«Первый отдел» — так называлась спецчасть, отвечавшая за соблюдение секретности на всех объектах. — Я так и подумал. — Значит, железнодорожники отказываются доставлять форштевень и ахтерштевень, — громко продолжил главный инженер, косясь на Сергея Ильича. — Не проходят по габаритам. Какие будут предложения, товарищи инженеры и мастера? Что предпринять? Все опять разом заговорили, застучали ладонями по полированному светлому столу, заваленному «синьками». — Необходимо подключить партийное руководство железной дороги, — перекрывая остальные голоса, проговорил генерал Гицко внушительно. — И разъяснить железнодорожникам! Для коммунистов невыполнимых задач нет! — Форштевень 30 тонн, кажется, — расстёгивая пиджак и вздыхая, проинформировал главный технолог. — Ахтерштевень… сколько?.. — Восемьдесят, — подсказали с другого конца стола. — Вот-вот. Ни одна железнодорожная платформа такой груз не возьмёт. Да и полотно вряд ли выдержит. — Так ведь строительство нового ледокола требует нового отношения к делу, — продолжал Гицко. — Нужно навалиться на трудности и устранить их начисто! Каждый коммунист должен понимать, на каком объекте он трудится!.. А всякие отказы есть саботаж. Повисла пауза. Главный инженер встал, протиснулся к окну и распахнул форточку. В жаркую комнату сразу повалил морозный пар. — А ты что молчишь, Сергей Ильич? — Я считаю, штевни нужно самим варить. Собирать по частям прямо здесь, у нас. — Да там сталь по сто пятьдесят миллиметров! — неуверенно возразил кто-то из инженеров. — Как её варить, такую? — Прожектёрство, — оценил генерал Гицко. Сергей Ильич потёр глаза, высоко на лоб сдвинув очки. …Лихорадка, лихорадка. Прилечь бы вот прямо здесь, на стульях, и чтоб сверху навалили все тулупы и шубы, может, станет чуточку теплее, перестанет колоть в глазах, остановится кузнечный молот в голове!.. — Я начал расчёты режимов, при которых наши сварочные аппараты смогут варить такие толщины. Ещё на минувшей неделе начал, — проговорил Сергей Ильич и открыл папку с тесёмками. — Вот здесь начальные прикидки. — Выходит, вы предполагали, что завод столкнётся именно с такими трудностями, товарищ инженер? — поинтересовался генерал Гицко. — Заранее предполагали? И не поставили в известность «тройку»?.. «Тройка» — это директор, парторг завода и парторг ЦК», — подумал Сергей Ильич медленно. — Два парторга и один директор. Тройка по теории прочности. Тройка по математике. Негусто». — Я поручил инженеру Смирнову продолжить расчеты, — выговорил начальник КБ, изо всех сил стараясь выгнать из головы все эти грозные «тройки». — Мне кажется, работы такого рода провести можно. — Когда кажется, сам знаешь, что нужно делать, — проговорил главный инженер задумчиво. — Да он дело говорит, — вдруг вступил старший мастер дядя Коля Логунов. — Помараковать треба спервоначалу, а так — сварим, чего ж не сварить!.. — А если запорем штевни? Кто отвечать будет? — Я, — сказал Сергей Ильич, и все посмотрели на него. — Ну, не ты один ледокол строишь, знаешь ли, — перебил главный инженер. — Давай к доске, новатор. Показывай свои расчёты! Сергей Ильич поднялся было, но тут навалилась такая слабость, что он плюхнулся обратно и прикрыл глаза. — Ты чего это, Сергей Ильич? Не спал, что ли? — Э, да у него лихорадка! Горит весь! — Давай звони в медпункт, ребята, пускай врачиха подбежит! Сергей Ильич сквозь пелену в голове думал только о том, что ведёт себя не слишком прилично — ещё дамских обмороков в кабинете главного инженера не хватает! Тройка по поведению!.. — Не нужно врача, — сказал он, стараясь, чтоб прозвучало твёрдо и решительно. — Я сейчас пойду к доске и всё покажу. Последнее, что он помнил, это как дядя Коля сказал, качая головой: