешь? С тобой что-то не так? Она опять не знала, что ответить, и вместо этого просто снова взялась за ложку. – Могла бы иногда и поддержать беседу, – бросил он, жуя. Дома с мамой Лиза болтала весь день без остановки, обо всем и ни о чем, но теперь, как ни шарила в памяти, не способна была найти тему для разговора. Находила только тоску по дому. А когда из всех деревенских девочек выбрали тебя, тосковать, конечно, негоже. – Суп вот, э-э-э… – только и выжала из себя она, не зная, как закончить. Но преподобный не рассердился. – Да, вижу, – улыбнулся он. И завел речь об апостоле Павле. Как бы блестяще поддержала этот разговор Анна! Она в таких вещах разбирается. Вечером, когда Лиза принесла поднос, чашка почти наполовину стояла в пролитом кофе. Как же неправильно, что здесь работает она, а не сестра! Как ей не хватает Анны! Больше всего, когда Лиза лежит в своей кровати и не видит напротив второй, в которой читает Анна, сердито отворачиваясь к стенке, когда малявка просит почитать вслух. – Возьми сама почитай. Но Лиза никогда не читала сама, она предпочитала лежать и смотреть на эту сердитую шевелюру, слушать, как Анна ворочается с боку на бок, как дышит. А здесь так тихо. III Как здесь стало тихо, без глупой Лизиной болтовни! Больше места в шкафу для платьев, все ящики теперь ее, Анны, и не нужно ничего прятать, когда сестра входит в комнату. Единственное, что Лиза здесь оставила, – это куклы, взять их с собой было бы слишком по-детски. Вон они, рядком сидят на полке над окном и лыбятся на Анну, глупые и пустоголовые, как сама Лиза. Лиза, которая сейчас там. Что она, интересно, делает? Готовит ему. Беседует с ним за столом. У сестры есть все, ей можно все. Натирать бархоткой его ботинки, чистить его пальто. Знать, где он, слышать его шаги, быть там, куда он в любой момент может войти, – и так целый день. А она, Анна, тут, где ничего не изменилось, в этом доме с серыми обоями, старым столом и фисгармонией, в доме, где ничто не имеет смысла и жизнь застыла в ожидании воскресенья, когда можно снова в церковь. Там Лиза подсаживается к ним на скамью. Тут же сжимает руку старшей сестры в своей и пытается что-то шепотом рассказать ей, но шептаться во время службы, разумеется, нельзя, так что Анна отнимает руку и смотрит только на кафедру, на мужчину с темной бородой и в темной мантии, которую с утра почистила сестра. Потом Анна впивается ногтями в ладони и ведет обратный отсчет: пение, молитвы, благословления, и вот уже служба закончена и сестра возвращается с ним через площадь в темный пасторский дом – маленькая белая фигурка рядом с большой черной, – оборачивается напоследок и неуверенно машет. Потом они исчезают за воротами, и начинается еще одна долгая скучная неделя. Но уже в среду звонит телефон. Он никогда не издает ни звука, просто висит, черный, молчаливый, в конце коридора. Отец редко звонит кому-то, мать никогда. Да и кому? Все их знакомые живут по соседству. Анна и не знала, как звучит этот аппарат. «Пожарная сирена», – сперва решает она, но треньканье все не прекращается, и она выходит в коридор поглядеть. Здесь звон почти невыносимо громкий. Она снимает черную трубку. Телефон тут же умолкает. Она подносит трубку к уху. – Анна? – шепчет трубка. – Анна, ты можешь прийти, пожалуйста?! – А преподобный не будет возражать, что я здесь? Ты спросила у него разрешения? Лиза качает головой. – Побоялась. – Тогда я пошла. Без его дозволения я здесь находиться не могу. Что он обо мне подумает? Но вместо того чтобы выйти за дверь, Анна проходит дальше по коридору. Черно-белая плитка на полу, выцветшие, когда-то красные половики. Двери в толстых деревянных рамах. А за дверьми… – Но он не вернется до пяти, а мне нужно везде вымыть полы. Везде, Анна! – Лиза кусает заусенец на большом пальце. – А если снова не успею… – Ах вот почему ты меня позвала! Я-то думала, по мне соскучилась. – Конечно соскучилась, Анна! Ты и не знаешь, как сильно! – Лиза пытается ее обнять. – Ладно, плакса, довольно. Анна проходит дальше по коридору и запоминает все. Как отзываются эхом ее шаги. Как тут пахнет кипяченым молоком, бумагами и сигарами. Ей хочется провести рукой по всем предметам. По стенам, вешалке с тяжелым черным пальто, по дверным рамам. Здесь столько дверей… – Наверху еще один такой коридор, – сдавленным голосом сообщает Лиза. – Еще больше комнат, еще больше полов. И чердак. Но там вроде бы мыть не надо. Анна, ты мне поможешь? Пожалуйста! Анна пока молчит, заходит еще глубже в дом. В середине коридора широкая деревянная лестница ведет наверх, выше виднеются более узкие и крутые ступеньки. – Ты уже во всех комнатах бывала? Лиза качает головой. – Не во все разрешено заходить. Но у меня вот что есть. Она достает из кармана фартука тяжелую связку ключей. Ключи топорщатся во все стороны – короткие и длинные, ржавые и блестящие. – А если ты не успеешь все помыть? Что тогда? – Анна смотрит на ступеньку, на собственные туфли. Не на сестру. Лиза пожимает плечами. – Не знаю. Может… – Он тебя отошлет? – Не знаю, – снова пищит Лиза. Анна смотрит на фигурку сестры в длинном коридоре. Из косы выбились вьющиеся прядки, фартук велик и болтается на поясе. «Мне бы он пришелся впору, – думает она. – Я почти на голову выше Лизы». Выше почти всех мальчиков в школе. «Стручок фасоли», – дразнятся они, а то и похуже. Слишком грубые руки, слишком большие ступни. Зато для работы в самый раз. Ей не придется просить о помощи сестру, когда она наконец… Анна улыбается Лизе. – Что ж, тогда начнем. Где взять ведра? IV