Мама поставила груду грязных тарелок обратно на стол. — Николай, успокойся! — И сокрушённо: — Как же это ты, Игорёк? Ведь это вторая двойка, а давно ли год начался… Отец стукнул кулаком по столу и загремел: — Неважно, вторая или первая! А то важно, что обленился он, как… как последний тунеядец! Так широко мыслить стал, что все кругом ограниченными заделались. Думаешь, я не понимаю, откуда Лёшкины глупые рассужденьица пошли? Был бы ты ещё какой-то тупица неспособный! А то ведь можешь учиться! Репетитора, что ли, тебе нанимать? — Не надо мне репетитора, — пробормотал Игорь. — А чего тебе надо? Чего? — От отцовского зычного голоса в буфете позвякивала посуда. — Уж восьмилетку-то я тебя заставлю кончить! А потом в пэтэу при нашем заводе пойдёшь! Там из тебя сделают человека! — Он геологом хочет путешествовать, — вырвалось у Лёшки, сильно жалевшего брата. — Или в юнги на корабль… Отец побагровел. — Это кто ещё там пищит? Совсем распустились… А всё ты! — вдруг обрушился он на маму. — Всё им разрешаешь! Ах, миленькие мои, хорошенькие сыночки! А эти сыночки уже на голову тебе готовы усесться! Мама обиженно глянула на отца, надулась, губы дрогнули… Неужели заплачет? Ужас какой! — Николай! — негромко окликнул дед. И в кухне вдруг стало тихо. — Оно, конечно, — так же негромко, но отчётливо, заговорил дед, — тебе, Николаша, обидно. Ты — человек знатный, премированный, портрет твой, лучшего шлифовщика портрет, с Доски почёта не сходит. А сын у тебя, родная кровь, это самое — двойки подряд хватает. Но — этак вот… при детях… гм! Отец опустил голову, тронул маму за плечо: — Прости, Даша! — Ничего, ничего, — быстро сказала мама. — Не сразу оно всё делается, — продолжал дед. — И по-разному происходит. — Он поднялся со стула. — Пошли, Лёшка. У тебя там, по-моему, чего-то не дописано. Идя за дедом по коридору, Лёшка им гордился. Такой маленький, сухонький, немного даже на сморчка похожий со своей бородёнкой! А сказал слово — и вспыльчивый папа, хоть и в сильном был гневе, замолчал, как мальчишка перед учителем. И не слышно, чтобы Игоря дальше ругал. Да вон Игорь уже вышел из кухни, в комнату идёт, отпустил его папа. — Дед, — сказал Лёшка, когда они уселись на дедов диван и даже дверь прикрыли. — А всё-таки что у нас с Игорем? Плохо ему чего-то живётся. — Ничего, внучек, — сказал дед. — Обойдётся. Возраст у Игоря такой… смутный. Ну, и лень его одолела, это ваш батя верно сказал. Н-да… Больно уж бабушка его баловала, с пелёнок всё с ним да с ним. Души в нём не чаяла. И уж ты Игорька не тронь, слова ему поперёк не скажи! А жалеть-то… тоже надо до предела… НЕ ПРОХОДИМЦЫ, А НАЙДЁНЫШИ Стёпа чистила птичью клетку. Достала через дверцу пластмассовую ванночку. Дверцу закрыла и выдвинула пол клетки. Всё с него стрясла в мусорное ведро, обтёрла тряпкой. Посыпала чистым песком, задвинула его на место. Снова открыла дверцу, поставила ванночку со свежей водой, поправила веточки-деревья — они торчали стоймя во всех четырёх углах. Чик и Пик прыгали по веткам и по стенам клетки, щебетали, насвистывали, суетились и всё норовили сесть на Стёпину руку, когда рука находилась внутри клетки. — Не мешайте, непоседы! — ласково ворчала Стёпа. — Воду разольёте. Вот кончу, тогда и купайтесь. — И крикнула: — Папочка, открой, пожалуйста, звонят, а у меня руки заняты. Папа пришёл сегодня с работы раньше обычного, что-то писал за столом в другой комнате, к какому-то докладу готовился. Пришла Ксюша Лузгина. — Гулять пойдём? Посмотрела, как Стёпа раскладывает в клетке травинки, нацепляет на сучки кленовые и дубовые листья, будто они тут выросли, и покрутила головой: — Много тебе с ними возни. А какие это птицы, узнали? Ведь не воробьи, как я сперва подумала, верно? — Конечно, не воробьи. Лесные пичуги, это ясно. А вот как называются, никто не знает. Не чижи, не щеглы, не зяблики, не синицы. Один папин товарищ говорит, что это, наверно, зеленушки. И те мальчишки, у которых мы когда-то купили Чика и Пика, тоже не знали… Было это два года назад, поздней осенью. Первоклашка Стёпа шла с папой мимо крытого рынка. И вдруг крепче сжала папину руку. — Ой, смотри! Какие бедненькие! Двое мальчиков, одному лет двенадцать, другой помладше, переминались с ноги на ногу у входа в рынок. Здесь, под стенкой, их меньше доставал мелкий холодный дождь. Мальчик постарше держал в руке клетку. В клетке примостились на жёрдочке два жалких, иззябших серо-зелёных комочка. Из взъерошенных перьев торчали клювики. Папа остановился. — Продаёте? — Три рубля! — хрипло сказал мальчик, державший клетку. Младший шмыгнул носом: — Можно и за два. — И глянул исподлобья на товарища. — Сами поймали? — спросил папа. — Вон его брат. — Старший кивнул на меньшего. — Силками. — А какие это птицы? — Может, щеглы, — неуверенно сказал младший. — Не выдумывай, пожалуйста! — сказал папа. — Что я, щеглов не видал? Не знаете, значит? А кормить их чем? — Обыкновенно, — прохрипел старший. — Семенем. Крошками. — Папа! — взмолилась Стёпа. — Смотри, как им холодно! — Ладно, держи три рубля. — Папа протянул деньги. — И беги домой, ты же совсем простужен. Мальчик живо отдал ему клетку, степенно сказал: — Спасибо! — А уже отойдя на несколько шагов, крикнул обнадёживающе: — Может, и не подохнут! Стёпа испуганно ойкнула. Но Чик и Пик и не думали подыхать. Обогрелись, обсохли, напились воды, поклевали конопляного семени. И вот порхают, распевают целый день. — Чик, ты что? — строго сказала Стёпа. — Зачем клюнул Пика? — Чик-чики-чик! — последовал звонкий ответ. — Он говорит, что Пик его обидел, — объяснила Стёпа. — Только я не поняла чем. — Уж так прямо и сказал? — недоверчиво спросила Ксюша. — Конечно, сказал, я же слышала. Вообще-то они дружные. Чик поменьше ростом, а задиристее. Но у Пика очень хороший характер, все приставания прощает. А поют оба замечательно. Ксюша смотрела на птиц задумчиво, потом сказала: — Жили бы они на воле, на зиму полетели бы в жаркие страны. — Но если они такие глупые! — с досадой воскликнула Стёпа. — Я же тебе рассказывала… Летом на даче Стёпа с папой отнесли клетку в лес, поставили её на пенёк и открыли дверцу. Чик и Пик прыгали, суетились, высовывали головы. Наконец выпорхнули. Оба сели на клетку, повертелись там, то взлетали, то садились. И… Пик забрался обратно в клетку, а Чик уселся Стёпе на голову, потом перепорхнул на её руку. Гнать их от себя, пугать — жалко. А главное, вдруг они разучились жить на воле? Корм не отыщут, ручные, доверчивые, вмиг попадут в зубы лисице или опять угодят в силки. Так и пришлось их унести обратно домой. — На волю не захотели, — сказала Стёпа огорчённо. — А тут я за них знаешь как боюсь? Проходимцы-то подросли! Видишь? — Стёпа показала подбородком. На ковре сидели рядом два котёнка. Склонив головы набок, оба пристально, любовно смотрели на птиц. — Чёртику я совсем перестала доверять, — призналась Стёпа. — Иной раз сижу в школе, и даже жарко станет, как подумаю: а вдруг Чёртик сумел добраться до Чика с Пиком? Мы вешаем клетку на стену, когда уходим, папа нарочно вбил крюк, но всё-таки… — Ты их за то, что подросли и стали опасными, и ругаешь проходимцами? — спросила Ксюша. — Я не ругаю. Они же и есть проходимцы.