— Она мне сказала — нет человека лучше тебя! И я поднялся… — Она отмыла меня, я жил у неё полгода, — сказал бывший бомж, а теперь районный депутат. Собрались, все кто её любил, и кому она протянула руку помощи в самый сложный момент их жизни. И стали искать увесистые основания четырёхдневного отсутствия Панковой Татьяны Андреевны. — Где же её искать?! Ты все морги обзвонил? — поочерёдно спрашивали они Гущина. Тот устал кивать. — Её нет, — тяжело вздохнула девушка-мулатка. Почти негритянка, только светленькая. — А ведь её могли убить, — сказали сразу двое. К ним повернулись. — За что? — спросили их. — Из-за двухкомнатной квартиры, к примеру, — ответил за них районный депутат. — Да её никто не занял и не претендует даже, я проверял уже, — сказал Гущин. — А что вы на меня все смотрите? На меня что ли думаете? — Нет, Юра не мог, он бы нам тогда не позвонил, — обвёл глазами всех районный депутат. Юрий Тимофеевич покраснел от обиды: — Вы что?! — Мы же не ругаться сюда пришли, — примирительно сказал самый богатый из них — губернатор Чукотки. — Давайте думать, где кроме, как в морге, может быть Танечка. — В какой-нибудь больнице? — тяжело вздохнула актриса. — Ты проверял? — Проверял, — кивнул Юра. — У своей подруги или друга, — подал голос водитель губернатора. — Нет, — помотали головой районный депутат и актриса. — Она очень не любила кому-то докучать! — А если её с улицы забрали, как потерявшую память, и засунули в какую-нибудь ночлежку? — предположил самый маленький из них и добавил: — Я жил у Татьяны Андреевны, пока разводился. — Нет, вряд ли, — с ходу отверг это предположение Юра. — Старух в ночлежки не берут. А беспамятных — тем более. Они снова замолчали, разглядывая жёлтые фотографии на стенах, а потом и друг друга. И чувствовалось — им жаль, что уже никогда они не будут детьми. — «Чем хуже почерк, тем талантливее человек» — так говорила Татьяна Андреевна, — сказал чукотский губернатор. Очень веско сказал. Бывшему бомжу стало смешно. — На меня напали в девятом классе — она защитила меня. Помните? — спросила девушка-негритянка. — Она любила всех нас одинаково, — заявили хором те двое, которые до этого молчали. — Мы теперь такие успешные, а она пропала… — Меня дома так не любили, как любила она, — хрипло сказал губернатор Чукотки и покраснел. — Я у неё прятался от двух своих бывших жён! — тяжело вздохнул самый маленький. — Еле ноги от них унёс!.. — И я у неё жил. — И я у неё жила… — И я тоже полгода. — Мне её хочется поцеловать, и всегда хотелось, — сказала дама-негритянка в белом костюме. — И мне! — А я всегда целовал её, старушку… в щёку, — добавил самый маленький. — Она стала такой красавицей, когда постарела, — сказали сразу пять человек. — Наша Танечка Андреевна. — Она так любила нас. — За что-то… Милиционер, политик, актриса… Юра стоял у окна и смотрел, как от дома отъезжают «порш» чукотского губернатора, «мицубиси-харизма» негритянки-актрисы, «хонда-аккорд» районного депутата. Потом в сторону соседнего дома побежал по лужам самый маленький из них… — Юр, только ты её можешь найти, — на прощанье сказал ему каждый из семи. — Удачи, Юр. — Только я? Гущин оглядел стены квартиры и, сев на табуретку в тёмной кухне, задумался. Время уходило — искать надо было быстрее. АМСТЕРДАМ И всю неделю она грезила о необычном джентльмене, но он не приходил больше. «Мне вас хочется поцеловать — скажет он, — мечтала Танечка. — А я ему отвечу — а мне вас!..» И так всю неделю. Вот и сегодня, она резво шла по площади Мармелад, продолжая грезить. Был вечер, на ней — красивое платье, в сумке, как всегда, лежали деньги — выручка за весь сегодняшний день, и не заметила, как очутилась на асфальте! Кто-то толкнул Татьяну Андреевну, да так, что она пролетела метра полтора и шмякнулась на одного из уличных музыкантов, которые работали на краю площади целыми днями, веселя публику… — Мадам, у вас вырвали сумку, — поднял и отряхнул её от пыли помятый ею музыкант. — Вы меня раздавили, мадам. Танечка извинилась и, потирая ушибленный бок, огляделась и пошла в полицию. — А в полицию-то мне и нельзя! — вспомнила Татьяна Андреевна, уже зайдя в комиссариат. — А где тут выход?.. Повернулась и с облегчением вышла. Очень медленно дошла до своего дома… «Это не мой дом», — отметила она… И вошла… На пороге её встретил… — Мам, почему ты больше не говоришь мне?.. — начал он. — О чём? — быстро спросила Танечка. — Чтоб я женился, ма?.. Танечка встряхнула головой и вспомнила, что она теперь вообще-то — мать. — «Продли свой род», долдонила ты мне до поездки в Россию, — с любопытством взглянул на неё её пожилой мальчик. — «Продли свой род» — ты говорила так, мам!.. — Да-а-а?.. — удивилась Танечка, Она ничего такого не помнила… Клаус-Иосиф продолжал глядеть без улыбки, и Танечка откашлялась. — Продли ж его! — наконец сказала ему Танечка и снова повторила: — Продли наш род, сынок. — Хорошо, я продлю его, мама, — услышав знакомый пароль, засмеялся сын. — Ну, что ты стоишь? Входи. — А меня ограбили! — переобувшись, буркнула она, ожидая, когда её будут ругать, и втянула голову в плечи. — Тебя постоянно грабят, мам!.. Ты что забыла? — чмокнул её в шляпу Иосиф. — Да-а-а? — обрадовалась Танечка. — Ты будешь ужинать? — из кухни крикнул сын.