Коп-латинос проанализировал незнакомца, сделал выводы и мысленно пообещал себе следить за ним в городе. Все это Райли мог прочитать у него по лицу. Лицо, кстати, не выглядело глупым, хотя в покер он, наверное, играет так себе. Журналист зафиксировал, что надо бы разузнать про прошлое Лопеза. Может оказаться полезным. А вот его напарник выглядел как большой тупой шмат мяса, эдакий типичный бывший игрок в американский футбол, с остановившимся в развитии мозгом. Такой сперва даст по морде, а потом будет задавать вопросы. Его гораздо больше интересуют хот-доги с чили, чем появление в городе незнакомца. Это Райли устраивало – то, что полиция больше интересуется местными происшествиями, чем им. Потому что здесь, в Смитс Холлоу, наклевывалась история, и именно он хотел рассказать ее всей стране. И тогда-то жизнь у Райли пойдет в гору: он переедет в Нью-Йорк или Лос-Анджелес, будет заниматься журналистикой на федеральном уровне. Никаких больше репортажей о преступности в Чикаго, никаких чернушных статей про передозировки и борьбу городских синдикатов. Вчера вечером Райли набрал своему товарищу Полу Новаку, однокашнику по престижной школе журналистики при Северо-Западном университете, который решил вернуться к корням и переехал в родной городок Смитс Холлоу. Новак был единственным человеком во всей школе, которого Райли мог выносить. На курсе с ними учились одни лишь идейные студентики с горящими глазами, рассчитывавшие Изменить Мир своими репортажами. Каждый грезил стать новым Вудвордом или Бернстайном[2], свергать коррумпированные институты власти, выигрывать премии и подписывать контракты с издательствами. Райли же, в свою очередь, хотел стать звездой. Он мечтал занять место Дэна Разера[3] и рассматривал работу в «Чикаго Трибьюн» просто как ступеньку на этом пути. Его товарищ Новак за звездами не гнался и особым воображением не обладал. У него не имелось никаких дерзких амбиций, но писал он отлично – намного лучше, чем заслуживала местная газетенка, – а благодаря его добродушной манере держаться собеседники часто выдавали больше информации, чем планировали. Райли никогда не понимал, зачем Новак вернулся в крохотный родной городишко вместо того, чтобы воспользоваться своим дипломом и устроиться в «Чикаго Трибьюн» или «Сан-Таймс». Но коллега объяснил, что любит Смитс Холлоу и не видит ничего дурного в местной газете. Теперь он занял пост редактора (автоматически – предыдущий ушел на пенсию) и утверждал, что заведовать «Вестником Смитс Холлоу» лучше, чем трудиться штатным репортером в городе. «Я сам выбираю свой график, дружище, – однажды поведал ему Новак. – А еще мне достаточно освещать школьные спортивные соревнования и заседания городского совета, чтобы все оставались довольны. Нет нужды выстраивать целую сеть источников или таскаться на тайные встречи на автомобильных парковках посреди ночи». Конечно, недвижимость в Смитс Холлоу была несравнимо дешевле, чем в Чикаго, и получалось, что на свою скромную зарплату редактор мог позволить себе намного больше, чем коллега из большого города. А Райли обожал вещи, которые были ему не по карману: например, туфли из итальянской кожи или экстравагантный красный «Понтиак Фиеро», на котором он отправился в Смитс Холлоу. Если журналист сейчас задумается о своем счете по кредитке Мастеркард, то только что съеденный бургер попросится обратно. Он включил местную радиостанцию, где постоянно крутили хит-парады, и динамики взорвались песней Дэвида Ли Рота «Just a Gigolo». Райли было без разницы, что слушать, главное чтобы на фоне что-то звучало. Шум помогал ему думать, и это шло пунктом № 108 в списке причин, почему журналист бы никогда не смог жить в таком тихом городе, как Смитс Холлоу. Хотя, конечно, не такой уж это был и тихий город. В ходе их вчерашней беседы Новак между делом упомянул двух убитых девочек, чьи тела обнаружили во дворе какой-то старой карги. – Кто они? – спросил Райли. – Вроде, никто не знает, – ответил Новак таким тоном, будто плечами пожал. – Они не из Смитс Холлоу. Начальник полиции попросил вставить их фото в завтрашний выпуск. Может, кто-то узнает. – Крупная новость, да? Двойное убийство в таком городе достойно первой полосы. – Не, ты что. Кристи хочет, чтобы мы не поднимали шума, пока не отыщем семьи девочек – никаких деталей. Так что выпустим на третьей странице. Райли навострил ушли: – Это неправильно. С каких пор шеф полиции имеет право определять, что будет в твоей газете? – А я не против. – А должен быть. Как же свобода прессы? – Не притворяйся, что тебя волнуют поправки в Конституцию, – усмехнулся Новак. Райли нахмурился: – Волнуют. В любом случае, следует поместить фото девочек на первую полосу, если полиция реально хочет, чтобы их опознали. Куча народу сразу пролистывает газету до спортивной рубрики. – Если честно, не уверен, что хочу печатать их на первой полосе, – сказал Новак неожиданно серьезным тоном. – Их, конечно, постарались по максимуму отмыть, и фото будут черно-белыми, но все равно заметно, что это головы без тел… особенно, если ты об этом знаешь. – Их обезглавили? – спросил Райли. – Да уж, умеешь ты приберегать самые сенсационные подробности на потом. Полиция считает, что это серийный убийца или типа того? Будут запрашивать помощь ФБР? Год назад Райли прочитал «Красного дракона» Томаса Харриса и с тех пор немного погрузился в тему профайлеров ФБР. Неожиданно у него зародилась волнующая идея, что он может стать первым, кто напишет об этой наклевывающейся истории про серийного убийцу. Это уж точно повысит его статус. Райли будет как Джимми Бреслин с Сыном Сэма[4]. Мысль, что Новак может пожелать сам написать репортаж, даже не пришла ему в голову. Редактор сломался под давлением маленького города. Он явно не планирует как следует отработать смерть двух обезглавленных девочек. – Не думаю, что пригласят ФРБ, – ответил Новак. – Как я уже сказал, полиция старается не поднимать шума из уважения к семьям девочек. «Или скорее, чтобы никто не заметил, как они облажались», – подумал Райли, но промолчал. – Может, доеду до вас завтра. У меня в ближайшие дни особо нет дел, и отпуск скоро начнется. – Буду рад тебя видеть. Но не думай, что можешь приехать сюда и раздуть из этого сенсацию. Шеф полиции и мэр будут недовольны. – Не беспокойся. Я не поступлю так с тобой, – Райли, разумеется, лгал. Новак жил в небольшом райончике, на одном из ответвлений центральной улицы города. Он подробно проинструктировал товарища, где куда поворачивать, но не ожидал гостя раньше четырех часов вечера. Куча времени, чтобы разнюхать, что к чему в этой деревне, и, может, пропустить стаканчик в баре. Куча времени, чтоб послушать, что народ говорит про мертвых девочек. Весь город наверняка жужжит. Журналист оставил «Фиеро» на парковке на Мейн-стрит, где она привлекла восхищенные взгляды стайки мальчишек-подростков, только что вышедших из зала игровых автоматов. В паре зданий отсюда Райли приметил бар, пока парковался. Он запер машину и направился в его сторону. В окне сияла неоновая вывеска «Бадвайзер», а табличка на деревянной двери сообщала, что местечко зовется Tiny Lounge. Впрочем, ничего от лаунжа там не было. Правильнее было бы назвать его «Типичная пивнушка»: потускневший зеленый ковер, обшарпанные кожаные диванчики, горстка постоянных посетителей за длинной деревянной барной стойкой, с сосредоточенным видом посасывающих пенное из запотевших кружек. Несколько голов повернулось в сторону двери, чтобы со сдержанной заинтересованностью взглянуть на нового посетителя, однако вскоре, осознав, что Райли им не знаком, завсегдатаи вернулись обратно к пивным кружкам. Журналист уселся на пустой стул в конце стойки, недалеко от морщинистого белого мужчины, древнего как динозавр. На макушке у того росло четыре седых волоса, и все они торчали строго вертикально, словно пух на утенке. Несмотря на летнюю жару, одет старик был в красную клетчатую фланелевую рубашку, джинсы и поношенные рабочие ботинки. Бармен, мужчина чуть за тридцать (который, судя по размеру рук, тягал железо), вопросительно мотнул головой в сторону Райли. Журналист понял, что его приглашают сделать заказ. – «Олд стайл». Бармен кивнул, налил из крана пиво и поставил перед Райли на небольшую салфетку. – Доллар пятьдесят. Райли дал два: – Можно без сдачи. Тот кивнул и отвернулся. Журналист надеялся, что в баре он услышит беседы, в которые можно будет ненавязчиво вклиниться. Он не думал, что начало разговора вроде «эй, что вы думаете про мертвых девочек?» принесет хорошие результаты. А вот если бы они уже беседовали про политику или «Чикаго Кабс» и «Вайт Сокс» (что во многом походит на политические дискуссии), тогда он мог бы как бы невзначай присоединиться и в какой-то момент, когда публика к нему привыкнет, тихонько перевести разговор на трагедию. Если честно, Райли поразило, что они сами это не обсуждают. Смерть девочек должна была стать самым значительным событием в истории города с момента основания завода по производству чили. Но посетители не просто не говорили про убийство – они не говорили ни о чем. Радио не играло, телевизор, висевший над стойкой, выключен. Никто из гостей ни с кем не общался. Журналист немного посидел с кружкой пива, выжидая удобную возможность, но ее так и не представилось. Двое из шести посетителей допили свои напитки и ушли, не сказав и слова бармену, который стоял, сложив руки на груди, и смотрел на всех, будто учитель на галдящих школьников. Примерно через двадцать минут Райли решил, что больше не способен терпеть эту гнетущую атмосферу, допил пиво, поставил кружку на салфетку и вышел из заведения, хлопнув дверью. «Самый безрадостный бар в моей жизни», – отметил он, пытаясь проморгаться, чтобы глаза привыкли к смене освещения: от влажного полумрака «лаунжа» до палящего солнца на улице. На Мейн-стрит все жители Смитс Холлоу занимались своими делами: выбирали, что съесть на обед в гастрономе, подбирали болты и гвозди в магазине фурнитуры, вытирали мороженое и сопли с лиц вопящих детей. К разочарованию Райли все они вели себя абсолютно нормально – ни намека на страх, подозрительность или какой-то скандал. «Будто никого и не убивали», – подумал Райли. Он двинулся в сторону зала игровых автоматов, когда ему в голову пришла мысль, что местные подростки-то уж точно что-то да обсуждают. Дети обожают всякие ужасные события. В этот момент мимо прокатилась патрульная машина полиции Смитс Холлоу. На пассажирском сиденье сидел коп-латинос, которого Райли приметил раньше. Офицер даже не пытался скрыть своей заинтересованности. Он посмотрел на журналиста так, что у того внутри все сжалось, будто у нашкодившего ребенка. Райли потряс головой, чтобы отделаться от этого чувства. Он обладал таким же правом находиться в этом унылом городишке, как и любой другой человек. Журналист передумал идти в зал игровых автоматов. Не существует более жалкого и очевидного зрелища, чем взрослый в заведении, полном играющих подростков. Они не пожелают с ним говорить, а коп может решить, что Райли пытается подцепить несовершеннолетнюю девочку или что-то в этом роде. Нет, следует придумать что-то еще. На другом конце Мейн-стрит стоял трехэтажный кирпичный дом, который выглядел как самое стандартное административное здание. Райли был готов поспорить, что там и находится офис мэра. А мэр не хотел, чтобы кто-то прознал про мертвых девочек. Он старался не поднимать шума, и журналисту это казалось подозрительным. Райли остановился у своей машины и прихватил блокнот и переносной кассетный магнитофон «Филипс». В крайнем случае, он всегда мог делать заметки стенографией, но журналист терпеть не мог этим заниматься, а при включенном диктофоне было меньше шансов, что мэр ответит ему грубым отказом. Политики ненавидят, когда кому-то удается записать слова, способные вызвать негодование избирателей. В кирпичном здании помимо прочих офисов госслужб находился городской суд, управление водоснабжения и да, действительно, офис мэра. Люди входили и выходили: кто-то с важным видом направлялся на совещание, груженный бумагами, кто-то шагал со страшно изнуренным выражением лица, из которого следовало, что только сейчас работнику наконец удалось вырваться на обед. Для столь большого здания лобби оказалось крайне тесным: крошечная входная группа с двумя лифтами в стороне и скучающим охранником напротив. Последний попросил Райли расписаться в огромной тетради, не озаботившись, впрочем, взглянуть ни на подпись, ни на цель визита. Журналист вызвал лифт на третий этаж. Офис градоправителя находился за третьей стеклянной дверью направо и был отмечен скромной табличкой. На ней белыми печатными буквами значилось «МЭР РИЧАРД ТОХИ», а сквозь стекло виднелся пустой стол, где предполагалось место секретарши. Райли догадался об этом, заметив большую официального вида записную книжку с расписанием встреч на одном краю стола и печатную машинку – на другом. «Отошла на обед, – подумал Райли. – Как удобно». За столом секретаря находилась распахнутая дверь. Сквозь проем Райли увидел тщедушного мужчину с редеющими каштановыми волосами, который с кем-то беседовал по телефону. Что бы ему ни говорили, он был недоволен, и его тонкие черты лица сложились в раздраженную гримасу. «Отлично», – подумал Райли. Удастся застать его врасплох да еще и без сторожевой собаки, которая не допустила бы его в святая святых. Журналист толкнул дверь и нажал кнопку записи на магнитофоне. Он не хотел упустить ни слова. 5 Мэр не знал, как незнакомцу удалось проскользнуть в его офис. Разве Гарри не должен был выспрашивать у всех, кто входит в здание, кто они и к кому? Какой смысл в охране, если она даже не пытается работать? Тохи запомнил на будущее, что следует пообщаться об этом с Луи Рейнольдсом, начальником службы безопасности. Офис мэра Смитс Холлоу, конечно, должен быть открыт для горожан, но не настолько же.