Барнакл знал, что никакой девочки на борту не должно было быть. Он просматривал список экипажа только час назад, и ни одного женского имени там не значилось. Да это кот понимал и без списка. Капитан никогда не позволял женщинам подниматься на корабль. Никто раньше не нарушал это неписаное правило. Но это оказалась не просто какая-то девочка. Барнакл узнал ее. Это была одна из дочерей хозяина – та симпатичная, которая не походила на моржа. Бесчисленное множество раз он видел, как она стояла на берегу и сверлила глазами корабль. Пару раз Барнакл даже ловил ее взгляд на себе. Но сегодня ночью девочка его не заметила. Ни в тот момент, когда взбиралась на судно, ни тогда, когда он наблюдал с лестницы, как она пыталась взломать дверь каюты капитана. Потом он следил, как девочка пробиралась по кладовой, а потом стояла там, оглядывая ящики с продуктами, по-прежнему не обращая на него внимания. Шерсть у Барнакла встала дыбом, когда он увидел, как она рассматривает еду. Его не интересовало, что это девочка и что она дочь капитана. Важнее всего было то, что она оказалась «зайцем», и этого хватало. Кроме мысли о гибели своего корабля Барнакл терпеть не мог одного: пассажиров, которые не значились в списке. Правила устанавливаются не просто так. Нарушишь их – жди беды. Он знал это по собственному опыту. Когда корабль идет по Северному морю, впередсмотрящий должен всегда быть на своем наблюдательном посту. Он сменяется раз в час ровно в начале каждого часа. Той ночью на «Трескучем кракене» человек по имени Эйнар пропустил начало своей смены на десять минут. Когда он добрался до палубы, другой впередсмотрящий уже заснул, а к тому времени, как Эйнар поднялся на мачту, корабль врезался в айсберг. Из-за него Барнакл потерял свою третью жизнь. Пятую жизнь он утратил, потому что другой человек на другом корабле – ленивый кок по имени Эрлинг – постоянно оставлял рыбьи кишки на борту, а не сбрасывал в море, как положено. Барнакл и мяукал, и шипел, и бросался на членов команды, пытаясь донести до них, что рыбьи кишки, скапливаясь, в конце концов потопят судно. Но никто не обращал на него внимания. Корабль медленно оседал все глубже и глубже, пока не настал критический момент, и он уже не смог всплыть. Вода затопила палубу, а потом и нижние помещения. Некоторые члены команды спаслись на шлюпках, но Барнакл пошел ко дну. «Нет, – подумал Барнакл, не сводя глаз с девочки, которая уже нарушила три правила: женщине на корабле не место, никаких «зайцев» и никто не смеет заходить в кладовую, кроме кока. – Не бывать этому». В то время как все остальные члены команды веселились напоследок в «Ржавом якоре», один из них оставался дома. Харойльд Нордстром выходил в море уже более пятидесяти лет, но они с женой по-прежнему тяжело переживали разлуку, и прощание обоим давалось очень нелегко. – Ох, Харойльд, – сказала Матильда, – как бы я хотела, чтобы ты остался. Зимы в Нордлоре всегда холодные, а без тебя и подавно. – Несмотря на свои слова, она помогала мужу паковать вещи. Он всегда откладывал сборы до ночи накануне отплытия. – Прости, Матильда, – отозвался моряк, убирая в сундук банку с чернилами и еще одну упаковку пергамента. – Я знаю, что ты не любишь оставаться одна. При слове «одна» глаза Харойльда скользнули по детской кроватке в углу. Он смастерил ее для ребенка, которому не суждено было в ней спать. Ее бы звали Нора. И до сих пор, закрывая глаза, у него перед глазами появлялось ее крошечное изящное личико. Если бы малышка Нора осталась с ними, Матильде было бы гораздо легче жить в Нордлоре без него. Тяжелые мысли о прошлых и вероятных будущих потерях заставили Харойльда отступить от сундука. Он оглядел дом, в котором они жили уже тридцать лет. Посмотрел на камин, возле которого работал над картами летом, на их с Матильдой кровать и на пустую детскую кроватку, стоявшую возле окна. Харойльд сделал глубокий вдох. Большинство моряков с «Отважного леопарда» обожали морской воздух. Но лично он, уплывая на север, хотел лишь одного – снова вдохнуть запах родного дома. Он сделал еще один глубокий вдох – как можно глубже, – максимально вобрать в себя родной запах. У него было нехорошее предчувствие насчет этого рейса – предчувствие, что на этот раз он не вернется. «Отважный леопард» Уна проснулась от звука лосиного рога. Команду созывали на корабль. По громкому топоту она поняла, что моряки поднимаются на борт. Вскоре послышались глухие голоса, среди которых явно выделялся один. – Готовиться к выходу! – кричал отец. – Поднять паруса! Сняться с якоря! – летели по утреннему воздуху команды. С палубы раздались поспешные шаги. Уна услышала громкий стук, с которым втянули якорь, и «Отважный леопард» медленно пришел в движение. Мешки с мукой и зерном покатились по кладовой, а ящик с фруктами наехал ей на ногу. Уна вскрикнула от боли. К счастью, звуки сверху заглушили то, что происходило снизу, и моряки продолжали заниматься каждый своим делом. Уна смотрела сквозь иллюминатор, как Нордлор становился все меньше и меньше. Через какое-то время он скрылся за высокими зелеными холмами, возвышавшимися по обе стороны, и рекой, протекавшей между ними. Несмотря на то что она родилась и выросла в этой деревне, Уна не грустила из-за отъезда. Наоборот, она радовалась предстоящим приключениям. Через два часа после выхода из Нордлора они миновали другую деревню, под названием Витлок, где дома были сделаны не из разбитых кораблей, а вырезаны из белого китового уса. Прижавшись носом к стеклу, Уна наблюдала, как и это поселение постепенно исчезает из виду. Девочка продолжала наблюдать за миром, который проплывал за бортом, сквозь маленькое окошко иллюминатора. Чем дальше на север они уходили, тем меньше становились деревни и тем дальше друг от друга они были расположены. Корабль плыл весь день и всю ночь. Затем прошли еще одни сутки. Единственными звуками, которые Уна слышала, пока они направлялись на север, были плеск волн, бившихся о корпус, топот ног по палубе, царапанье кота по двери кладовой и скрипка, которая играла за обедом. Единственным человеком, которого она видела, оказался потный мужчина, заходивший в кладовую за продуктами. К счастью, девочка успевала вовремя спрятаться, и он ее не замечал. На третий день они прошли Скорбную гавань – последнее поселение перед выходом в Северное море. Уна выждала еще два дня, чтобы они зашли подальше и корабль уже точно не мог повернуть назад. Тогда, отодвинув мешки с мукой и оттащив в сторону ящики с фруктами, она поднялась на палубу. Уна вышла на свет. В небе кричали чайки, но ослепительное солнце мешало разглядеть их. Воздух был чист, как и небо над головой. Он пах солью и рыбой. Девочка подумала, что именно такой запах доносился от ее отца после его возвращения из рейсов, только сейчас все ощущалось сильнее, резче и свежее. Вокруг нее простиралось море. Никаких айсбергов на горизонте. На палубе кипела жизнь. Кто-то взбирался на мачты, кто-то закидывал в море огромные рыболовные сети, и посреди всего этого возвышался капитан. Он стоял на мостике, сжимая в руках позолоченный штурвал. Как раз в тот момент, когда Уна увидела отца, ее тоже заметили. – Эй! – закричал один из моряков. – Женщина на корабле! Побросав все свои дела, мужчины стали озираться вокруг. Постепенно все взоры обратились на Уну. Последним ее заметил отец. Он спустился с мостика и направился к дочери. Давно привыкший к морской качке, капитан шел по палубе, словно по земле. Несмотря на размеренный шаг, он быстро приближался к девочке. – Папа, – сказала Уна, подняв глаза, когда ее накрыла огромная тень, – я… м-м-м… – она не знала, что сказать, все слова словно испарились. Мистер Бритт смотрел на дочь, и его лицо медленно багровело. Он был похож на вулкан, готовый взорваться. – Какого дьявола ты здесь делаешь? – заорал он. – Ты же должна быть вместе с матерью и сестрами на Юге?! – Я… я… – Уна подыскивала нужные слова. Так и не найдя их, она честно призналась: – Я не хочу ехать с ними. Я хочу плыть с тобой. Уна надеялась, что ее слова возымеют действие: отец поймет, почему она так поступила, и позволит ей остаться. Однако эффект оказался прямо противоположным. – Задраивать люки! – кричал капитан. – Вытаскивать сети! – орал он. – Мы поворачиваем назад. Нужно вернуться в порт. Неужели отец поступит так неразумно? Она просто не могла в это поверить. Как он смеет возвращать ее в Нордлор? Это несправедливо! Уна не сомневалась, что все было бы иначе, окажись она мальчиком, тайком пробравшимся на борт. Впрочем, в таком случае ей и не пришлось бы этого делать. Отец сам с удовольствием взял бы ее с собой да еще и выделил бы отдельную каюту. Может, зря Уна поспешила выйти? Наверное, надо было подождать еще несколько дней. После ее неожиданного появления на палубе капитан снова сослал дочь в кладовую. Когда она отказалась туда возвращаться, отец поднял Уну – хоть она брыкалась и кричала, что хочет остаться, – и оттащил в подсобку собственноручно. Уна подошла к иллюминатору и выглянула наружу. Интересно, это будет самая северная точка ее пути? Ну что ж, уже неплохо. По крайней мере, ей все-таки удалось увидеть Северное море. Она уже почти смирилась с возвращением в Нордлор, как вдруг заметила нечто странное. Корабль не двигался. Девочка высунулась из кладовой. Под палубой было пусто и темно. Она поспешила к лестнице и поднялась по первым десяти ступеням. Еще чуть-чуть, и ее голова показалась бы над палубой, но тут Уна остановилась. Послышался голос ее отца. – Ей нельзя оставаться на борту, – говорил он. – Корабль не место для женщины. – Мы знаем, вы рассержены, – сказал другой человек. – Но что плохого в том, если она останется? – Она меня ослушалась, – произнес отец. – Но дети так и делают. Они вечно не слушаются своих родителей. – Не важно, что делают дети, – ответил капитан. Его голос стал громче, и в нем послышался гнев. – Важно то, чего им делать нельзя. Они не должны тайком пробираться на корабль, где им не место, и не должны… Уна слишком поздно поняла, что голос отца становится все громче и громче. Не успела она юркнуть под палубу, как огромная рука просунулась вниз и вытащила ее на свет. – …подслушивать разговоры, в которых не участвуют! – Не участвуют? – переспросила Уна. – Вы же говорите обо мне. И я туда больше не вернусь. – Она скрестила руки на груди. – Никогда! Девочка надеялась, что, оказав сопротивление, заставит отца прислушаться. Но он решил попросту игнорировать ее и, отвернувшись от дочери, посмотрел на столпившихся на палубе моряков. – За работу, парни, – сказал капитан. – Если не будем мешкать, то потеряем всего пять дней. Все поспешили исполнить приказ, за исключением одного человека, который стоял не шелохнувшись. – В чем дело, Харойльд? – гаркнул отец Уны. – Ты меня слышал? Приступай к работе. Это приказ. – Мне кажется, это плохая идея, – заметил моряк с доброжелательным морщинистым лицом и белой бородой. И он был явно старше всех на этом корабле. Уна часто видела на улицах Нордлора этого мужчину вместе с пожилой доброй женщиной, глаза которой сияли голубым, словно волны Северного моря. Но Уна так и не познакомилась с ним. – Вы слышали, что сказала Фрейдис. – Да, но эта женщина говорила много всего, что оказалось неправдой. – Капитан бросил взгляд в сторону Уны. – Но если она все же права? – настаивал Харойльд. – Даже опоздав лишь на один-два дня, мы все можем лишиться жизней. Несколько членов команды, стоявших ближе всех к нему, прекратили свои занятия, прислушиваясь к разговору. Нордлор был небольшим поселением – там проживали всего две тысячи человек, – поэтому Уна знала большинство членов команды. Она увидела Педера, отца того мальчика, который всегда знал правильный ответ в школе. Недалеко от мостика стоял Олаф, рулевой, задача которого была управлять кораблем. А наверху, в вороньем гнезде, сидел Карл. Они жили по соседству, и каждое утро на рассвете он играл на цимбалах[5]. Это было не самое приятное пробуждение, и Уна надеялась, что Карл не взял инструмент с собой. – Хватит пугать людей, – произнес капитан. – Если море начнет замерзать, ты проведешь нас среди льдов. – Я не смогу провести «Леопарда» среди льдов, если замерзнет все море. Да, вы – капитан, и мы должны исполнять ваши приказы. Я знаю, что вы любите рисковать. Но прошу вас, пожалуйста, не рискуйте нашими жизнями. Что скажете, капитан? Может, она останется? – У нас нет свободных коек, – заметил отец Уны. – Она может остаться в кладовой. Ты ведь не против? – Харойльд обернулся к девочке, и она согласно кивнула. – Я буду спать на мешке с мукой. – Вот это настрой! – с улыбкой и блеском в глазах заметил моряк. Он снова повернулся к командиру, которого все еще одолевали сомнения. – Она тоже может работать, как и все остальные члены команды. Будет вставать с рассветом и трудиться до сумерек, расплачиваясь за то, что тайком проникла сюда. Что скажете, капитан? Может ли корабль следовать взятому курсу? Можем ли мы и дальше продвигаться на север и привезти кита домой до наступления зимы? – Просто не верится, – шептала Уна сама себе тем вечером, когда «Отважный леопард», покачиваясь, шел по Северному морю. Отец все-таки позволил ей остаться. Ее приключение началось. И она хотела не только найти нарду, но еще и доказать отцу, что он ошибается. Уна покажет ему, что она не хуже любого сына. Нет. Она покажет ему, что лучше любого сына. Будет трудиться наравне со всеми, как сказал тот пожилой мужчина. Начнет подниматься по мачтам и ловить рыбу. Она даже встанет за позолоченный штурвал, если отец ее попросит. Уна окажется величайшим мореплавателем, которого когда-либо знал капитан Бритт. И все это начнется завтра!