— Что? — Скучное дело! — Почему? — Гм… Почему? Человек слушает, слушает, а потом сам уже ничего не выдумает. Когда-то люди думали больше. Когда-то и пели больше и один-два спектакля ставили за зиму. А теперь ничего люди не делают. — А людям ничего и делать не надо. — В том-то и дело. Только они меры в своем безделье не знают. — А что же им надо делать? — Так ведь я сказал. Прежде здесь, в Грушковце, люди сами спектакли ставили. Хор был. Пел на четыре голоса. Времени-то было у людей меньше, а его на все хватало. Теперь и настоящего голоса человеческого не послушаешь. Идешь здесь по лесам, бежишь по тропинке, дивишься: кто это, мол, так красиво поет? А подойдешь поближе и видишь, что не человек это, а транзистор. И в поезде и в автобусе у всякого нахала транзистор хрипит, людям и поговорить нельзя. Во всем мера должна быть… Устанем мы от разговоров, и тогда дядюшка Рафаэль уходит куда-нибудь под дерево, в холодок, и спит. В это время за коровами присматриваю я один. Выспится он, проснется, в избушке свой корнет берет и проигрывает гамму. Это мне намек. Я оглядываю коров, не забралась ли какая куда не надо, и бегу к дядюшке Рафаэлю. — Сыграем? — спрашиваю я его. — Сыграем. — Что же мы сыграем? — Скажи ты! — «Возле Орешан…» — предлагаю я. — Нет, что-нибудь другое. И дядюшка Томашович, немного подумав, начинает. Я подхватываю аккомпанемент. — Понимаешь, — объясняет он мне, когда мы проигрываем пьесу до конца, — с игрой на трубе так же дело обстоит, как с ездой на велосипеде. Перестанешь год-другой на велосипеде ездить — глядь, сидишь уже на нем неуверенно. Как перестанешь трубить — «мундштук теряешь». А без этого что сделаешь? Ничего! Так ведь? Я соглашаюсь. — Когда я еще в армии был, — рассказывает он дальше, — служил со мной некий Блеха. Так капельмейстер запирал Блеху в комнату, совал ему в руки трубу и приказывал: «Труби!» И этот Блеха трубил там добрых четыре часа. И замолчи он хоть на одну минуту, капельмейстер, бывало, тут как тут. Неподалеку каменщики работали, так от этой трубы чуть с ума не сошли. Сначала они только покрикивали, а потом и кирпичи бросать начали в нашего Блеху. А он все трубил и трубил, пока не приходил капельмейстер и не говорил: «Хватит!» Ну как? Сыграем еще? — спросил после этого дядюшка Томашович. — Сыграем. Мы сыграли еще четыре песенки. Отложив инструменты, снова говорим о духовом оркестре и вообще о музыке. Музыка действует на человека, от нее он становится лучше. Дядюшка Томашович сказал об этом так: — Посмотри, как на вечерке бывает. Приходит на вечерку человек, и может быть, он не знаю уж какой скупердяй. А как заслышит музыку, давай музыкантам деньги совать! Но лучше всего это видно на самих музыкантах. Приглядись-ка к ним получше! Дядюшка Загрушка, к примеру сказать, хороший человек? — Да. — А дядюшка Тауберт? — Тоже. — Вот видишь. И он хороший, хоть и барабанщик всего-навсего. Или дядюшка Алексин. — Он тоже хороший. — Вот как здорово! — воскликнул дядюшка Рафаэль и почесал за ухом. — Кто же плох? — Никто. — Ну-у?.. — В Грушковце все хорошие. — Ты так думаешь? — Да. — А почему все они хорошие? — У них есть духовой оркестр. — Ты сам до этого додумался? — Сам. — Я вижу, ты понимать кое-что начал. Мы обходим деревянную изгородь и снова возвращаемся к бревенчатой избушке. Теперь мы беседуем о другом. Дядюшка Томашович уверяет, что нынче вина будет много. Виноградарям в этом году бочек не хватит. Это хорошо, что вина вдоволь будет. От этих разговоров, не знаю уж как, мы перешли к Югославии, Италии и всем другим странам, где выделывают вино. — Мир велик! — вздохнул дядюшка Рафаэль, когда мы перебрали уже по крайней мере с дюжину стран. — Вы свет повидали? — Да, повидал много кое-чего. Кто в армии побывал, тому и свет повидать довелось. — Вы повсюду были? — Да, был. — И как там? — Так же, как и у нас здесь. Солнце повсюду одинаково кругом земли ходит. — Солнце кругом земли не ходит. — Разве? — Не ходит оно по кругу. — Кто это тебе сказал? — Я это знаю. — Но если на солнце поглядеть, так оно землю кругом обходит. — Это земля вертится. — Земля? Я кивнул утвердительно. — Ты это серьезно? — засмеялся дядюшка Рафаэль. — Серьезно. — Это просто так говорится. — Мы про это учили. — Учили? — Да, учили. — А почему она вертится? — Вертится, потому что круглая. — Иди ты! И вправду это просто так говорится. — Колумб открыл Америку… Я хотел было рассказать ему о Колумбе.