Уне всегда хотелось подняться на это судно. По правде говоря, в ее воображении это был светлый, шумный, многолюдный корабль, выходивший в плавание по Великому Северному морю. Но поскольку до ее отъезда оставался всего один день, она понимала, что этого никогда не случится. Так что вполне сгодится холодное, разбитое и безмолвное судно. Уна поднялась на борт «Смотрящей чайки» через одно из восьми отверстий, зиявших в корпусе. Несмотря на то что корабль горел пятьдесят лет назад, от него до сих пор исходил запах дыма, и где-то вдали, словно через полморя, слышались едва различимые звуки скрипки и крики: «Бис! Бис!». Звуки моря были настолько реальными, что Уне казалось, будто она уже плывет далеко на север, а не стоит сейчас на берегу Нордлора. На этом обугленном, разбитом и пустом корабле Уна чувствовала себя живой как никогда. Вот где было ее место – здесь, а не в стареньком трясущемся экипаже. Несмотря на рисунки-воспоминания, выщербленные в древесине, старый корабль выглядел довольно безжизненно. Однако на его борту сохранились следы пребывания людей. Под ногами беспорядочно валялись сломанные ножи, со стен свисали лохмотья, некогда бывшие одеждой, и, присмотревшись внимательнее, можно было заметить на полу два пустых ржавых подсвечника. Пробираясь по кораблю, Уна обнаружила комнату, где моряки спали. Вдоль стен тянулись деревянные койки. Однако время и огонь сделали свое дело, и они рассыпались от одного ее прикосновения. В лунном свете, проникавшем внутрь сквозь разбитый корпус, Уна заметила несколько картинок, вырезанных над одной из кроватей. Девочка провела по ним пальцами. Под каждой было выгравировано какое-то число. Здесь оказались изображения пронзаемых копьями китов, пойманной в сети рыбы, которую люди втаскивали на борт лодки. Уна поняла, что цифры означали даты – они соответствовали тем годам, когда корабль выходил в море, а рисунки показывали то, что происходило во время рейса. Уна пробежала глазами по изображениям, пока не дошла до последнего. Число под ним соответствовало году, в который судно пропало. Здесь запечатлели рыбу, плывущую не по морю, а по небу. Вместо плавников у нее были крылья – огромные, шире самого корабля. Уна узнала это создание. Она уже видела похожий рисунок в одной из своих книг. Это был нарду. Сердце Уны заколотилось. Если все остальные рисунки соответствовали действительности, то и последний, значит, тоже. Более того, сама «Смотрящая чайка» служила доказательством того, что в Северном море существовало что-то необычное. Произошедшее нельзя было назвать естественным. Так сказал человек, стоявший возле Уны, когда судно выбросило на берег. Что бы ни уничтожило корабль, с этим еще никто не сталкивался. Девочка подошла к одной из пробоин в корпусе и подняла глаза к небу, но не для того, чтобы полюбоваться на звезды или луну. Она не обращала на них внимания, вглядываясь в север. Она так хотела, чтобы в небе появился хоть проблеск радуги. Но в Нордлоре небеса просто казались черными. Уна поняла, что никогда не увидит нарду в Нордлоре. А уж на Юге и подавно – ведь южные моря слишком теплые. Увидеть нарду своими глазами можно только одним-единственным способом. Нужно поплыть по Северному морю и найти его. Разбитый, затопленный и погибший корабль словно просил Уну не делать этого. Более явное предупреждение сложно было придумать. И все же гораздо сильнее опасностей, которые таятся в водах Севера, Уну страшила поездка на Юг. Она взглянула на одинокую луну в небе. Уна знала, что делать. Ей хотелось почувствовать Север всем своим существом – от кончиков пальцев ног и до макушки. Уна не поедет с матерью и сестрами, что бы они ни говорили. Она отправится в плавание с отцом, и будь что будет! Это было отважное решение. Четыре месяца в море – не шутка. Там будет опасно и сыро. Холодно и ветрено. А еще можно упасть за борт и утонуть. Но, несомненно, это будет настоящее приключение, о котором она мечтала с давних пор. «Заяц» Тем вечером, пока ее сестры паковали вещи, необходимые им для южного путешествия, Уна тайно собиралась в поездку с отцом. Шелковые платья она заменила теплыми пальто, а вместо легких туфель из лент взяла ботинки на меху. Уна постаралась вместить как можно больше вещей, включая свои две единственные книги. Когда все было готово, она спрятала сумку под кровать и стала ждать, пока все заснут. «Отважный леопард» выходил на рассвете, и ей хотелось пробраться на него задолго до отплытия. В доме 31 по Уэлбоун Лейн царила полная тишина, когда Уна выбралась из кровати, подхватила вещи и направилась к лестнице. Она уже почти добралась до черного хода, когда услышала позади шаги. Обернувшись, Уна увидела в темноте Трин. В пробивавшемся сквозь окно лунном свете ее кожа казалась бледнее, чем обычно. – Что ты здесь делаешь? – прошептала Уна. – Я услышала твои шаги на лестнице, – прошептала в ответ Трин. Кивком головы указав на сумку, она спросила: – Несешь свои вещи в карету? – Да, – соврала Уна. – А то вдруг не хватит места. – Она уже хотела повернуться к двери, как Трин заметила краешек пальто, торчавшего из сумки. Там оказалось столько вещей, что Уне не удалось закрыть сумку как следует. Рядом с пальто виднелась подошва теплого зимнего ботинка. – А где твои туфельки? – спросила Трин. – Под пальто, – снова соврала Уна. – Я решила взять несколько теплых вещей на случай, если будет холодно. Трин перевела взгляд с сумки на младшую сестру. – Я тебе не верю, – произнесла она. – Ты же не пойдешь к карете, верно? Ты собираешься сбежать? Уна хотела солгать в третий раз, но не могла придумать ничего подходящего. Все ее родные прекрасно знали, что ей не нравится эта поездка на Юг, поэтому с чего бы это ей складывать свои вещи в карету заранее? – Ты права, – произнесла Уна. – Я не собираюсь ехать с вами. Я поеду с папой. Глаза Трин расширились от изумления. – Папа разрешил тебе плыть на «Отважном леопарде»? – Ну, не совсем, – призналась Уна. – Поначалу он не будет знать о моем присутствии на борту, а когда наконец увидит меня, мы уже зайдем так далеко на север, что ему придется позволить мне остаться. – Наблюдая за тем, как ее сестра обдумывает услышанное, Уна внезапно спросила: – Может, ты тоже хочешь поехать? На мгновение ей показалось, что Трин задумалась над этим предложением. Но потом она покачала головой: – Нет. Мне будет слишком страшно. Я не такая смелая, как ты, и к тому же не умею плавать. Вдруг я упаду в море? – Я смогу тебя спасти, – сказала Уна, – и научить плавать. Как только понимаешь, что к чему, это уже не слишком сложно. Я бы даже научила тебя завязывать морские узлы – о них рассказывали в школе. Мне больше всего нравится рифовый узел. Им крепят паруса. А еще мы могли бы по очереди наблюдать из вороньего гнезда. У меня очень хорошее зрение. Когда папин корабль каждый год возвращается с Охоты, я замечаю, что он идет по реке, почти на час раньше всех остальных. Эти слова не только не разубедили Трин, но лишний раз доказали, что она права, выбирая Юг. Она ничего не знала о морских узлах и не имела ни малейшего понятия, что значит крепить паруса. Да и зрение у нее было не очень. Если Уна росла настоящей северянкой, то Трин так бы про себя не сказала. – Прости, – произнесла она, обращаясь к младшей сестре. – Но я никак не могу поехать с тобой. – Ничего страшного, – ответила Уна, хотя в глубине души она расстроилась. Было бы здорово отправиться в такое захватывающее путешествие вместе. – Я буду скучать по тебе, – продолжила Трин. – Правда? – удивилась Уна. – Конечно. Ты не похожа на других сестер. Мне кажется, ты гораздо лучше и умнее их. На этот раз Уна была поражена. Она хотела спросить Трин, почему та не говорила ей этого раньше, но вместо этого произнесла: – Я тоже буду скучать по тебе. Трин подошла к младшей сестре и обняла ее. Впервые кто-то из родных Уны обнял ее, впервые кто-то вообще сделал это. Ощущение было необычное, но приятное, и она обняла сестру в ответ. Потом они отстранились друг от друга, и Уна осторожно открыла дверь черного хода. Она уже хотела выйти в ночь, как вдруг в ее голове пронеслась одна мысль. – Трин? – позвала Уна, обернувшись к сестре. – Это ты подарила мне Гилберта на день рождения? Трин нахмурилась и сказала: – Нет. Я думала, ты сшила его сама. – А, забудь. Уна помахала сестре рукой на прощание и выскользнула за дверь. * * * Ночной воздух в Нордлоре был таким холодным, что морская галька заледенела, а заточенные внутри волны застыли. Даже звезды в небе, казалось, замерзли и не мерцали, когда Уна шла под ними. В деревне было тихо, но когда она подходила к причалу, в морозном воздухе до нее донеслись крики и песни. Девочка испугалась, что команда корабля уже на борту и ей не удастся пробраться незамеченной. Но тут она увидела свет в «Ржавом якоре» и поняла, что все моряки собрались там, чтобы выпить напоследок. «Отважный леопард» тихо покачивался на волнах у пристани. Название гордо сияло золотом вдоль правого борта. Там мерцали фонари, но из иллюминаторов не доносилось ни звука. Уна посмотрела на огромное китобойное судно, сделала глубокий вдох и впервые в жизни ступила на корабль отца. Она много лет наблюдала за «Отважным леопардом» с берега Нордлора, но все равно судно оказалось гораздо больше, чем она воображала. Палуба была длиннее семи домов, три мачты, уходившие к звездам, – выше любого здания в их деревне, а деревянные леерные ограждения доходили ей до головы. Опасаясь, что ее могут заметить, Уна юркнула под палубу. Корабль в целом очень сильно походил на «Смотрящую чайку», преобразившуюся под умелой кистью художника. Темные, мрачные помещения теперь были залиты светом. Вместо обугленных черных досок повсюду сияли отполированные коричневые. А там, где раньше воняло дымом и полусгнившей, заплесневелой одеждой, теперь приятно пахло ароматизированными свечами и свежими, только что упакованными продуктами. Первая комната, в которую попала Уна, была длинной и узкой, с рядами кроватей, идущих вдоль стен. Тут спали члены команды. За ней находились две двери. Золотая табличка на одной из них гласила: «Капитан», а серебряная на другой – «Штурман». Уна знала, что означают эти должности. Капитан отдает приказы всему экипажу и часто является владельцем корабля, а штурман мастерски читает карты и указывает рулевому верное направление. Уна попробовала открыть двери, но обе были заперты. Двигаясь к задней части судна, она прошла мимо столовой, камбуза[4] и пяти пустых помещений, использовавшихся для хранения рыбы и внутренностей одного-единственного кита. Прежде чем корабль отчалил, девочка добралась до последней комнаты. – То что нужно, – прошептала Уна, шагнув внутрь. Помещение было маленьким и сплошь забитым ящиками, кульками и мешками с продуктами. Здесь ее долгое время никто не найдет, и ей не придется голодать. Это уж точно. Уна открыла ближайший ящик и заглянула внутрь. Там были мука и сахар, а также черничный джем и соленая лосятина. Нашлась даже головка сыра, по весу равная ее собственной голове. Оглядывая запасы продовольствия, которых было достаточно, чтобы кормить тридцать человек целых полгода, Уна улыбнулась про себя. Она и не представляла, что все будет так просто. И никто ничего не заметил. * * * Барнакл сидел на мостике, когда заметил, что на его корабль пробирается какая-то девочка. Он вылизывал свою шерсть. Когда-то она была ярко-рыжая, густая и такая длинная, какой не мог похвастаться ни один морской кот. Теперь же, после двухсот лет плаваний, она стала облезать и тускнеть, становясь скорее серой, нежели рыжей.