— Но вы же боролись за свои идеи, — возразил журналист. — Мы боролись не для себя. Мы боролись за справедливость для всех, — для людей, для животных, для климата… Разве животные чем-то хуже нас? — Что же вы сделали? — Сначала мы убеждали людей. Бороться нужно было прежде всего против алчных. Против тех, кто хочет потреблять больше, чем им нужно, чтобы выжить. — Вот смотрите, вы сказали, что бывали в Нидерландах. И в других местах тоже. Человек столько мог увидеть за свою жизнь, а мы все теперь никуда не выезжаем из города… — Было видно, как сидящий спиной к камере человек качает головой. Ян подумал, что едва ли он сохранит свою анонимность. — Да. Это было, может быть, интересно. Но не было необходимо. И чтобы человек только ради того, чтобы взглянуть на статую Свободы, или на что-нибудь ещё, оставлял углеродный след, влияющий на планету… Это было неправильно, без этого можно обойтись. А от того, без чего можно обойтись, необходимо было отказаться. Ради будущего. И ради того, чтобы те, кто не может себе позволить просто так улететь за полмира, не чувствовали, что чем-то обделены. — И ради того, чтобы они не чувствовали себя обделёнными, нужно было отобрать такую возможность у тех, кто может? — удивился журналист. — Конечно! — Уверенность в своей правоте сочеталась в этой старой женщине с детской непосредственностью. Хотя уважение она вызывала хотя бы тем, что убеждениям своей юности не изменила и по сей день. — А вы разве знаете другой способ? Просто раздать всем, — во-первых, не хватит денег, а во-вторых, это ещё сильнее повлияло бы на климат, и на всё остальное. На леса, на океаны… — Но климат всё равно изменился, стало теплее. — Впрочем, сбить её с толку не удалось, а аргумент можно было предвидеть. Даже два. — Конечно, было слишком поздно. И без нашей борьбы стало бы ещё хуже. — Так что же именно вы сделали? — Сначала убеждали людей. А потом… Когда у нас появились деньги… Мы решили: если невозможно изменить страны и города, где жил этот «золотой миллиард», нужно перевезти его на новое место. И не дать жить так, чтобы потреблять и потреблять. Мы стали покупать землю, и строить города… Покупать в таких местах, чтобы можно было обойтись без отопления, чтобы не было зимы. И строить здания таким образом, чтобы не нужен был кондиционер летом. Всё было продумано так, чтобы отходы использовались повторно, чтобы у человека не было в шкафу сотни вещей, которыми он не пользуется, — каждой вещью, которую произвели, взяв что-то у природы, должны пользоваться многие. По крайней мере, к этому надо стремиться. И человек должен занимать как можно меньше места, а значит — никаких больших домов для одного, никаких автомобилей… Всё было продумано, чтобы такого избежать. Чтобы это было просто ненужно. И, разумеется, никаких самолётов… — Но как же удалось убедить людей бросить всё и переехать? Гертруда улыбнулась, её лицо, даже положение рук, выдавали теперь безмятежность. — Это самое интересное, правда? Нам помог, разумеется, компьютер. Искусственный интеллект, построенный, — кстати, он находится в этом городе, — нашими единомышленниками. Чем их можно было заманить? Кого-то — тёплым климатом. Все наши города размещались в тропиках или недалеко от них, как раз для того, чтобы обойтись без отопления. Но большинство — возможностью всю жизнь не работать. Люди ведь хотят просто получать деньги ни за что… Вот мы и предоставили им такую возможность. А потом… Те, кто оставались, где-нибудь в Берлине, Лондоне или Стокгольме, понимали, что … их, оставшихся, слишком мало, чтобы обеспечить нормальную жизнь. Даже если тяжело работать. Просто некому делать всё то, что для этого необходимо. И уж точно там не оставалось того комфорта, к которому они привыкли. И тогда … большинство из них следовало за нами, потому что у них просто не оставалось выбора. А те немногие, кто остались жить на руинах, потому что думали, что это свобода… Они уже не потребляли столько, не делали загрязнений в таких масштабах. Они были не опасны. Как и те, кто не относился к «золотому миллиарду», и у кого просто не было своей промышленности, не было такой техники, чтобы они стать проблемой. Мы, так называемые цивилизованные люди, были злом. Пришлось обезвредить это зло. И теперь мы здесь… Впрочем, разве нам здесь плохо? Никто не голодает, у всех есть крыша над головой. Кто желает, тот может работать, кто не хочет, может просто жить, и ни у кого нет причины завидовать или ненавидеть друг друга… Наверное, Гертруда хотела бы закончить на этом разговор. Но у собеседника остался вопрос. Или, вернее, возник, вот прямо сейчас. И он его задал, а хозяйка комнаты разговорилась, и, возможно, потеряла бдительность. А может быть — полагала, что здесь нет ничего особенного, или что это секрет полишинеля. Не думая, что даже для тех двоих, что смогли пока что стать единственными зрителями, сказанное будет откровением. — Вы сказали — компьютер, искусственный интеллект, который находится в этом городе. А что ещё он делает? Это же должен быть мощный компьютер… — Конечно. Его и сделали таким. Другого такого нет во всём мире, а я помогала создать принципы его работы! — Это Гертруда сказала с гордостью. — А что он делает сейчас? Создаёт законы, по которым живут наши города. Когда они строились, когда люди переезжали сюда, мы с самого начала установили, что не будет никакой демократии. Люди ведь не просто слабы. Люди хотят потреблять и потреблять. И они проголосуют за каждого, кто им это пообещает, а потом эти обещания придётся выполнять… Нет, мы не могли допустить такого. Мы должны были установить такой режим жизни, при котором максимальное количество людей потребит минимум ресурсов. А чтобы рассчитать, как это сделать наиболее эффективно, и нужен искусственный интеллект. Он работает максимально близко к настоящему. Но только … он сам не изменит убеждений. Он лучше человека. И посмотрите, сейчас тех, кто создавал его, уже нет в живых. Я, кажется, осталась последней, но я не разбираюсь в компьютерах, я была одной из тех, кто формулировал принципы, по которым наш «мозг», — так мы его называли, — будет решать возникающие задачи. Он лучше любого правительства. И этим мы можем гордиться… Интервью скоро закончилось. А Ян с Лаурой какое-то время сидели молча. Им нужно было переварить услышанное. Наконец, девушка сказала: — Господи… Я даже представить себе такого не могла… — Я даже не задумывался: а откуда берутся все эти законы, по которым мы живём? — поддержал её Ян. — Какими же мы все были идиотами… Неужели этого вопроса не задал себе даже Док? Он ведь, в отличие от нас, был … философом! Но ты только подумай, что смогли сделать эти люди. Надо сказать, умные, этого у них не отнимешь. Они … не просто сумели уничтожить тот мир, в котором они жили, и который считали несправедливым. Они сумели убедить людей … отказаться от естественных желаний, от потребностей. От того, чтобы быть самими собой. От желания жить лучше. И от права самим определять свою судьбу. От цивилизации, ведь цивилизованные люди, которые хотят жить лучше, для них — зло. Они были фанатиками, сумевшими заразить всех этими идеями, и убедить переехать туда, где эти идеи реализовывались столько людей, что прежний мир не смог нормально существовать, и за ними последовали даже те, кто не очень-то и желал… Но главное не в этом. Они отказались от демократии, — Гертруда права: если бы люди могли выбирать себе руководителей, те, кто предлагает … отказаться от самих себя, не смогли бы долго быть у власти. А чем её заменить? Диктатурой? Но диктаторы, даже фанатики, смертны. А что, если следующий не будет разделять их идей? И они, пользуясь тем, что люди привыкли доверять компьютерам, создали компьютерного диктатора. Искусственный интеллект, — но интеллект такой же фанатичный, каким был их собственный. И этот искусственный фанатик продолжает определять нашу жизнь, — не только в этом городе, а во всех других городах, построенных ими… Люди не задают вопросов, откуда берутся законы, по которым они живут, и кто, собственно, ими руководит. Потому что привыкли. А искусственный фанатик любой вопрос, который нужно решить, решает, не исходя из того, чтобы лучше было людям, а из того, чтобы их как можно больше ограничить во всём. В передвижении, в жилье, в вещах, даже в еде… — Да, ты помнишь, с чего начинал Док? — Конечно. Меня ещё тогда, когда он рассказывал об этом, поразило это: кому вообще могла прийти в голову такая мысль? Дать людям такую пищу, чтобы создавала иллюзию сытости и здоровья, но чтобы у человека не было сил … ни на то, чтобы делать что-то такое, чего не могут сделать другие, чтобы они не завидовали. Ни на то, чтобы изменять что-то вокруг себя… Ни на то, чтобы думать, а то вдруг додумается до какой-нибудь крамолы… Человеку такое средство достижения цели просто в голову бы не пришло. А искусственному интеллекту, спроектированному так, чтобы решать задачи, вовсе не исходя из интересов людей, — пожалуйста! — Так что мы будем делать? Разрешим Гидеону опубликовать интервью? — спросила Лаура. — Чтобы они узнали, что делают с ними … столько лет! — Нет, разумеется. Это ничего не даст. Интервью посмотрит не так много людей, а из тех, кто увидит, мало кто сделает нужные нам выводы. А если и сделает, дальше-то что? Это ничего не изменит. Не говоря уже о том, что тот же самый контрольный отдел сделает всё возможное, чтобы это интервью отовсюду «вычистить». Кстати, опасность будет грозить не только Гидеону, но и самой Гертруде. Хотя — что ей-то сделают, в её возрасте… — Но … это же нельзя так оставлять! — всплеснула руками девушка. То, что она узнала, стало для неё потрясением, даже несмотря на то, что она давно была единомышленницей Дока. — А я и не собираюсь это так оставлять, — твёрдо ответил Ян. — Так что ты хочешь сделать? — То, что мне легче, как инженеру и специалисту по компьютерам. Найти этот «мозг»… — И уничтожить? Но ведь тогда … может воцариться хаос… Ян улыбнулся, — впервые после того, как посмотрел интервью, — и молча покачал головой. 25 25. — Вот это уже что-то, с чего можно начинать! Удовлетворённый кивок начальника вызвал у Антуана Гама ощущение, как будто по внутренностям разливается приятное тепло. Сотрудник контрольного отдела понимал, что, вообще-то, идёт на риск, выставляя напоказ свою заочную борьбу с Яном Хенриксоном, без наличия прямых доказательств. Особенно с учётом того факта, что у него подруга служит в полиции. А теперь выяснялось, что риск был оправдан. Выявление не просто потенциального, а действительно подозреваемого в злонамеренной деятельности, — это большой шаг в карьере. Во всяком случае, фундамент на будущее. А если ещё и подтвердится существование организации… — Что именно начинать? Вы дадите приказ о задержании? — На самом деле, Антуан понимал, что оснований для этого недостаточно. Пока. Но в бюрократических играх всегда один принцип: получаешь меньше, чем просишь, но чем больше просишь, тем больше получаешь. А он, в сущности, и не просил… — Нет. Но вот сектор наблюдения мы задействуем, — решил начальник. Это было именно то, чего добивался Антуан: сектор наблюдения занимался тем, что вытекало из его названия, причём во всех сферах, — его сотрудники могли вести слежку на улице, даже устанавливать микрофон или камеру в квартире объекта, и, уж конечно, следили, чем он занимался в компьютерных сетях. — И что же мы им скажем? — Сами решите. Это ваша находка, вам их и инструктировать, что нужно узнать об объекте. Но пока только об одном. Полицейскую не трогать, она может заметить наш интерес, — вынес вердикт начальник. Впрочем, Антуан Гам был рад и этому. На самом деле, позволить самому проинструктировать наблюдателей, — это был королевский подарок. Обычно такую возможность начальник оставлял за собой, поскольку инструктирующий вместе с начальником сектора наблюдения решали, какие ресурсы задействовать. И вот теперь часть задачи с их, аналитиков, стороны поручили именно ему. Разумеется, он постарается сделать так, чтобы ресурсы были задействованы как можно более значительные, а наблюдение за объектом было как можно более плотным. Собственно, прямо от начальника он и отправился к лифту, на котором поднялся двумя этажами выше, где и находился тот самый сектор наблюдения. И, разумеется, нужные решения были приняты быстро, и доведены до исполнителей, а ими были не только сотрудники контрольного отдела. Надо же! Убийца думал, что следующая операция будет сложной, а тут — такая удача! И кто же льёт воду на его мельницу? Контрольный отдел! Его соперники в этой борьбе. Хотя и не противники. Или всё-таки — они тоже враги? Как бы отреагировал контрольный отдел, если бы узнал, не только, кто он, но и почему делает то, что делает? Впрочем, это не имело сейчас значения. Думать нужно было о другом: как использовать ситуацию. Тактически она выгодна, поскольку облегчает исполнение следующей операции. А стратегически? Если сделать тот шаг, который представляется очевидным, — как отреагирует враг? Если он сделает именно то, что требуется для исполнения операции, как это повлияет на дальнейшие шаги? Пожалуй, отчасти затруднит их. Но есть ли у него выбор? Очевидно, выбора нет. К тому же, в результате этой операции он узнает столько, что это компенсирует дальнейшие трудности. А это значит, что действовать нужно, и как можно быстрее. Размышляя, что означает вызов к начальнику участка перед началом патрулирования, Лаура ожидала чего угодно, только не того, что услышала. — Я знаю, что ты решила … познакомиться поближе с тем парнем, которого проверяла тогда в парке, — сказал капитан. Впрочем, она знала, что упрекнуть её не в чем. По крайней мере, когда касалось этого. — Ну, да, мы … понравились друг другу, и, когда это не имело отношения к службе… Всё законно и официально, сэр. — Разумеется, начальник участка решил проверить её профиль в городской базе данных, — он периодически практиковал такое в отношении подчинённых. А там увидел запись о новых отношениях, и вспомнил, откуда знает это фамилию, — Хенриксон. Капитан Дэвис, казалось, никогда ничего не забывал. — Законно, конечно. Только объект ты выбрала не лучший, — без обиняков заявил капитан. И, конечно, получил в ответ вопрос: — Что вы имеете в виду, сэр? — То, что я тебе сейчас скажу, — секретно. По линии контрольного отдела. Так вот, оттуда поступил приказ в отношении твоего Хенриксона, насчёт особого наблюдения. Наблюдение плотное, без непосредственной слежки, но с отметками при встрече. Ты знаешь, что это означает. — Объект такого наблюдения отмечался полицией, и о каждой встрече должны были сообщать инициатору приказа, в данном случае — в контрольный отдел. Где, — чего, конечно, не знали ни капитан, ни Лаура, — эти данные, вместе со всеми остальными, должны были попадать на стол, точнее — на компьютер, Антуана Гама. — Мне бы не хотелось, Мартинес, чтобы ты попала в эти отчёты. — Но … о нас и так знает каждый желающий, заглянувший в базу данных, — пожала она плечами. — Как сделали вы, сэр. К тому же, я никогда не видела, чтобы Ян сделал что-нибудь предосудительное. — Ну, как он подменял семена у себя на работе, Лаура своими глазами, действительно, не видела, а всё остальное было только разговорами. Пока. Так что, строго говоря, она сказала начальнику правду. — Вполне допускаю, что так оно и есть, — кивнул капитан. Правда, не уточнил: верит он в то, что Ян Хенриксон, действительно, не делал ничего предосудительного, или только в том, что его подруга ничего такого не замечала. — Но ты же знаешь: при таком плотном интересе контрольного отдела… Жизнь ему они, вероятнее всего, испортят. Даже если в итоге и не арестуют. А «брызги» могут попасть на любого, кто рядом. Мне бы не хотелось, чтобы это была ты. — И что вы мне предлагаете, сэр? — Подумать, нужна ли тебе эта запись в базе данных, — ответил капитан, подразумевая: нужны ли тебе эти отношения. — Я поняла, сэр. Подумаю. Могу я теперь отправляться на патрулирование? — Да, по обычному маршруту. Впрочем, из-за этого разговора Лаура села на свой скутер и выехала из участка чуть позже обычного, и не одновременно с другими полицейскими. Правда, для патрулирования это не имело значения. К тому же, никаких нарушителей ей не попалось. Был один обычный вызов на семейную ссору, и хорошо, что на вызов приехала она, а не патрульный-мужчина: пришлось успокаивать именно жену, а не мужа. Это был тот редкий случай, когда мужчину Лауре было откровенно жалко. Закончив работу по этому вызову, она выехала в парк, который находился по её маршруту. Тот самый парк, где впервые встретила Яна. Здесь никого не было, а график движения патрульный офицер мог, в разумных пределах, определять сам. Съехав с дорожки на живописную поляну, она остановила скутер, как если бы решила немного отдохнуть, села рядом на траву и достала смартфон. И вот уже в трубке слышится голос Яна: — Ты где мотаешься, спортсменка? — Представь себе, в данный момент отдыхаю! — рассмеялась она. — Причём в нашем любимом парке! Только что видела саламандру. — Интересное существо, — ответил Ян. — А ты? — А я сижу у себя в кабинетике, по компьютерным сетям шастаю, главную проблему ищу! — Ага… Ну ладно. Перезвонишь нашему большому другу?