— Ему ничего не стоило открыть ее, раз уж она на свете была. — А другие доказали… — Что доказали? — Что земля круглая и вертится. — Кто это доказал? — Коперник. — Коперник? — Да, он. — Такое имя я уже слышал. И этому тебя в школе учили? — Всякий это учит. — Гм… Но я кое-что такое читал в газетах… Гм… Кто его знает? В твои-то годы я в школу много не заглядывал. Значит, как же звали этого человека? — Коперник. — А того, кто открыл Америку? — Колумб. — Колумб? — Да. — Легко было Америку открыть, если она уже существовала. Наступает молчание. Потом дядюшка Рафаэль заводит речь о другом. — Послушай! А ты знаешь, что в воскресенье мы поедем на дожинки?[16] — А зачем мы туда поедем? — Играть. — И я поеду? — Понятное дело, поедешь. Мы в Пезинке на дожинках будем играть. Вот как здорово мы весь Пезинок взбудоражим! — Ха-ха-ха-ха! — засмеялся я. — Что же мы будем играть? — Все. — И «Злату Прагу»? — И «Злату Прагу», и «Победу»! — А потом? — Потом сыграем «Возле Орешан…». — Ха-ха-ха-ха! Грянем? — Грянем! — А кто за нас коров пасти будет? — Да уж кто-нибудь найдется. Я МОГ БЫ ПРОДОЛЖАТЬ Взрослые могут сказать, что эта книжка не кончена, но и они, бывает, ошибаются. Ошиблась же учительница, сказав, что у меня музыкального слуха нет. Ее почему-то с толку сбил мой голос. Виноват я разве, что так рычу? Нет, не виноват. Учительница поет и говорит этаким высоким писклявым голоском, она и не заметила бы меня, если б мы все пели с ней в один голос. В духовом оркестре высокий голос у кларнета или у корнета. Дядюшке Загрушке или дядюшке Алексину и в голову не придет приказывать мне сыграть на геликоне такой же высокий звук, как они. У всякого инструмента свои возможности. И не только у инструмента. Если Яно Матейка не может перекувырнуться, это еще не значит, что он ни на что не годен. Нет никого в классе старательнее Лацо Гельдта, а у него двойки были за год. Разве это не странно? Я мог бы еще продолжать, но это ни к чему. Упомяну еще только о том, как мы играли на празднике дожинок. Мы прошли, играя марш, через весь городок, а за нами валила толпа. Потом мы остановились на площади и еще целый час играли. — Кто это, что за музыканты? — спрашивали все друг друга. — Грушковецкие, — сказал какой-то человек. — Я гляжу на их геликон. — Геликон? У них два геликона. Нынче не во всякой деревне такое найдется. — Знаю, знаю. Да ведь я на их геликониста гляжу. Удивительно, как он такую громадную трубу тащит? — Тащит, как не тащить! Удивительно, как у него дыхания хватает играть? Я оглядываюсь и вижу отца в толпе, а рядом с ним новехонький велосипед. — Папка, чей это велосипед? — спрашиваю я. — Твой, — смеется отец. — Разве я тебе не говорил, что когда-нибудь его куплю? — Ребята, внимание! — командует дядюшка Загрушка, и мне приходится отвернуться от отца. — Грянем, что ли? — спрашивают музыканты. — Грянем! — Что грянем? «Злату Прагу» или «Победу»? — Сыграем «Возле Орешан…». Дядюшка Загрушка косится, поднимает руку, и мы начинаем играть. Стоящие вокруг нас запевают: Возле Орешан Гладкая дорожка, Как ладошка… Дядюшка Загрушка прикладывает к губам мундштук и присоединяется к тем, кто играет мелодию… * * * notes