Возле дома восседали на скамейках старухи, дышали воздухом. Погода была прекрасная, солнечная, деревья стояли золотые. При виде старух Лёшка подумал: «Вот почему называется бабье лето, как говорит дед. Чтобы вот такие бабушки напоследок перед зимой погрелись на солнышке». Когда Лёшка проходил мимо, одна из бабушек тягуче проговорила: — Прежде у детей на шеях кресты висели, а теперь ключи… — И по тону не понятно было, осуждает она это обстоятельство или, наоборот, одобряет. «Ограниченную мысль высказала эта бабуся или нет? — подумал Лёшка. — Наверно, всё-таки ограниченную. Ну, висит ключ от входных дверей на шее, и что такого? Привязан на шнурок, чтобы не потерялся». Беря из Лёшкиных рук пакет с макаронами, дед спросил: — А соль где? И авоська? Не потерял? Лёшка стукнул себя кулаком по лбу. Авоська-то у него в кармане, а вот соль совсем из головы выскочила. А Игорь ещё говорит, что ничего необыкновенного нет. С солью, например, просто что-то необыкновенное: нарочно за ней идут и то забывают купить. — Снова, что ли, бежать, а, деда? Больно уж неохота… — Ладно, сам потом схожу. Уроки учи. — А Игорь дома? — Пришёл недавно. Обедать не стал, сидит, занимается. Ты уж ему не мешай, Лёшенька! Ко мне иди уроки учить. У Кузьминых было три комнаты: самая большая — папина-мамина, средняя — Игоря с Лёшкой, маленькая находилась в единоличном владении деда. А за столовую шла кухня. Когда-то средняя комната была дедушки-бабушкина, а маленькая просто так, запасная. Потом родился Игорь, бабушкина комната стала детской, дед по собственному желанию устроился в маленькой. Но тех времён Лёшка почти не помнит, он был крошечный, когда бабушка умерла. В дедовой комнате, за дедовым столом Лёшка кончал писать упражнение по-русскому, когда пришли с работы родители. Двери были открыты, и Лёшке было всё слышно. — Степан Кузьмич, — оживлённо говорила мама деду, — представляете, прямо у подъезда я Николая нагнала! Голос у мамы радостный, будто невесть что случилось. Лёшке даже слегка неудобно за маму стало: как маленькая. Ну, не встретилась бы она с папой у подъезда, и что? Через пять минут увиделась бы с ним дома. Потом мама спросила папу: — Не жмут? — Порядок! — ответил отец. Лёшка догадался: это про ботинки, на днях папе купили новые. Мама звонко сообщила: — Я видела в магазине на углу отличные меховые шапки. Надо будет Игорю купить с получки, совсем у него старая. — Лучше себе что-нибудь купи, — сказал отец. — Всё нам да нам. — А мне ничего и не надо, — весело сказала мама. — Ещё, знаешь, у Лёшки брюки протёрлись, нельзя же везде форму таскать… — Вот получу премию. Наш цех план перевыполнил. — Голоса доносились уже из кухни. — Да уж вы всегда молодцы! — Это мама, с гордостью. — Не хлопочите, Степан Кузьмич, я сама на стол накрою. А ведь, пожалуй, Игорь прав: говорят всё то же самое. Сколько раз уже Лёшка слышал, что папин цех, да и весь завод, на котором когда-то работал дед, а теперь работают папа с мамой, — отличный завод и что план там перевыполняют. И, чтобы дед не суетился, мама сама всё сделает, тоже каждый день слышит… — Игорь, Лёша, обедать! — позвала мама. Придя из школы, Лёшка, разумеется, пообедал, но отсутствием аппетита он не страдал и почти всегда ещё вместе с родителями заправлялся. — Руки вымыл? — спросила мама, когда Лёшка показался в дверях кухни. Вот! Непременно надо сказать про руки. — Вы — ограниченные люди! — выпалил Лёшка. — Мысли у вас от сих до сих. Отец уже сидел за столом, без пиджака, ворот рубашки расстёгнут, крупное лицо розовое после мытья. Он с удивлением посмотрел на младшего сына. — А ты, брат, нахал! Даже не ожидал, признаться! Мама всплеснула руками и засмеялась: — Ограниченные люди? Ничего себе! Это за что же такая немилость? Возившийся у буфета дед прямо подскочил: — Это у нас чего такое, ась? Выдери его, Николай, и вся недолга! Дал бы дед выдрать своего любимца, как бы не так! Лёшка это понимал. Однако переминался в дверях с пылающими ушами. — А как это — ограниченные? — спросил отец. — Я не понял. — Ну, просто… — промямлил Лёшка. — Всегда говорите про самое… обыкновенное… Я же слышал… — Про что же, например? — Голос у отца был подчёркнуто спокойный. — Про ботинки… про шапку, что её надо купить. И вот — руки вымой! — А вот ты и расскажи нам что-нибудь такое особенное! — взвился дед. Лёшка в замешательстве переступил с ноги на ногу, поднял голову и встретился с негодующим взглядом брата. Игорь стоял за его спиной. — Дай пройти… — Он плечом отодвинул Лёшку. — Встал, как столб. — Процедил сквозь зубы: — Остолоп! — и прошёл к столу. — Садись, Лёшка, — примирительно сказала мама. — Двоечек-то ты не нахватал? «Я-то не нахватал», — подумал Лёшка и, чтобы мама не обратилась с тем же вопросом к Игорю, воскликнул капризно: — Видишь, опять то же самое! Всегда про отметки спрашиваешь. — Не получил ли ты орден, — сказал отец, — мы спросить пока, к сожалению, не имеем оснований. Усаживаясь за стол, Лёшка пробубнил: — Да у нас и отметок сейчас почти не выставляют. Потому что Галина Ивановна больна, а эта новая училка отметками как-то не увлекается. — Экая вам удача! — усмехнулась мама. Но отец нахмурился: — Это ещё что за «училка»? Говори о преподавателях подобающе! — Я ещё с тобой потолкую! — грозно шевеля бровями, пообещал дед. Ну, дедушки-то своего Лёшка ничуть не опасался. Обед прошёл в молчании. Лёшка решил, что все неприятности позади. Но рано он успокоился. Обычно после обеда папа отдыхал часочек в спальне. Полежит с газетой в руках, а то и подремлет. Но на этот раз только мама начала убирать со стола, как отец сказал: — В субботу я не успел проверить да подписать. Живо на стол дневники! Лёшка испуганно посмотрел на Игоря. Тот как раз, сказав спасибо, поднялся со стула. Теперь он снова сел, откашлялся и сказал вызывающе: — Папа, у меня по физике двойка! — Во-от оно что! — протянул отец, и ноздри у него раздулись.