Горшки, кастрюли и поломанные метлы – Камбуз? – воскликнула Уна. – Я должна работать на камбузе? – Камбуз – это сердце любого корабля, – пояснил Ольф, судовой повар. Именно его видела Уна в первые пять дней своего пребывания под палубой, когда он заходил в кладовую за продуктами. Ольф был так поглощен ящиками с едой, что ни разу не взглянул в тот угол, где она пряталась. – Должно быть, тут какая-то ошибка. – Она никак не могла понять, в чем дело. – Я не могу здесь оставаться. Мне нужно помогать: выполнять свою работу, как и все остальные. – Именно это ты и будешь делать, – заметил Ольф. На нем был белый фартук, посиневший от рыбьих кишок. Его пальцы тоже покрылись синими пятнами. – Ты начнешь работать здесь, на камбузе, со мной. Щеки Уны вспыхнули от злости. Это было несправедливо. Остальные члены команды работали наверху. Как она увидит нарду, если все время будет торчать здесь? На камбузе даже не было иллюминатора. Единственным источником света тут оказались шипящие свечи из китового жира. – Ну, живее, – Ольф поманил Уну в глубь камбуза. – У нас полно работы, а из-за тебя мы уже опаздываем. – Опаздываем? – спросила она. – Как это опаздываем? Едва рассвело. – Когда ты работаешь на камбузе, надо вставать на два часа раньше всех остальных. Иначе не успеешь приготовить завтрак! Уна работала на камбузе не покладая рук, так что у нее не было ни единой свободной минутки. Пока кок Ольф готовил ее отцу чашку чая, она отделяла от костей пятьдесят рыбин к завтраку. Потом, пока кок отдыхал, девочка убирала столовую, отмывала все котелки, чашки и миски на камбузе. И едва она домыла и отложила последнюю миску, как Ольф сказал ей, что пора начинать готовить обед. Уна отделила от костей еще пятьдесят рыбин к обеду, а потом снова убрала в столовой. После этого ей можно было немного отдохнуть. Но все испортил приказ – «прямо из уст капитана» – подмести и вымыть полы под палубой. Едва Уна закончила эту работу, как пора было приниматься за приготовление ужина. Да, если так пойдет и дальше, возможно, Уна совершила большую ошибку, тайком пробравшись на корабль. За ужином ей не позволили сесть со всеми. Она осталась на камбузе и ела свой ужин прямо из котла. За едой она периодически бросала взгляды в столовую и в какой-то момент увидела нечто странное. Спрятавшись на корабле, Уна каждый вечер слышала, как кто-то играет на скрипке, но даже и представить не могла, кем именно окажется этот скрипач. На «Отважном леопарде» существовала традиция, что в обмен на ужин кот играет на скрипке. Возможно, этот ритуал мог бы оскорбить менее возвышенных котов, но не Барнакла. Он любил играть на скрипке. На самом деле ему настолько это нравилось, что он сам и положил начало этой традиции несколько десятков лет назад. – Сыграй нам, старина Барнакл! – кричали все собравшиеся, когда кот неспешно направлялся к центру столовой. Он запрыгивал на стул, касался нескольких струн, потом вставал на задние лапы и начинал играть. В этот вечер, который Уна впервые проводила на камбузе, кот выбрал хорошо известную мелодию «Берега Северного моря». Слушая, как звуки веселой матросской песни разливаются по камбузу и вылетают в звездную ночь, Уна никак не могла прийти в себя от изумления. Конечно, она слышала о знаменитом белом медведе с Исло, которого учили играть на барабане еще с тех пор, как он был детенышем, и о песце, умевшем играть на цимбалах, но никогда бы в жизни не подумала, что увидит кота, который сам научился управляться со скрипкой. Когда первая мелодия закончилась, мужчины закричали: – Бис! Бис! И с огромным удовольствием кот сыграл еще немного. * * * Уне удалось подняться на палубу только через два часа после ужина. Она прошла к носу корабля и смотрела, как он разрезает волны, прокладывая свой путь. Уна вдыхала свежий морской воздух. Он был особенно приятен после постоянного запаха пота, китового жира и дыма под палубой. – А, похоже, тебе наконец-то удалось удрать из камбуза, – послышался голос позади нее. Уна обернулась и увидела того доброго пожилого мужчину, который убедил отца оставить ее. Он держал во рту трубку, из которой в небо поднимались кольца синеватого дыма. О его ноги терся Барнакл. Почувствовав на себе взгляд Уны, кот зашипел и отбежал к мостику, где стоял за штурвалом Олаф. – Не обращай на него внимания, – сказал мужчина, кивнув на кота. – Чтобы сдружиться с кем-то, ему нужно время, лет этак десять. Я Харойльд Нордстром. Приятно познакомиться. Он протянул руку, и Уна пожала ее. Несмотря на ледяной воздух, рука у мужчины была теплая. – Ты рыбак? – спросила девочка. Харойльд засмеялся так громко, что его трубка чуть не выпала за борт. – Нет, никогда в жизни я не ловил рыбу, – с гордостью произнес он. – А чем ты тогда занимаешься? – Я же штурман. Без меня этот корабль никуда не поплывет. Точнее, не поплывет туда, куда нужно. Вот, гляди. Я тебе кое-что покажу. Харойльд указал на небо. – Там, наверху, миллиарды звезд, Уна Бритт. Но чтобы не сбиться с пути, достаточно знать всего пятьдесят семь из них. Это называется мореходная астрономия – на мой взгляд, совершенно замечательная штука. Уна с интересом взглянула в небо. Отсюда, с воды, было видно гораздо больше звезд, чем откуда-либо с земли. – Как понять, по каким звездам ориентироваться? – спросила она. – По их очертаниям. Видишь вон ту группу? – штурман указал пальцем в чернильное небо. – Это морской леопард. А вон та, – повел он рукой далеко вправо, – медведь. А прямо за нами должен быть… ой! – Что-то не так? – спросила Уна. – Тех звезд сегодня нет. Ну и хитрец же этот нарду, – усмехнулся Харойльд. – В какие-то ночи он на месте, в другие же… словно куда-то улетает. Девочка посмотрела на небо и задумалась, куда же подевались эти звезды. – Уна, если бы я мог научить тебя только чему-то одному из искусства навигации, то сказал бы следующее. Слушай внимательно. Морской леопард ведет на север, медведь указывает путь на восток, сова – на запад, а следуя за нарду, ты всегда найдешь дорогу домой. В Нордлоре Уна часто смотрела на звезды. Но она никогда не думала, что у них есть названия, и не представляла, что по ним можно ориентироваться в пути. – А знаешь, – произнес Харойльд после того, как заново набил свою трубку. На этот раз в небо уходил желтый дымок. – За пятьдесят лет я ни разу не допустил, чтобы судно с чем-то столкнулось. Думаю, это рекорд. И ни один корабль, на котором я был штурманом, ни разу даже близко не подошел к айсбергу. У меня талант их обходить. Вот здесь, – он слегка постучал трубкой по носу. – Я чую их в воздухе. Уна хотела было спросить Харойльда, как пахнут айсберги, но вдруг заметила, что далеко в небе, среди звезд, мелькнула вспышка радуги. – Северное сияние, – сказала она. Это был лишь крошечный всполох, но Уна никогда не видела ничего прекраснее. – Ты увидишь его еще не раз, не сомневайся, – ответил штурман, – чем дальше на север мы будем продвигаться, тем ярче и крупнее будут эти огни. – Правда? Глаза девочки засияли от радости. Если это так, то она наверняка увидит нарду. В таком случае можно было смириться с горшками, и котелками, и поломанными метлами, из-за которых в два раза дольше подметаешь пол. – Ты действительно хотела уплыть в далекие северные моря? – спросил Харойльд. – Конечно. А ты разве нет? – Когда я был моложе, то спокойно переносил морскую качку, но теперь эти две развалюхи, – штурман указал на ноги, – жаждут лишь твердой земли. – Он в очередной раз затянулся и поведал Уне свой секрет. – Это мой последний рейс, после которого я уйду на покой. Не знаю, чем буду заниматься дальше, но очень жду этого момента. Едва ли не больше, чем моя жена. Она уже тридцать лет просит меня прекратить выходить в море. По правде говоря, я никогда не думал, что мне придется увольняться. Всегда считал, что потону в море, – несмотря на теплое пальто, штурман поежился. – На китобойном судне очень опасно, даже на таком замечательном, как «Леопард». Послушай меня, Уна. Возможно, тебе кажется, что воздух холодный, но будет хуже, – он указал пальцем на темноту внизу. – Вода там просто ледяная и врезается в тело, словно нож. Говорят, что если зайти очень далеко на север, еще дальше, чем мы обычно заплываем, то вода станет такой ледяной, что заморозит кости, и такой темной, что ослепит тебя. Говорят, Уна Бритт, что в тех краях даже киты замерзают бесконечными темными ночами. На этот раз поежилась Уна. Ей-то всегда казалось, что если ты из этих мест, то тебе не страшны северные невзгоды. Но если даже киты могут замерзнуть насмерть в Северном море, то, значит, и она тоже может погибнуть. Впервые с тех пор, как Уна Бритт сбежала из Нордлора, она испугалась. Пока девочка, кот и штурман стояли на палубе и смотрели на звезды, остальные члены команды «Отважного леопарда» сидели девятью футами ниже. – Ставки! Делайте ваши ставки! – выкрикивал кок Ольф. Как только девочка ушла из камбуза, он вытащил огромную доску и теперь быстро записывал на ней числа, как только мужчины их оглашали. – Три недели! – крикнул один из них, бросая на стол шесть медяков. – Андерс – три недели! – заорал Ольф. – Я ставлю на четыре! – провозгласил другой и с уверенностью выложил целую серебряную монету. – Четыре с половиной! – выкрикнул третий. – Пять! – закричал четвертый. Мужчины продолжали делать ставки, пока не дошла очередь до последнего. – Капитан? – позвал Ольф. – А вы?